Елена Донцова - Дочери страха
Отец перевез их в квартиру в центре города, такую огромную, что поначалу Уля блуждала по ней, как по дикому лесу. А тут еще оказалось, что ходить ей придется в новую школу, потому что старая по неведомым причинам больше не годилась для Ули. Новая школа располагалась в старинном особняке в двух кварталах от их дома и предназначалась для детей дипломатов и бизнесменов. В этой школе Ульяне предстояло пережить самые кошмарные моменты в своей жизни…
Как только не дразнили ее одноклассники! «Заморыш» – в классе она оказалась самой мелкой. «Поломойка» – после того, как перед уроком в классе кто-то разбил горшок с цветком и Уля, стараясь угодить учительнице, собрала землю и вытерла грязь собственным носовым платком. Учительница не оценила этого подвига, а только сказала, что в таких случаях следует приглашать техничку, это ее работа. Но самое страшное, самое обидное прозвище было – «тифозница». Оно напоминало Уле, что ее появление в новой школе началось с огромного конфуза, да что там – с катастрофы.
Первого сентября Уля пришла в новый класс, полная самых радужных надежд. Новая школьная форма, сшитая на заказ, выглядела просто великолепно, к началу учебного года отец подарил ей сережки с бриллиантиками, а мама красиво заколола ей волосы на затылке. Уля чувствовала себя неотразимой и жалела только, что нельзя оказаться одновременно в двух школах – старой и новой. В старой на перемене ее бы обступили одноклассники, и Уля показывала бы им свои новые вещи, ручки, карандаши, резинки. Все это впервые было куплено не на школьной ярмарке, а в дорогом магазине, и было такое яркое, красивое, шикарное. И сама она выглядела просто потрясающе. Ульяна была уверена, что в новой школе найдется много желающих с ней подружиться.
Учительница показала ее место – третья парта у окна. Уля ужасно удивилось – парта выглядела как будто распиленная пополам, и сидеть за ней можно было только в одиночку. Девочка села, старательно разложила школьные принадлежности – и принялась вертеться по сторонам, стараясь разглядеть своих новых товарищей. От этого постоянного кручения ее взрослая прическа расползлась и превратилась в обычный хвост до середины лопаток. Этим хвостом она случайно смахнула на пол тетрадку сидящей позади девочки, ойкнула, полезла под стол подбирать, и вдруг услышала высокий, звенящий от возмущения голос:
– Тамара Аркадьевна, а с новенькой вши летят!
Уля вынырнула из-под стола и увидела, что ее соседка уже отбежала в самый конец класса и оттуда пальцем вытянутой руки указывает на что-то отвратительное, плоское, полупрозрачное, медленно ползущее по столешнице.
Тамара Аркадьевна, совсем юная, миловидная, вдруг залилась краской и пугающе-ласково сказала Уле:
– Ульяна, девочка, давай с тобой на минутку выйдем в коридор.
А в коридоре взяла ее за руку и быстрым шагом отвела в медкабинет. Там Уле распустили ее хвост, осмотрели голову и предложили полежать на кушетке за ширмой, даже подремать, если хочет. Уля вдруг испугалась, вообразив, что у нее обнаружили какую-то страшную болезнь. В старой школе медсестра всегда так торопилась выставить ребят из кабинета, что даже градусник выхватывала, едва он переставал холодить кожу под подмышкой.
Но, не спавшая от волнения полночи, она действительно задремала, а проснулась, когда в кабинете уже была ее мать. Из-за ширмы Уля слышала ее извиняющийся голос:
– Вы понимаете, в голову не пришло ее осмотреть… Дочка только вчера приехала из деревни, от родственников мужа. Наверное, оттуда привезла…
– Да вы не волнуйтесь, Надежда Сергеевна, – говорил ей ласково какой-то мужчина, доктор наверное. – Все через это проходят, ничего страшного, есть отличные средства. Плохо только, что вот так вот, при полном классе, а учительница молодая, не сумела правильно переключить внимание. Детки у нас, знаете ли, зубастые…
Уля высунулась из-за ширмы и взгляд ее наткнулся на самого директора школы. И это окончательно ее добило. Из слов директора она ясно поняла, что теперь в классе ее не ждет ничего хорошего. И уже второго сентября Надежде Сергеевне пришлось силой тащить упирающуюся дочку из машины к школьному подъезду. Уля рыдала и умоляла вернуть ее в прежнюю школу, кричала, что ни за что, ни за что не станет тут учиться.
И ее худшие ожидания оправдались. Теперь ее дразнили и травили по любому поводу.
