Инна Тронина - Мёртвая вода
– Это уже не офицеры, а паханы, – просипел Брагин. – Да и с теми, скорее всего, можно договориться…
– Итак, ребята, мне нужна полная свобода действий, – продолжал Озирский. – Те, кто не входит в нашу группу, пусть распоряжаются своей судьбой сами. Впрочем, гнать их мы тоже не будем, но в таком случае потребуем безоговорочного подчинения. Кстати, Лёня, ты прав, – Озирский взглянул на Ерохина. – Такие, как мы, на улице не валяются. И жизнь сегодняшним днём не кончается – надо думать о будущем.
– Слушай, Андрей, Ксюху надо найти! – вспомнил Брагин. – И Октябрину Михайловну тоже. Я их в столовой видел, на двенадцатом этаже…
– Когда? – нахмурился Андрей, который начисто забыл о буфетчице и её дочке-горничной.
– Час назад примерно. Они там хлеб резали. Ребятам подносят, которые на позициях. Если будем уходить, надо и их забрать обязательно. Детишки ведь дома ждут, одни! – на глазах всегда брутального Романа выступили слёзы.
– Тогда идёмте к Палате национальностей – там сейчас всё руководство. Может быть, с ними вместе решим, как поступить. Надеюсь, нам поверят, что мы не бежим, а уходим – чтобы вернуться. Лёня, я, конечно, пень. А ты умный, за что и хвалю. Никаких эффектных жертв! Этим мы никому и ничего не докажем.
Озирский перекинул через плечо ремень АКСУ[14] и быстро пошёл по узкому тёмному коридору. На грохот взрывов он уже не обращал внимания и не видел людей, забивших этот, сравнительно безопасный, коридор.
– Надрывать глотки по рациям – пустое дело, – продолжал Андрей, оглядываясь на своих подчинённых. Их измученные лица плавали в едком, уже густом, дыму. – Мы для этих, простите, офицеров – враги, которых нужно уничтожить за щедрую награду. Или даже волки, окружённые флажками. Государство в лице Президента сняло с них ответственность за любые злодеяния. Они знают, что будут в почёте, если сейчас помогут путчистам. А мы имеем дело именно с путчистами. Ни Президент, ни силовые министры таковыми уже не являются. Они потеряли власть по решению Конституционного Суда, в полном соответствии с законом. И теперь хотят захватить её снова. Но для народа бандиты и мятежники – мы с вами. Обывателю удобнее думать именно так. Он всегда на стороне сильного. Но что спрашивать со штатских, если даже ни одна военная часть не выступила в защиту Конституции?
– Значит, уходим? – обрадовался Ерохин. – Поверь, я не трус, но умирать пока не хочу. И ладно бы – с толком, а так…
– У меня есть знакомый спелеолог, – сообщил Озирский. – А план коммуникации вчера принесла Оксана Бабенко. Где добыла его, не говорит. Но это и не важно. Так что давайте по-быстрому готовиться. Ещё неизвестно, кого мы в тех туннелях встретим…
– Бросим своих? – Ещё один юноша, Серёжа Макаркин, с которым Андрей познакомился уже здесь, оторопел. – Я не думал, командир, что вы на такое решитесь! Я так верил вам, гордился вами! А вы предлагаете просто смазать пятки… Как будто мы испугались всех этих козлов с бэтээров и из танков, разных бандитов в кожаных куртках! Разве можно будет жить после такого позора? Как будто мы не русские, а…
– Баркашовских листовок[15] начитался?
Скулы Андрея свело от гнева, и он сам удивился. Губы его сами собой раздвинулись, обнажив стиснутые зубы. Этот страшный оскал испугал даже видавших виды ребят.
– Или ты эту дрянь из мозгов выброси, или выходи из-под моего командования. Ты же прекрасно знаешь, что я не русский. И что? Сильно проигрываю? Ах, да, бессмысленно погибать не желаю!
– Командир, я о другом! – испугался Макаркин. – Я о чести. Мы бросаем тех, кто нам поверил. Мы покидаем Дом Советов, даже не пытаясь хоть что-то предпринять для его защиты!
– И нечего сделать пытаться! Пусть лучше Ельцин с Грачёвым[16] вспомнят, что они русские, и не уничтожают своих! Из-за границы ушли, как побитые собаки, а здесь – вот какие молодцы! Кроме того, нам нужно спасти наших руководителей, – продолжал Андрей. – Им угрожает реальная опасность. Очень может быть, что их после взятия здания просто прикончит разъярённая толпа. Конечно, ею будут дирижировать куда более высокие чины. Надо предупредить их, и предложить уйти с нами. Мы можем организовать охрану в пути, а потом спрятать их на конспиративных квартирах. Так что, Серёга, – повернулся Озирский к Макаркин, – чтобы я больше этой черносотенщины не слышал! Этим ты оскорбляешь остальных, кто находится сейчас в Доме и жертвует собой за Россию!
Оказавшись в довольно-таки просторном закутке, Озирский вытащил из кармана фонарик, включил его и сунул Брагину:
– Ромыч, посвети-ка!
