Вильям Хорстберг - Сердце Ангела
Когда М. Круземарк принесла серебряный поднос с чайным сервизом, я стоял у окна, думая об исчезнувшем кольце доктора Фаулера. Она поставила поднос на низенький столик у кушетки и присоединилась ко мне. На противоположной стороне Седьмой авеню, на крыше здания Осборн-Апартментс, стоял большой дом с белыми дорическими колоннами, напоминая запрятанную на полку корону, – он был похож на особняки в федеральном стиле.
– Кто-то купил дом Джефферсона [Джефферсон, Томас (1743-1826) – третий президент США, идеолог бурж.-дем. направления в период Войны за независимость в Северной Америке (1775-1783). Среди множества профессий имел также профессию архитектора. Построил свой собственный дом. «Монтичелло» и многие здания для университета Вирджинии.] и перенес его туда? – пошутил я.
– Особняк принадлежит Эрлу Блэквеллу. Он дает восхитительные приемы. Интересное зрелище.
Она вернулась к кушетке. Я последовал за ней.
– Знакомое лицо, – кивнул я на выполненный маслом портрет пожилого пирата во фраке.
– Мой отец. Этан Круземарк. – Струйка чая закружилась в прозрачных фарфоровых чашках.
Плотно сжатые губы изогнуты в зловещей улыбке; в зеленых, как у дочери, глазах – коварство и жестокость.
– Кажется, он судостроитель? Я помню его фото в «Форбесе».
– Он ненавидел живопись маслом. Говорил, что повесить у себя такой портрет – все равно что повесить зеркало с замерзшим отражением. Сливки или лимон?
– Пожалуй, ничего. Она подала мне чашку.
– Портрет был написан в прошлом году. По-моему, сходство поразительное.
– Симпатичный мужчина.
– Симпатичный мужчина. Она кивнула.
– Поверите ли, ему за шестьдесят. Он всегда выглядел на десять лет моложе своего возраста. В его гороскопе Солнце в аспекте сто двадцать градусов с Юпитером, очень благоприятный аспект.
Я пропустил ее «мумбо-юмбо» мимо ушей и сказал, что он похож на просоленного морского капитана из пиратских фильмов, которые я смотрел в детстве.
– Совершенно верно. Когда я училась в колледже, все девчонки в общежитии думали, что он Кларк Гейбл.
Я попробовал чай. По вкусу он напоминал перезрелый персик.
– Мой брат знавал одну девушку по фамилии Круземарк, когда учился в Принстоне, – заметил я. – Она приехала в Уэлсли и предсказала ему судьбу на выпускном бале.
– Наверное, моя сестра Маргарет, – сказала она. – Я Миллисент. Мы близнецы. В нашей семье она – черная колдунья, а я – белая.
Я вдруг почувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя кладоискатель, обнаруживший, что найденный им сундук пуст.
– А ваша сестра живет здесь, в Нью-Йорке? – беззаботно продолжал я, уже зная ответ.
– Конечно, нет. Мэгги уехала в Париж больше десяти лет назад. Я не видела ее целую вечность. А как звать вашего брата?
Вся моя легенда лопнула как мыльный пузырь.
– Джек, – сказал я.
– Не помню, чтобы Мэгги хоть раз упоминала Джека. Впрочем, тогда в ее жизни было множество молодых людей. Мне необходимо задать вам несколько вопросов, чтобы я смогла начертить вашу карту. – Она потянулась к кожаному блокноту.
– Валяйте. – Я выбил из пачки сигарету и сунул ее в рот. Миллисент Круземарк помахала перед лицом ладонью, словно подсушивая лак на ногтях.
– Пожалуйста, не надо. У меня аллергия на дым.
– Извините. – Я сунул сигарету за ухо.
– Вы родились второго июня тысяча девятьсот двадцатого года, – начала она, – уже одного этого достаточно, чтобы узнать о вас немало интересного.
– Я весь внимание.
Миллисент Круземарк уставилась на меня своим хищным взглядом.
– Я знаю, что вы прирожденный актер, – сказала она. – Вы меняете лица инстинктивно, как хамелеон, меняющий цвет. И хотя вы из тех, кто пытается во всем дойти до сути, ложь слетает с ваших губ без колебаний.
– Неплохо. Продолжайте.
– Ваша способность играть разные роли имеет и свою темную сторону: вы попадаете в ловушку, когда сталкиваетесь с двойственной природой вашей личности. Скажем так: вы зачастую оказываетесь жертвой собственных сомнений. «Неужели это сделал я?» – вот ваша постоянная забота. Жестокость дается вам легко, но вы никак не можете смириться с тем, что причиняете боль другим. С одной стороны, вы действуете настойчиво и планомерно, а с другой – во многом полагаетесь на интуицию. – Она улыбнулась. – Что касается женщин, то вы предпочитаете молоденьких и темнокожих.
