Адам Данн - Реки золота
Виктор как будто обдумывал это, свернув с шоссе к воротам Длинного причала. Сантьяго видел огромный мост, изгибающийся над каналом, ведущим к якорной стоянке порта Нью-Хейвен, на фоне массивных танкеров. Обычно на этом месте он начинал слегка нервничать, хотя причину этого не смог бы толком объяснить. Конечно, то, что они делали, вопиюще противозаконно, и если бы он попался, Маккьютчен, видимо, турнул бы его из полиции, но тут было нечто другое, противящееся в глубине души этой сделке. Словно зрелищу, как одна из опор заполненного машинами моста начинает шататься и на глазах у них рушится.
Виктор поехал по покрытому трещинами и выбоинами Длинному причалу ко второму ряду портовых кранов, потом у будки контролера свернул вправо, к высящимся нефтяным цистернам, за которыми железнодорожные пути как будто бы бессмысленно перепутывались (хотя Сантьяго помнил, как они с отцом в первый раз ездили по этому маршруту почти год назад, и Виктор объяснил, что это одна из самых больших железнодорожных сетей в Новой Англии, перевозящая грузы по всему северо-восточному коридору). Теперь Сантьяго видел склад — бесформенную бетонную коробку, покрытую копотью и граффити, рваный флаг Доминиканской Республики в окне с решеткой означал: путь свободен.
Не было ни звонков по сотовому телефону, ни сигналов клаксоном, рифленая алюминиевая дверь поднялась, и «машина-ниндзя» въехала. В двери приспособленного под контору сооружения появился невысокий коренастый доминиканец в запятнанном комбинезоне и указал им на сложенные решеткой стальные балки, образующие громадный набор полок, где стояли сотни поддонов с упакованным в пленку грузом. Примерно на полпути вдоль этой массы высился старый оранжевый трехколесный кран, а перед ним — укрепленный поднос из прессованного дерева. Поблизости одиноко замер электрический подъемник поддонов.
Виктор объехал их, подал фургон задом к середине этой массы и включил медленный открыватель заднего борта. Сантьяго вылез из кабины, потянулся и в сотый раз пожелал, чтобы это происходило спокойно, хотя знал, что такому никогда не бывать. Виктор и его друг, земляк-platano по имени Луис, которого Виктор знал бог весть откуда, были доминиканцами одного поколения, и вежливый разговор для него означал крик друг другу в лицо во всю силу легких. Сантьяго выругался под нос, пошел к задней части кузова и снял старый чехол с их груза, привезенного ими из мастерской в Инвуде. Это был «Перкинс-сейбр», судовой турбодизель, который Виктор ремонтировал целый месяц. Луис, когда не работал на грузовом причале, ловил рыбу на траулере, и теперь у него появится двигатель мощностью более двухсот лошадиных сил — этого достаточно, чтобы доплыть до рыбных мест значительно южнее Моррис-Ков. В ближайшие недели семья Луиса будет хорошо питаться.
Семья Сантьяго тоже. Он был очень рад этому — скорее из жадности, чем за членов семьи. Он прекрасно знал врожденную восприимчивость своих родственников к определенным болезням. К диабету. Тахикардии. Атеросклерозу. Поэтому берегся. Питался главным образом рыбными и овощными блюдами, которые готовил сам, и каждое утро без исключения делал серию упражнений для живота. Йогой он не занимался.
Луис управлял краном. Сантьяго помог вытащить мотор из фургона, и они совместно установили его на укрепленный поддон. Виктор достал из кармана исписанный лист бумаги, и отец с сыном подошли к стене поддонов. За полчаса, в течение которых Сантьяго потел и постоянно глядел на часы, они погрузили в машину кубический акр сухих упакованных продуктов. Мешки со связками чеснока. Корзины консервированных бобов. Пластиковые упаковки тортилий с тремя разными привкусами. Огромные банки специй. Завинчивающиеся коробки суповых концентратов. Пинты маринованного перца, смешанные сушеные грибы. Сухие полуфабрикаты из дробленого зерна, плитки гранолы с низким содержанием жира. Много чипсов, крекеров, печенья. И (Сантьяго потел, сопел, ругался на трех языках) по мешку риса весом пятьдесят фунтов на каждое хозяйство в семье.
Рукопожатия и объятия Виктора с Луисом означали конец обмена. Накрыв добычу чехлом, Сантьяго устало сел на пассажирское сиденье. На Манхэттене, на второй работе, ему предстояла восьмичасовая смена. Виктор ждал, пока Луис не выглянул наружу, и махнул им рукой, затем выехал на Длинный причал и направился к шоссе между штатами.
Полчаса спустя, проехав Милфорд, Виктор спросил, доверяет ли он этому новичку Мору.