Потом он достал шариковую ручку, рванул из записной книжки листок и быстро написал несколько слов. Немного подумал, и добавил ещё одно предложение.
– Порядок, гаси фонарь! – Андрей опять рассовал всё по карманам.
– Ты кому писал-то? – еле слышно просипел Брагин.
– О ком мы сейчас говорили? Им и писал. Попросил во всех случаях записку сжечь – огня тут навалом. Идёмте скорее!
Вся группа следовала за командиром в молчании. Среди дымного сумрака они не сразу разглядели другую компанию, шедшую навстречу. Андрей узнал их первым и, вытянувшись, поднёс руку к берету. Очень вовремя судьба свела его со спикером Парламента.
– Здравствуйте, здравствуйте! – Спикер был почему-то оживлён, даже весел. Вполне возможно, что таким образом он старался скрыть вполне понятное смятение чувств.
Андрей знал, что все они сильно сдали за эти две недели. Но особенно изменился этот невысокий, болезненно-худой, обильно поседевший человек. Он был в чёрном костюме и в чёрной же, белой полоской, рубашке, как будто заранее надел траур. В таком виде спикер казался живым воплощением их общей трагедии. Шестым чувством Озирский понял, что председатель Парламента уже приготовился к смерти, хотя ни слова не говорил об этом.
– Что будем делать? Как настроение?
– Не хотелось бы, конечно, дрейфить, но…
Озирский оглядел свиту Председателя и сунул записку темноволосому мужчине средних лет. Видимо, они с шефом были родственниками. Тот записку принял, никак не выразив своего отношения к поступку Андрея.
– К сожалению, всё развивается не так, как должно было бы быть. Армия не желает действовать согласно Конституции. А боевики Ерина[17] готовы всех расстрелять. Надежды на победу защитников Конституции практически нет. Может быть, подумать, как вам незаметно уйти из здания Верховного Совета?
– Мы будем до последнего верны и Вам, и Президенту Руцкому. Но это не значит, что бы просто бессмысленно погибнем…
Андрей оглядел своих ребят и залюбовался ими. Нет, таким погибать грех. Если бы и руководство Сопротивления согласилось уйти! Андрей задействовал бы конспиративные квартиры, мобилизовал всю московскую агентуру. Но почему-то казалось, что согласия на это не будет.
– Вас уже дважды хотели ликвидировать – второго числа и третьего. Но мы, на счастье, помешали. С вами хотят жестоко расправиться после того, как займут Дом. Вы не должны попадаться им в руки. Я не знаю, что это будет – расстрел или самосуд. В любом случае, лично вам и другим руководителям нужно немедленно скрыться. Только не надо ни в чём себя винить…
У Андрея сильно защипали под веками – то ли от дыма, то ли от слёз. Ведь разговаривали они со спикером, конечно же, в последний раз. Но и этой малости хватило, чтобы составить мнение о человеке. В стрессовых условиях характеры раскрывались сразу, и всё наносное моментально сползало с человеческих душ. Жертвенных людей Озирский ценил всегда. Ему было, что вспомнить, с чем сравнивать. И потом, он всегда судил придирчиво. Внимательно наблюдал, не садится ли у человека голос, не трясутся ли руки, не пульсируют ли зрачки.
Здесь всё было в порядке, и Озирский про себя удивился. Вряд ли спикер занимался чекистским тренингом, как сам Андрей. Впрочем, он принадлежал к народу, который слишком много страдал. И, стало быть, умел принимать удары судьбы достойно, как подобает мужчине. И пусть это – штатский человек, профессор, всё равно – он выглядит несравненно лучше всех генералов с обеих сторон, которые были слишком уж эмоциональны.
– Не изводите себя мыслями о том, что в чём-то виноваты. Что не нашли верного выхода из положения. Я не имею привычки льстить. Теперь здесь больше нет ни должностей, ни субординации. И хочу вам сказать несколько слов, потому неизвестно, чем кончится дело.
Андрей про себя подумал, что нужно послать кого-то из ребят за ответом на поданную записку. И сделать это нужно поскорее. Судя по грохоту внизу, штурмующие части уже прорвались на первый этаж. Сверху же наступает их союзник – огонь.
– Вы – не военный. Вы – политик. Надо сказать, знающий политик. Вы и ваши депутаты, при всех к ним претензиях сделали всё, что могли. Вы хотели предотвратить этот переворот, по возможности, подавить его. У вас за последнее время не было ошибок. Все грехи остались в девяносто первом году. Теперь вы очистились огнём, искупили свою вину. Я знаю, как тяжело вы переживали исход референдума двадцать пятого апреля. Вы тогда надеялись на здравый смысл нашего народа. Я тоже на него надеялся. Видимо, та драма имела в основе какие-то особые черты чисто русского этноса. Ни мне, поляку, ни вам, чеченцу, понять это не дано. Чтобы ни случилось сегодня и после, я буду гордиться знакомством с вами – на том и этом свете. Более жуткой и одновременно светлой минуты в моей жизни ещё не было…