– Пять с плюсом, – похвалил я. – Вы недаром получаете деньги. – В самом деле, аналитик, который умеет так глубоко заглядывать в чужие секреты, стоит двадцати пяти долларов в час. Но вот заковыка: она предсказывала мою судьбу, исходя из дня рождения Джонни Фаворита. – Вы не подскажете, где мне подцепить темнокожую девочку?
– Я расскажу гораздо больше, как только получу все данные. – Белая колдунья принялась царапать карандашом в своем блокноте. – Девушку вашей мечты не гарантирую, но могу несколько развить эту тему. Я отмечу сейчас положение звезд на этот месяц, и мы увидим, как они повлияют на вашу карту. По сути, не только на вашу, но и на карту того юноши, о котором я упомянула. Ваши гороскопы, несомненно, схожи.
– Я полностью в вашем распоряжении.
Миллисент Круземарк нахмурилась, изучая свои записи.
– В настоящее время вам предстоит большая опасность. Недавно, не более недели назад, вы повстречались со смертью. Покойный не был вашим хорошим знакомым, и все же вы очень обеспокоены его кончиной. Здесь присутствует медицинская профессия. Возможно, вы сами вскоре окажетесь в больнице: неблагоприятные аспекты очень сильны. Берегитесь незнакомцев.
Я не сводил глаз с этой странной женщины в черном и чувствовал, как холодные щупальца оплетают мое сердце. Во рту пересохло. Откуда она все это знала? Я с трудом разлепил губы и выдавал из себя:
– Что это за украшение у вас на шее?
– Это? – Рука женщины замерла у горла, словно птица, отдыхающая в полете. – Обычный пентакль. Приносит удачу.
Пентакль доктора Фаулера не принес ему особой удачи, но ведь он и не носил его, когда умер. Или кто-то забрал кольцо после того, как убил старика?
– Мне нужна дополнительная информация, – сообщила Миллисент Круземарк, и ее золотой карандашик завис над бумагой, как дротик перед броском. – Когда и где родилась ваша невеста? Мне нужен точный час и место, чтобы я смогла определить долготу и широту. Кстати, вы не сказали мне, где родились.
Я напридумывал что-то и демонстративно взглянул на часы перед тем, как поставить чашку. Мы поднялись одновременно.
– Спасибо за чай.
Она проводила меня до двери и сказала, что карты будут готовы на следующей неделе. Я обещал позвонить, и мы пожали друг другу руки с механической учтивостью заводных солдатиков.
Глава двенадцатая
Спускаясь в лифте, я вспомнил о сигарете за ухом и закурил, как только вышел на улицу. Мартовский ветер был чистым и свежим. До встречи с Верноном Хайдом оставалось больше часа. Я медленно шел по Седьмой авеню, пытаясь найти объяснение беспричинному страху, охватившему меня в квартире-оранжерее гадалки. Я знал, что дело не обошлось без мошенничества, ничего не значащих слов – классических уловок всех предсказателей. «Берегись незнакомцев». Обычное дерьмо, за которое выкладываешь свои денежки. Она надула меня «вещим» голосом и гипнотическим взглядом.
Пятьдесят вторая улица выглядела как всегда заурядно. «Клуб-21», расположенный двумя кварталами восточней, сохранил былую элегантность, но на месте исчезнувших джаз-клубов расцвели притоны со стриптизом и азартными играми. А с закрытием «Оникс-клуба» лишь «Птичий остров» на Бродвее поддерживал священное пламя бибопа. Клуб «Знаменитая дверь» тоже закрылся, – боюсь, навсегда. Кабачки «Джимми Райан» и «Хикори-Хаус» – единственные, выжившие на этой улице, угрюмые дома которой во времена Сухого Закона приютили более пятидесяти «слепых свиней» [Заведения, нелегально торгующие спиртным (жарг.)].
Я шел на восток, мимо китайских ресторанчиков и вульгарных шлюх в юбках из искусственной кожи с застежками-"молниями". Трио Дона Ширли уже расположилось на «пятачке» в «Хикори-Хаус», но играть они пока не собирались, и, когда я вошел, в полутемном баре было тихо.
Заказав виски, я выбрал столик, откуда можно было наблюдать за дверью, и после двух стопок заметил парня с саксофонным футляром. На нем был светлый свитер ирландской вязки и коричневая замшевая куртка. Волосы короткие, цвета перца с солью. Я махнул ему рукой, и он подошел.
– Верной Хайд?
– Он самый. – Хайд криво улыбнулся.
– Пристраивай свой «кальян» и присаживайся выпить.
– Заметано. – Он осторожно поставил футляр и подвинул стул. – Значит, ты писатель. И что ты пишешь?
– В основном, статьи для журналов. Например, биографические очерки.
Подошла официантка, и Хайд заказал бутылку «Хайнекена». Мы немного поболтали, затем официантка принесла пиво и налила его в высокий бокал. Хайд сделал огромный глоток и перешел к делу: