Светлана Алешина - Хочешь жить — стреляй!
Он прислушался и отважно пошутил, пародируя голос вождя мирового пролетариата:
— Архинечеловеческая музыка!
Вздохнув и тряхнув волосами, громко и настойчиво постучал в дверь металлистов.
— Открыто! — заорали изнутри.
— Здравствуйте, меломаны! — сочно и солидно произнес Журавленко. — В общем, маэстро, музыку — ша!
Болек нехотя с кровати протянул руку к магнитофону и нажал на кнопку.
— Ну что ж, давайте с вами выясним, где вы находились в ночь убийства, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, сказал оперативник, брезгливо усаживаясь на стул без спинки.
— А чего тут выяснять — здесь были! — ответил Лелек. — И я, и Борька, брат мой.
— Чем это у вас здесь пахнет? — подозрительно спросил Журавленко.
Он повел носом и быстро обшарил взглядом комнату, заваленную грязной посудой, мятой одеждой и различного рода музыкальными аксессуарами — кассетами, постерами, магнитофонами.
— Анашой балуетесь, да?! — повысив голос, уличительно спросил он.
— Не-а, — лениво, тоже не вставая с кровати, ответил Болек.
— Он прав, — поддержал брата Лелек. — Если такой тормоз, как он, начнет раскумариваться, так и в туалет-то с полчаса собираться будет, пока… под себя ходить не начнет…
— Чего? — возмутился Болек, вздернув левую бровь.
— Так, разговорчики! — рявкнул Журавленко. — Давай по делу! Здесь были, говорите? А что делали? Кто это может подтвердить? Соседи могут?
Вопросы из Журавленко сыпались как из мешка. Он привык брать подозреваемых нахрапом, не очень заботясь о логической последовательности допроса.
— В общем, мы здесь сидели за, как вы потом отразите в своих протоколах, совместным распитием спиртных напитков. А поскольку территория для оного распития у нас имелась, то за пределы этой комнаты мы выходили крайне редко.
Лелек специально повел разговор с Журавленко на сленге ментовского протокола, чтобы досадить ему.
— А насчет соседей, которые могут подтвердить? — пожал он плечами. — Может, и могут… Только Сарру Исааковну на дрых пробивает очень рано, она у нас жаворонок — птица певчая… С палестинским отливом… Так что скорее всего она ничего не скажет. Да и где вы ее искать будете? Съехала она уже… Наташка-кофейница — та в больнице дежурила. Санек Каменный говорит, что в баре был. Только мы ему не верим, да и вы проверьте хорошенько. А Машка — та, если дома, так сидит как мышь, нос высунуть боится. И сказать, была она дома или нет, я не берусь. Она вообще от меня на кухне шарахается. Как будто я только и мечтаю залезть на нее. А у самой грудь в потемках искать будешь — за жопу примешь…
— Разговорчики, Кузьминчук! — не выдержал Журавленко.
— Ладно, ладно… Это меня чего-то на устное творчество повело… Смотрите сами — у нас тут каждый сам по себе и частной жизнью других особо не интересуется. Образцовая коммуналка цивилизованного общества…
— Слушай, Леха, а ведь Макабр может подтвердить, что мы дома были и никуда практически не выходили, кроме как по естественным надобностям, — подал голос Болек. — И ничего не слышали.
— Да и не знаем мы убитого! — поддакнул Лелек. — И знать не хотим после того, как его увидели. У нас вообще с подобными типами разная среда обитания и интересов.
— А кто такой Макабр?
— Макабр — друг наш. Он у нас тогда ночевал.
— Фамилия друга?
— А не знаем мы, — пожал плечами Болек. — Макабр — он и есть Макабр. Зачем нам его фамилия?
— Та-ак, понятно, — протянул оперативник. — Значит, говорите, ничего не слышали и не видели. И убитого Михеева, наркоторговца, — Журавленко сделал ударение на последнем слове, — не знаете, да?
Он заглянул в папку, где были зафиксированы первые показания братьев Кузьминчуков, снятые с них в то злосчастное утро.
— Абсолютно верно излагаете, — криво ухмыльнулся Кузьминчук, подойдя к холодильнику, чтобы достать оттуда бутылку пива. — Я ж говорил — мы наркотой не интересуемся. Мы — металлисты, мы все больше по пиву!
Лелек подбросил вверх запотевшую бутылку и ловко поймал ее.
— Классное пивко, кстати, холодненькое, из морозилки…
Лелек обратился к брату, но слова его в равной мере могли адресоваться и оперативнику, который, безусловно, в такую жару был не против пропустить холодненького. Лелек вскрыл бутылку и сделал мощный глоток.
Журавленко посмотрел на него исподлобья и понял, что пора уходить. Информации все равно больше не накопаешь, а слюной изойдешь — уж точно.
И, одарив на прощание братьев крайне недоброжелательным взглядом, он направился в комнату напротив, где проживал самый молодой обитатель коммуналки, субтильный малый Саша с многообещающей фамилией Каменный.
