Ольга Богуславская - Боль
ГЛАВА IV
Другие люди
А мы с вами никогда не умрем
Звоню в редакцию. К телефону подходит Холодов.
Я говорю: "Дима, умерла моя мама. Пожалуйста, передай…"
Он молчит, как будто не слышит. Потом произносит:
— А мы с вами, Ольга Олеговна, никогда не умрем. Значит, кто-то всегда будет помнить о наших родителях.
Четыре дня спустя я возвращаюсь с кладбища. Ноги не идут, нужно останавливать машину. Останавливаю. В машине тепло, даже уютно, водитель жует какой-то аппетитный кекс. И совпадение: в машине включено радио, и я сажусь на переднее сиденье под звуки песни, которую так любила моя мама:
Мари не может стряпать и стирать,
Зато умеет петь и танцевать…
Передают концерт по заявкам. И вдруг концерт прерывается, и ведущий говорит: только что нам сообщили о том, что убит Дмитрий Холодов, корреспондент "Московского комсомольца". Я говорю водителю: откройте, пожалуйста, мою сумку. Он смешно всплескивает руками: а чего сама, мол, не открываешь, опять пьяная дама попалась. Я продолжаю твердить свое про сумку. Он открывает, я показываю на удостоверение. Достает с опаской, открывает — и потом говорит: я понял, куда ехать. И привез в редакцию.
В наш коридор, по которому Дима нес свою смерть, я вошла два часа спустя. Все, кто шел навстречу, плакали. На вопросы никто не отвечал — не могли говорить.
Что случилось, я узнала от Леши Фомина, лицо которого было совершенно белым. Леша очень благожелательный, добрый и неагрессивный человек. То, что именно его видел Дима в последние минуты жизни, то, что именно он держал Диму на руках и старался дать ему последнее утешение, должно быть, неспроста.
Я долго старалась отыскать слово или образ, который дал бы мне исчерпывающее ощущение Димы. Есть люди, похожие на фанеру, есть люди, похожие на птиц, растения, музыкальные инструменты, — создатель заботится о том, чтобы каждый из нас носил при себе ключ от главного тайника и чтобы ключ этот висел на видном месте. Димин ключ мне в руки не давался. Его прекрасная улыбка золотистым облаком охватывает все реалии, все черты и черточки — нет, ключа не было. Слово "святой" для меня не Димино слово. Это про небожителей. А на земле жить труднее, чем на небе.
Наверное, многим из нас знакомо это чувство последних дней — мысли о нем, о его жизни и смерти проникали во все другие мысли. Вот я ходила и искала ключ. Должно быть, я надеялась, что, когда найду, наступит облегчение. Знала, что не наступит, но все же — не знала. И вдруг иду по Зарядью, смотрю себе под ноги и вижу лужицу. Не грязную городскую лужу, а весеннюю пригоршню воды, да, вот точно именно то, что называют вешней водой. И в этом ярком и чистом стеклышке — маленькая белая церковка. Сколь раз я мимо этой церковки ходила, не видела, что она такая. И вот её отражение не дрожит нисколько в этом весеннем зеркальце. Как редко-редко, да случается с храмом Покрова на Нерли. Он ведь стоит над водой, на берегу озера, и редко когда вода эта бывает совершенно недвижной. То ли сказками про водяных да про Аленушку навеяно, то ли правда время от времени мелькает в чистой водице будто чей-то светлый чубчик, не то улыбка чья-то. И я вдруг поняла про Диму: он был обезоруживающе чистым человеком.
Именно не сам был от этого беззащитным, а тебя делал таким — то есть оставлял без всякого оружия. И нападения, и защиты, равно не нужных.
Димка родился в Сергиевом Посаде, это был его любимый город. Его бабушка жила в деревянном домике, из окон которого была видна колокольня лавры и монастырь Черниговской Божией Матери. Рождение в этом городе он воспринимал как значительное событие в своей жизни и настаивал на нем. В паспорте местом рождения записан Климовск. Это результат чиновничьего вмешательства в тайны нашего бытия. Так записали. Между тем, когда Диму призвали в армию и в военкомате заполняли документы, он сказал, что родился он в Сергиевом Посаде, хоть и "записан" в Климовске. Ему посоветовали не морочить добрым людям голову. Но он и не морочил. Церкви и церковки, ухоженные и разрушенные, везде прежде всего привлекали его взгляд. Он объездил все старинные русские города, не говоря уж о Подмосковье, и везде он без устали фотографировал храмы. Его любовь была деятельной. В местной газете рассказали о том, что нужны помощники, началась реставрация церкви в деревне Коледино. Он поехал туда и стал помогать реставраторам, хотя людей его возраста там больше не было.
