Ричард Фримен - Око Озириса
Младшая горничная мисс Оман, открывшая мне дверь, сказала, что м-ра Беллингэма нет дома, но что мисс Беллингэм у себя.
Я поднялся по лестнице; на верхней площадке меня поджидала мисс Беллингэм. Ее правая рука была забинтована и похожа была на белую перчатку для бокса.
— Я рада, что вы пришли. Филлис, т. е. мисс Оман, была так добра, что перевязала мне руку, но я хотела бы, чтобы вы посмотрели, все ли там благополучно.
Мы перешли в гостиную. Я принялся раскладывать на столе все свои медицинские принадлежности, расспрашивая ее в то же время о происшедшем с нею случае.
— Так досадно, что это случилось как раз теперь, — сказала она.
— Почему именно теперь? — спросил я.
— Потому, что у меня сейчас очень важная работа. Одна очень ученая дама пишет книгу по истории и теперь поручила мне собрать всю литературу о Тель-Эль-Амарнских письменах — клинописных таблицах, восходящих, как вы знаете, к эпохе Аменхотепа IV.
— Ну, я надеюсь, что ваша рука скоро пройдет, — успокаивающе сказал я.
— Да, но это меня совсем не устраивает. Работа должна быть срочно сделана. Не позже, как через неделю, я должна сдать законченные выписки. Тут ничего нельзя поделать. Я ужасно огорчена.
Я развязал многочисленные повязки на ее руке и открыл рану. На ладони был глубокий порез, едва не задевший артерию. Было очевидно, что она не сможет владеть рукой по крайней мере неделю.
— Вы сможете залечить ее так, чтобы я могла писать? — спросила она.
Я покачал головой.
— Нет, мисс Беллингэм, я должен буду положить ее в лубок. Нельзя рисковать с такими глубокими ранами, как эта.
— В таком случае я буду вынуждена бросить свою работу. Я не представляю, каким образом моя клиентка закончит ее вовремя. Видите ли, я недурно знаю историю древнего Египта, и мне поэтому должны хорошо заплатить за мой труд. Это была бы такая интересная работа! Но тут ничего не поделаешь.
Между тем, я продолжал методически бинтовать ее руку, а сам размышлял. Было ясно, что мисс Беллингэм глубоко огорчена. Потеря работы означала для нее потерю денег, и достаточно было только взглянуть на ее порыжевшее черное платье, чтобы убедиться в том, как она нуждалась. Может быть даже, ей предстояли какие-нибудь экстренные расходы. Впечатление было именно таково.
Тут мне в голову пришла блестящая мысль.
— По-моему, вашей беде можно помочь, — сказал я.
Она вопросительно взглянула на меня, а я продолжал:
— Я хочу предложить вам одну вещь и попрошу вас обдумать ее хорошенько.
— Это звучит очень внушительно, — сказала она. — В чем же дело?
— А вот в чем. Когда я был студентом, я научился одному полезному искусству, а именно — стенографии. Конечно, я не пишу с молниеносной быстротой репортера, но я довольно быстро могу писать под диктовку.
— Да. Ну, что же?
— Так вот, у меня бывает несколько свободных часов каждый день, обычно все послеполуденное время до шести часов или до половины седьмого. Если бы вы ходили в музей по утрам, выбирали книги, отыскивали все нужные места и делали бы отметки — это вы могли бы сделать и без помощи вашей правой руки, — то я мог бы приходить после двенадцати, вы читали бы мне выбранные отрывки, а я стенографически записывал бы их. В каких-нибудь два часа мы успели бы сделать столько же, сколько сделаете вы, занимаясь целый день и записывая все обычным путем.
— Как это мило с вашей стороны, доктор Барклей, — воскликнула она. — Чрезвычайно мило! Конечно, я не могу отнимать у вас свободное время, но я очень ценю вашу доброту.
Я был совершенно уничтожен ее категорическим отказом, но все-таки продолжал слабо настаивать.
— Мне хотелось бы, чтобы вы согласились. Я знаю, — сделать даме такое предложение, не будучи с ней даже хорошо знакомым, — это может показаться слишком смелым. Но если бы на вашем месте был мужчина, то я все равно поступил бы так же, и мое предложение было бы принято, как вполне естественное.
— Сомневаюсь. Во всяком случае, я не мужчина. Иногда мне хотелось бы быть мужчиной.
— Я уверен, что вы гораздо лучше так, как вы есть, — воскликнул я с такой серьезностью, что мы оба рассмеялись.
В эту минуту в комнату вошел м-р Беллингэм, держа в руках кипу больших, совершенно новых книг, перетянутых ремешком.
— Вот-те на, — воскликнул он весело — Недурненькое времяпрепровождение! И доктор, и пациентка хохочут, как школьники. Что вас так насмешило?