Сантьяго поджал губы в задумчивости.
— Еще рано говорить.
И все же он должен был признать, что Мор чертовски быстро выскочил наружу, когда Сантьяго передал кодовое слово «stigmata» (Морова идея, непонятный он тип), и что тот здоровенный atacante[16] с клинком, который мог бы легко располосовать Сантьяго, когда он катался с mayate по мостовой, замер на месте, едва Мор сунул ему в лицо пугающий маленький пистолет с лазерным прицелом. Он напомнил Сантьяго то футуристическое оружие, бывшее у Гаррисона Форда в фильме «Бегущий по лезвию». Совершенно никакой дрожи в его руках.
Никакого колебания.
Быстро.
Четко.
Сантьяго понимал, что это кое о чем говорит.
В тени бара «Титти»
Марти — мечта фотографа: делает за тебя все, кроме съемки. Налаживает аппаратуру, заказывает помещение, берет напрокат оборудование, организует транспорт и не мозолит глаза, но всегда находится под рукой во время работы. Мне нужно только появляться. Это хороший способ устанавливать профессиональные связи и потихоньку делать список других клиентов, потребителей «особого». Не говоря уж о бесконечной поставке наемных фотомоделей — все они готовы отдать что угодно (или убить кого угодно) за возможность однажды попасть в объектив. Тщеславие, твое имя Человечество.
Съемки для журнала «Раундап» начнутся через неделю после завтрашнего дня в Орлином гнезде и будут вестись с одиннадцати до четырех. Дополнительные модели: две. Освещение: павильон, прожекторы и осциллирующий двадцатигранник (ненавижу этот круглый светильник: не притронься к нему, как к одуванчику, — но эффекты его бесподобны). Лучшая/худшая новость заключается в том, что Тони Куинонс вовремя вернется из Канн, чтобы быть у нас стилистом. Тони К. делал костюмы для «Змеи», кинодрамы с любовным треугольником геев, манильских ассенизаторов, в этом году реально претендующей на «Золотую пальмовую ветвь». Он из тех геев, которые грязно обзывают других (но всегда готов приобрести несколько порций «особого» для себя и своего партнера). Поскольку Джонетта не вмешивается, у меня это будет самый простой (и большой) заработок благодаря обретающему известность юному Ретчу и восхитительной Миюки.
Работа. Я вздыхаю.
Такие дни, как сегодня, я в прошлом проводил с X — выходил только с фотокамерой и проездным на метро и упивался городом через объектив. Мы — два сапога пара: X работала манекенщицей, но не любила позировать. Я был фотографом, снимавшим шмотки, чтобы свести концы с концами. Она разделяла мою идею взгляда на город искоса, концепцию передачи движения на неподвижном кадре. Не интересовалась только Ньютоном и Макмалленом, как остальные ее коллеги; знала работы Пеллегрини и Готфрида, хорошо разбиралась в фотографии. Куда мы только не забирались, чтобы делать снимки: влезали под мосты — Бруклинский, Манхэттенский и Веррацано-Нарроус; в сторожку резервуара или в городской туннель номер три; даже в заброшенные шахты метро на Второй авеню. Отправляли их все на мой сайт в миниатюрных книжных форматах. Город тогда был другим — местом перспектив и возможностей без угроз, согретым присутствием X. Тогда я сделал серию снимков Молла,[17] которую считаю своей лучшей работой. После катастрофы, после того как X ушла, от тех времен остались только городские пейзажи, снятые на ходу из такси.
Я грущу, вспоминая все это, и тут приходит сообщение от Принца Уильяма. Это фотография старого жетона для входа в метро — такие можно увидеть в Музее городского транспорта, на майках и кофейных чашках в нескольких дрянных сувенирных лавках на Таймс-сквер. (Моя мать, глубоко погруженная в личную сумеречную зону, до сих пор хранит их.) Это кодовый сигнал, требующий связаться с ним по телефону-автомату, узнать, где находится точка, куда нужно доставить товар, потом мне предстоит путешествие по лабиринту метро.
Реза настаивает на этом, а все его желания исполняются. Эта логика мне понятна. В метро легче всего избавиться от «хвоста», и Реза даже не хочет, чтобы я пользовался телефоном-автоматом в том же районе, где находится точка. Это может показаться странным, бессмысленным, но это наилучший способ, разработанный нами для снабжения точек, и пока что никто не попался. Полицейские не могут подслушать телефон-автомат, если заранее не установили за ним наблюдение. Может, потому они и наблюдали вчера за баром на Брум-стрит? Нужно будет снова пройти мимо этого бара, посмотреть, где находятся ближайшие телефоны… ерунда. Просто расшатались нервы.