И вообще он любил строить, а не разрушать. И любил с детства. Когда был маленьким, насобирал в магазине возле дома досочек и построил у бабушки во дворе маленький домик. Не игрушечный, а настоящий, просто маленький. Там можно было играть.
Мне очень понравилась его настольная лампа. Я так и знала, что она зеленая, не знала только, что такая яркая, веселая. Лампа ещё детских, школьных времен. В нем вообще было много неподдельно детского. Не инфантильного, а того драгоценного, что люди берегут в себе всю жизнь до старости. Он любил сказки и сам их писал. Они с мамой ездили в Москву, в Столешников переулок, в магазин, где продавались диафильмы. Сначала за мультиками, а потом оказалось, что есть и серьезные, по истории и всяким наукам. Волшебный фонарь детства. Стекло не бьется, огонек не гаснет.
Поднимаясь по лестнице к нему домой, я испытывала отвратительное неудобство от мысли, что я здесь по делу. Это чувство усилилось до нестерпимого у него в комнате, когда мы с Зоей Александровной сидели за его столом и разглядывали фотографии. Боже мой, я с блокнотом, с диктофоном, я работаю. Над столом на стене — большой золотистый ковер. Его купил Дима. А на ковер ведь как посмотреть — то ли это символ благополучия, то ли примета детства. Потому что нигде и никогда не бывает так хорошо, так спокойно, тепло и уютно, как на ковре, который лежит на полу в родительском доме.
А он, оказывается, ужасно любил играть в солдатики, растянувшись на полу в этой самой комнате. И когда не хватало игрушечных, он вырезал их из бумаги. Мама показывает рукой — вон их сколько было, этих игрушечных солдатиков, даже ещё больше. Но я-то ведь работаю, мне нужно написать статью, игрушечных солдатиков теснят в моем сознании настоящие, те, что приходили в редакцию, звонили Димке, или матери тех, кто уже не мог позвонить сам, матери погибших солдат.
И как он вообще его мог купить, этот ковер-самолет, сколько времени он отказывал себе в обедах, книжках и тому подобной роскоши…
Его родители всю жизнь проработали в знаменитом климовском ЦНИИ "Точмаш". Мама — программист мощных ЭВМ, а отец — электронщик, разработчик различных схем. Работали они всю жизнь на пару: отец макетировал, а мать моделировала процессы, просчитывала их на ЭВМ. Ими было разработано очень интересное устройство, которое широко используется в военной сфере. В частности, вертолет К-50 "Черная акула" обязан своим рождением в том числе и семье Холодовых. А потом оказалось, что такие специалисты не нужны государству, и Дима стал кормильцем семьи. Звучит, возможно, романтично, а на деле означает нечто более чем земное: шаг вправо, шаг влево — потрачен лишний рубль, а сейчас это как раз и означает немыслимую роскошь. Он бы, очевидно, сколько мог, работал бы на трех работах (кроме "МК" — ещё местная газета и местное радио), но в командировках он стал бывать чаще, чем это могло понравиться на "второй", "третьей" и всех других работах. Запомнилось почему-то: я иду в редакцию, а он навстречу, сталкиваемся на лестнице. И он ест огромное лучезарное яблоко. И на ходу читает журнал. Я ему говорю: тебе это яблоко уши не пачкает? И не боишься ли ты свалиться с лестницы? А он мне в ответ: вот это и есть наука побеждать!
На месте ковра раньше всегда висели географические карты.
Мы с Зоей Александровной пошли навестить Диминого отца. В день похорон у него случился инфаркт, но он продолжал ходить… Возвращаемся, только порог успели переступить, слышим по радио генерала Калугина, который говорит о том, что такое убийство, как убийство Холодова, по стилю не подходит нашим спецслужбам — они работают не так шумно, человек просто умирает, и все. Стилистический анализ убийства. И это тоже как-то надо пережить. Димкина мама молча повесила пальто на вешалку — и все.
Людям, которые не привыкли плакать, вообще трудно жить на свете. Аристократия аскетизма.
Зоя Александровна, готовясь к нашей встрече, исписала лист бумаги Диминым почерком — получилось что-то вроде наброска биографии. Там написано: прадеды — крестьяне, деды — бухгалтеры, откуда же тогда такая страсть к книгам и путешествиям? Вся квартира Холодовых переполнена книгами, журналами и фотографиями. Дима сделал первую фотографию в шесть лет. Но по-другому и быть не могло. В семье любили путешествовать "первым составом", родители и дети вместе. Говорю "любили", потому что Дима унес с собой билеты на все поезда.