Саша встретил милиционера недоверчиво и в то же время боязливо. С детства засевшая в нем боязнь к людям, облеченным властью, проявлялась самым наглядным образом. Взгляд его стал обреченным, как у мыши, косточки которой уже начал разминать зубами кот.
— Ну, рассказывай по порядку, что ты делал той самой ночью, — сказал Журавленко, с тоской поминая бутылку пива у металлистов. В комнате Саши стояла духота, а окна по непонятной причине были закрыты.
— Ну как? — начал Каменный. — Где-то в десять я пошел к знакомым. Там посидел с час и оттуда в бар… Я туда иногда заглядываю. Это могут подтвердить тамошние служащие. Потом я слегка перебрал, и друзья отвезли меня к бабушке. Где-то уже около двух часов ночи. А утром пришел сюда, когда труп… — Саша судорожно сглотнул слюну, — уже обнаружили.
— Стало быть, у тебя алиби? — сурово спросил Журавленко.
— Выходит, что так, — радостно согласился Саша.
— А как у тебя с наркотиками?
— Что — с наркотиками? — опять испугался Каменный.
— Употребляешь?
— Нет, что вы! Я один раз попробовал анашу покурить — потом целый час лежал, думал: помру или нет…
— И как?
— Как видите, — улыбнулся Каменный. — Жив-здоров, но с тех пор больше ни-ни.
— А что ты можешь сказать про Дебреву, медсестру? — вдруг, глядя в упор на Каменного, спросил Журавленко.
— Ничего, — пожал тот плечами. — Вредная она только и слишком достает своими глупостями.
— А ты не замечал, как она насчет наркотиков?
Саша пожал плечами.
— Если считать кофе наркотиком, то у нее все в порядке. Другую такую кофеманку еще поискать!
— Нет, я имею в виду, может, она приторговывает чем из больницы, а?
Каменный опять пожал плечами, выражая полное непонимание всего, о чем толкует Журавленко. Он знал, что Наталья чем-то там приторговывает, однако желание быть подальше от всех этих дел оказалось сильнее искушения напакостить соседке.
Покрутившись около Саши Каменного с вопросами еще минут десять и не выжав ничего существенного, Журавленко принялся за последнюю обитательницу коммуналки Наталью Дебреву. Ее он обнаружил на кухне рядом со своим любимым кофейником, извергающей свою патологическую страсть общительности на Ларису.
В присутствии Ларисы оперативник старался выглядеть наиболее солидно. Свой диалог с Дебревой он начал ужасающим своей конкретностью вопросом:
— Где вы были с одиннадцати до двух в ночь убийства?
— Как где? — удивилась зеленоволосая Наташа. — В больнице, естественно. На дежурстве.
— И никуда оттуда не отлучались? — повысил голос Журавленко.
— Отлучалась. В туалет…
Дебрева подняла кофейник с плиты и с обиженно-презрительным выражением на лице вышла из кухни.
— Вот так, Лариса, и приходится работать. Люди обижаются, а дела не раскрываются, — вздохнул «супнабор». — И у всех вроде бы алиби. Хотя в случае с братьями-меломанами и девчонкой из первой комнаты алиби хлипковато. Да и Дебрева эта весьма подозрительна. Но главное — непонятно, как наркоделец Михеев по кличке Мячик оказался здесь. Знакомство с ним все жильцы отрицают. И почему именно здесь произошла разборка?
— Вы уверены, что это разборка?
— Почти наверняка. С какой стати человеку незнакомому убивать этого самого Мячика? Понимаете, Лариса, на его лице в момент смерти застыло какое-то удивленное выражение, как будто он не ожидал ее. Пулю он явно получил из «воздушки» от знакомого человека, причем от хорошего знакомого, от которого она, по его мнению, никак не могла вылететь. Но кто этот знакомый? Наверняка он живет где-то здесь…
Журавленко вдруг нахмурился, посмотрев на открытую дверь на черный ход.
— А почему это мы все думаем, что к происшествию не могут быть причастны жители квартир с нижних этажей? — с серьезным видом задал он себе риторический вопрос, подражая Пал Палычу Знаменскому из «Знатоков». — Ведь если Мячик сначала попал на чердак, откуда его сбросили, то он мог попасть туда вместе с жильцом любой другой квартиры, имеющей дверь на черный ход!
— Нет, дело в том, что ключ от чердака есть только здесь, у нас, — отмахнулась Лариса. — Так, конечно, можно было бы сказать, что ребята, как говорится, забили стрелку, зашли в подъезд с черного хода, потом на чердак, повздорили там и порешили товарища из воздушки. Если бы Мячика нашли прямо на лестнице, все было бы просто — на черный ход попасть мог практически любой со двора. И одновременно очень сложно, потому что появлялась бы огромная масса подозреваемых. Нет, мне почему-то кажется, что ключ к разгадке здесь, именно в этой квартире…