Самое дурное: она даже представить не могла, чем так раздражала своих одноклассников. Ведь в прежней школе ребята относились к ней хорошо, не дразнили и с удовольствием принимали в свою компанию. По вечерам Уля часами смотрела на себя в большое зеркало в холле их новой квартиры. Конечно, она не красавица, но, может, теперь в ее внешности или походке появилось нечто совсем уж уродливое и отвратительное?
В ту пору у нее были только две отдушины: поездки два раза в неделю в старую школу на занятия в хоре и встречи с Ноткой. На хоровой кружок отец дал согласие, потому что в новой школе хора вообще не было. Новые одноклассники Ули с молодых ногтей предпочитали исключительно сольные партии. И два благословенных дня в неделю можно было отвести душу, поболтать с прежними друзьями, пожаловаться, с какими уродами приходится учиться, и получить хоть некоторую эфемерную надежду, что с ней-то все в порядке, просто школа дурацкая. Старенький водитель дядя Паша легко соглашался после хора развезти всех участников по домам, а то и покатать по городу, что повышало Улин авторитет почти до небес. Увы, счастье заканчивалось слишком быстро.
Нотка, или Наташа Павлова, была дочерью начальника службы безопасности в отцовской фирме. Училась она в другой школе, была на несколько лет старше и облегчить Улино существование ничем не могла. Но, в отличие от прежних одноклассников, пыталась иногда давать ей советы. Например, рекомендовала Уле снимать рейтузы в раздевалке, а не разгуливать в них по классу. Причесываться только перед зеркалом, а не на уроке. Она же первая подсказала Уле, что пора ей пользоваться услугами парикмахера, – до этого волосы Уле в конце каждого месяца подстригала мама. Уля была изумлена – она почему-то считала, что в парикмахерскую ходят только взрослые. И Нотка потрясла ее, сунув в руки бумажку с телефоном своего мастера.
Сама же Нотка была просто совершенство! Уля безмолвно восхищалась ею, тщательно скрывая этот замешенный на зависти восторг. Девочка прекрасно одевалась, волосы лежали у нее волосок к волоску, а не торчали в разные стороны, как у некоторых. Нотка умела держаться так, что даже взрослые в ее присутствии как-то подтягивались и тут же принимали Нотку в свою компанию, заводили с ней серьезный разговор, а не посылали, как Улю, посмотреть телевизор в соседней комнате. Ее расспрашивали об учебе в музыкальной школе, о конкурсах – Нотка пела. Как жалела Уля, что они не могут учиться в одной школе! При Нотке никто не посмел бы ее обижать. Однажды Уля, мучительно краснея, задала ей вопрос: «Как ты думаешь, если бы ты училась в моем классе, ты бы со мной дружила хоть немного?..»
Нотка тогда посмотрела на нее очень серьезно и ответила: «А я и так с тобой дружу. И всегда буду дружить, если хочешь. А школа – это же не навсегда».
Уля была готова разрыдаться от благодарности за эти слова. А через несколько дней они с мамой пошли на концерт, и там Ульяна будто впервые услышала голос своей подруги, а главное, увидела, как реагируют на него взрослые и, наверное, компетентные в этом вопросе люди. Кажется, Нотка имела самый большой успех, а толстая незнакомая дама, сидящая рядом с матерью, не смогла сдержать эмоций и громко проговорила посреди арии: «В эту девчушку вселилась душа незабвенной Полины Виардо. Контральто и сопрано, и в какой чудной гармонии!»
Мать только улыбнулась в ответ громогласной даме, и в этой улыбке была радость сопричастности: она гордилась, что знает Нотку лично. А Улю в это мгновение словно тупая иголка кольнула прямо в сердце: ей вдруг подумалось, мама жалеет, что это не ее дочка так по-взрослому сдержанно раскланивается сейчас на сцене.
На следующий день Уля снова поехала на хор. Кажется, готовились к какому-то выступлению в соседней школе, учительница пения долго выстраивала их на скамейке и заметно нервничала. А после первой песни бывшая Улина одноклассница, тихая двоечница, кстати говоря, обернулась и раздраженно произнесла: «Так и будешь гудеть мне на ухо?»
Уля покраснела и тут же поняла, что никогда больше не приедет на эти занятия и вообще больше не будет петь, даже дома, для себя. Пусть Нотка поет…
Однажды в бассейне после занятия всем классом Уля вышла из душа и не нашла в шкафчике свое белье и одежду. Более того, пропал и сам купальник. Девочка закуталась в полотенце и стала думать, что ей делать дальше. Раздевалка уже заполнилась незнакомыми детьми, они смотрели на чужую девочку с удивлением, но ни о чем не спрашивали. Выйти к тренеру в одном полотенце было нестерпимо стыдно. Автобус с их классом наверняка уже уехал, и не было никакой надежды, что наигравшиеся одноклассники вернут ей вещи.
