Оксана Обухова - Садовник для дьявола
Надежда Прохоровна моментально отметила, как легко дался архитекторше переход на «ты» в запале. Кивнула. (Кажется, от нее ожидали именно этого.)
– Куда это ты, голубушка, собралась?! – кипятилась Вера Анатольевна.
Елена, видимо никак не ожидавшая подобного эмоционального взрыва, испуганно пожала плечами:
– К себе.
– Куда – к себе?!
Вера Анатольевна откинулась на спинку новомодного хромированного стула, невестка тут же подлетела к ней и, чуть ли не швырнув пресловутую банку, схватила запястье свекрови. Прикусила губу, послушала пульс.
– Ну, Лена, – запричитала гордая «начальница», – куда я без тебя?! Что ты придумала?!
– Верочка Анатольевна, не волнуйтесь. Я уезжаю не сегод.
– Ты вообще никуда не уезжаешь! – перебила Кузнецова. – Пока я жива! И после!
– Надежда Прохоровна, – беспомощно пролепетала Елена. По ее перепуганному взгляду было понятно, что встревожилась опытная сиделка не на шутку и теперь торопливо гасит взрыв негодования. – Верочка Анатольевна, успокойтесь, пожалуйста. Я сейчас! Мигом!
Суматошно выбежала из кухни, в дверях чуть не поскользнулась – так натурально испугалась за свекровь, что баба Надя уже держала в руках мобильный телефон, собираясь вызывать скорую помощь, да адреса точного не знала! – обратно вернулась уже с аптечкой и долго не могла совладать с руками: из трясущихся пальцев то груша тонометра вываливалась, то ампула выскальзывала.
– Знаешь, Наденька, как хорошо Леночка уколы делает? – желая приободрить невестку, посчитавшую себя причиной едва не случившегося гипертонического криза, сказала Вера Анатольевна. – Никогда не бывает ни синяков, ни желваков.
– У меня племянница Настенька на «скорой» работает, – поддержала отвлеченную тему Надежда Прохоровна, – уколы ставит – как комарик укусил. К ней весь подъезд обращается – легкая рука у девочки.
Елена повернула к свекрови почти спокойное лицо:
– Сожмите кулак, Вера Анатольевна.
Вдову архитектора уложили отдохнуть в доме Елены. Молодая женщина настояла, чтобы баба Надя отведала ее стряпню, положила на тарелку щедрый кусок нежнейшей запеканки из деревенского творога, для подливки три сорта варенья на стол выставила. Заварила чай, накрыла его полотенцем.
Села на стул и закрыла лицо руками. Надежде Прохоровне показалось – сейчас заплачет.
– Господи, какая же я дура! – донеслось из-под ладоней. – Истеричка ненормальная!
– Почему? – спокойно облизав ложечку, поинтересовалась баба Надя.
Очень она не любили такого поведения. Называла его «старушечьи хитрости». «Вот я помру, вы мое варенье не выкидывайте, дедушкину могилку поправляйте, котика маво не забижайте.» А сама и котика переживет, и прапраправнуков дождется.
Дети малые так вот тоже: «Вот я умру, мамочка, в этом углу, тогда поплачешь!..»
Не любила баба Надя этих хитростей с вареньями, котами и могилками. Всему свое время, считала, – уезжать и помирать. А людям на жалость давить нечего. Или бесполезно это, или вредно, так как обратный эффект получается.
Но Елена и вправду плакала: щеки под ладонями оказались мокрыми и красными.
– Я вечно все порчу, – сказала, впрочем, почти спокойно. – Говорю что не следует, суюсь к тем, кто не просит. – Встала, подошла к чайнику, наполнила две чашки чаем и немного заискивающе улыбнулась гостье. – Простите меня, Надежда Прохоровна. Я в последнее время что-то совсем ненормальная стала. А поговорить не с кем.
– А ты со мной поговори, – невозмутимо предложила пожилая сыщица.
– Все три дня в себе держу. – Зябко, нервно потирая руки, Елена села на краешек стула. – Потому и получилось так – открыла холодильник, глянула на полные полки и ляпнула первое, что в голову пришло: «Проследите, чтобы не пропало.» Симочке ведь все равно – что магазинное, что свое, домашнее.
– Бывает, – примирительно сказала бабушка Губкина. – Скажешь вслух, что думаешь, а люди переживают.
Елена перекрутила шею, повернулась к окну, скособочилась вся.
– Да ты сама-то не убивайся лишнего. Встанет Верочка, скажешь ей, что никуда уезжать не собираешься.
– Да при чем здесь это, – невесело отмахнулась молодая вдова. – Я тут, похоже, такую тему подняла. Не ко времени.
– Какую это?