Он бросил связку книг на стол и с улыбкой выслушал повествование о вырвавшихся у меня словах.
— Доктор совершенно прав, — сказал он, — оставайся, детка, такой, какая ты есть. Одному богу известно, какой бы из тебя вышел мужчина!
Видя, что он в таком хорошем настроении, я рискнул рассказать ему о своем предложении, чтобы заручиться его поддержкой. Он внимательно и одобрительно выслушал меня, а когда я закончил, обратился к своей дочери:
— Какие же у тебя возражения? — спросил он.
— Это доставит такую уйму работы доктору Барклею, — ответила она.
— Это доставит ему уйму удовольствия, — возразил я. — Я говорю совершенно искренно.
— Тогда почему же нет? — сказал м-р Беллингэм. — Или ты боишься чувствовать себя обязанной доктору Барклею и потому упрямишься?
— Ах, совсем не потому! — поспешно воскликнула она.
— Тогда лови его на слове. Он искренно предлагает тебе свою помощь. Это доброе дело, и я уверен, что кроме удовольствия, оно ничего ему не доставит. Все в порядке, доктор. Ты согласна, не так ли?
— Если вы так говорите, то, конечно, и я спорить не буду, и принимаю предложение доктора с благодарностью.
Эти слова сопровождались улыбкой, которая сама по себе была для меня чудесной наградой.
Условившись, где и когда встретиться, я в каком-то восторженном состоянии поспешил в свою амбулаторию, чтобы закончить свою утреннюю работу и распорядиться насчет завтрака.
Часа через два я зашел к ней. Я застал ее в саду. Она ожидала меня со своей потертой сумочкой в руках. Я взял ее сумочку, и мы отправились в путь, сопровождаемые ревнивым взглядом мисс Оман, которая проводила нас до калитки.
Привратник, сидевший в маленькой стеклянной будочке при входе в библиотеку, внимательно осмотрел нас и пропустил в вестибюль, откуда мы прошли в огромный круглый читальный зал.
— Что мы будем сегодня делать? — спросил я, когда мы уселись на свободные места. — Вам надо просмотреть каталоги?
— Нет, все карточки у меня в сумочке. Книги уже дожидаются нас.
Я положил свою шляпу на полку, опустил в нее перчатки моей спутницы, и затем мы направились к стойке за необходимыми на сегодняшний день книгами. Это был счастливейший день в моей жизни. Я провел чудесных, ничем не омраченных два с половиной часа за блестящим, обтянутым кожей столом, быстро водя пером по страницам записной книжки. Это занятие ввело меня в новый мир — мир, в котором любовь и наука, нежная близость и седая старина перемешивались самым причудливым, самым невероятным и самым восхитительным образом.
До сих пор я ничего не знал об этой темной эпохе. Аменхотеп IV, этот замечательный еретик, был мне известен только по имени, хеттов я считал каким-то мифическим народом, неизвестно где обитавшим, а клинописные таблички представлялись мне чем-то вроде ископаемых сухарей, служивших пищей какому-нибудь доисторическому страусу.
Теперь все изменилось. Мы вплотную пододвинули наши скрипевшие стулья, и по мере того, как она шепотом (разговаривать вслух в читальном зале строго воспрещалось) передавала мне на ухо историю той беспокойной эпохи, разрозненные отрывки постепенно сливались в одну стройную захватывающую повесть.
В 2½ часа мы извлекли все содержимое шести объемистых томов.
— На деле вы оказались еще лучше, чем на словах, — сказала она. — Мне бы понадобилось два дня действительно усидчивой работы, чтобы сделать все эти выписки, которые успели сделать вы с тех пор, как мы начали работать. Я не знаю, как вас благодарить.
— Не стоит. Я занимался с величайшим удовольствием, и самая работа была для меня полезной практикой. Что же мы возьмем дальше? Нам ведь понадобятся какие-нибудь книги на завтра, не правда ли?
— Да, я составила список. Если вы пройдете со мной к каталогу, я отыщу номера и попрошу вас выписать карточки.
Выбор новой серии авторитетных трудов занял у нас еще с четверть часа, а затем, вернув те тома, из которых мы выжали все нам нужное, мы направились к выходу.
— Куда же мы пойдем? — спросила она, когда мы вышли из ворот, около которых стоял внушительный полисмен.
— Мы пойдем, — сказал я, — на Мьюзеем-стрит, там есть молочная, в которой можно получить чашку великолепного чаю.
С минуту она была в нерешительности, потом послушно пошла со мной, и вскоре мы сидели рядом за маленьким мраморным столиком, перебирая все, что мы прочли за сегодняшний день, и обсуждая за чашкой чая различные интересные вопросы.