Елена подогнула ноги, зажала ладони между колен и, приблизив лицо к Надежде Прохоровне, зашептала:
– Я боюсь, что Вера Анатольевна лишнего сейчас наговорила. Мне надо было выдержать положенное время, потерпеть. Дней сорок или когда ее здоровье совсем поправится. А я с этой банкой чертовой вылезла!
– Про банку я уже все поняла, – кивнула баба Надя. – Что Вера лишнего сказала?
Елена чуть-чуть отстранилась, пытливо, испытующе посмотрела на гостью:
– Вы давно не виделись с Верой Анатольевной?
– Да как сказать, – вильнула баба Надя.
– Для Веры Анатольевны всегда было важным сохранить лицо. Таким людям лучше жить, не давая обещаний впопыхах. Теперь ситуация может стать мучительной и для нее, и для меня. Понимаете?
– Нет.
Елена села прямо, побарабанила пальцами по столешнице:
– Тут так все запутано.
Она никак не могла решиться начать разговор. Правило семьи — у нас не посвящают в тайны посторонних – давило на нее многолетней привычкой, заставляло нервно покусывать губы – слова рвались с языка! – прокручивать в голове множество мыслей. Елена никак осмеливалась на откровенность.
Но необходимость выговориться оказалась важнее наработанных установок.
– Мне противно чувствовать себя приживалкой! – выпалила она вдруг. – Теперь я тут никто, ничто и звать никак!
– Ой ли? – совершенно искренне изумилась Надежда Прохоровна. На ее памяти овдовевших невесток из дому никогда силком не выгоняли. Не положено так, не по-людски, не по-божески.
Или времена так изменились, что вместе с сыном похоронят и все родственные привязанности?..
На глазах Елены показались слезы.
– Да! Я – никто! И я не хочу из-за себя сталкивать Веру Анатольевну и Катарину лбами!
– А Катя-то тут при чем? – продолжала изумляться баба Надя.
– При том, – горько усмехнулась Лена, – что Вера Анатольевна не может в чем-то выделитьтолько одну невестку. Теперь мое пребывание в доме станет нелепым.
– Чего-то я не понимаю.
Но Лена вдруг махнула рукой – ах, оставьте, Надежда Прохоровна! – встала и вышла из кухни.
Обескураженная баба Надя еще раздумывала, как ей быть – уйти или дождаться возвращения хозяйки? – но Лена снова появилась на кухне уже с несколькими листами бумаги, утянутыми в прозрачный файл.
– Вот. – Положила документы на стол и с горечью добавила: – Вера Анатольевна еще не знает.
– Что это? – Надежда Прохоровна близоруко прищурилась, нашарила в кармане очечницу.
– Это договор купли-продажи квартиры на мое имя, – невесело пояснила вдовица. – Она предназначалась Костику, но теперь там, видимо, буду жить я.
– Костик – это кто?
– Ах да. Костя мой родной брат. Через месяц у него день рождения, Геннадий купил ему квартиру. – И заломила руки. – Все прахом, все прахом, вся жизнь насмарку!
– Ух ты. – Надежда Прохоровна уважительно покрутила головой. – Это Гена твоему брату такой подарок сделал?!
– Не ему – мне. – Собрав подбородок, Елена печально посмотрела на бабушку. – Он устал смотреть, как я, расстроенная, возвращаюсь от родителей. Папа с Костей вместе каждый вечер выпивать стали, мама переживает. Вот Гена и решил купить квартиру поблизости от родителей – мама же все равно к сыну мотаться будет – стирать, готовить. И оформил покупку на мое имя, чтобы я, значит, на брата влияние имела.
– Понятно. – Впечатленная шикарным подарком, баба Надя взяла документы в руки, прищурилась. – Не каждый муж такой подарок сделает.
– Еще бы! – горько усмехнулась Лена. – Геннадий чуде. был чудесным человеком.
Надежда Прохоровна вернула бумаги на стол, сочувственно взглянула на молодую вдову.
Наверное, нелегко вписывалась «девушка из очень простой семьи» в архитекторской клан. Родитель себе выпить позволяет, братишка по стопам пошел. Стыдилась, наверное. Старалась.
– Ты Гену-то сильно любила? – спросила тихонько, увидев в молодой женщине родную,рабочую кровь.
Елена не ответила. Села напротив, сгорбилась. Ответила чуть позже:
– Вначале я его жалела. Сильный мужчина, лежит бревном, медленно с ума сходит. Я его просто пожалела.
Надежда Прохоровна вздохнула: обычная история врача и пациента. Один беспомощен, другой умел и добр.
– Гена в тебя первый влюбился?
Елена снова помолчала и ответила не прямо:
– Первое время я была ему необходима. Потом – удобна. Вела дом, приглядывала за детьми, мамой.
– Так что же получается – без любви жили?
