Георгий Айдинов - Неотвратимость
Скандал назревал с угрожающей силой. И тогда из кабинета выглянул сам рентгенолог. Рыжеволосый, быстроглазый, с весьма уверенными манерами и неприятно-металлическими нотками в голосе, он прежде всего пригласил к себе больного старичка. Потом негромко что-то сказал сестре и сверкнул глазом на человека с флюсом, отчего тот сник и исчез так же неожиданно, как появился.
С Серегой все обошлось сравнительно благополучно. У него нашли просто застарелый, внезапно обострившийся бронхит. А тут в профкоме университета подвернулась «горящая» путевка на берег Черноморья.
— Вовремя захватили твою болезнь, — успокаивал все еще переживавшего друга Павел. — Доктора уверяют, что после горячего крымского солнышка все абсолютно пройдет.
Вскоре самолет умчал Шлыкова на юг. А Павел все не мог отвлечься от совсем будто бы пустяковых событий, свидетелями которых они с Серегой были, когда ожидали очереди к рентгенологу. Подумаешь, хотел этот тип с флюсом вне очереди пролезть. И то, что он без записи вообще, — тоже факт, отнюдь не стоящий внимания. Допустим, рыжий рентгенолог принимал «левых» больных или просто знакомых. В лучшем случае такое обстоятельство заслуживает гневной страницы в жалобной книге. Но так-то оно так, а какой-то подспудно тревожащий чертик продолжал беспрестанно нашептывать: поддельные пластинки делались именно на использованной или засвеченной рентгеновской пленке; нет ли тут какой связи с той историей?
Конечно, проще всего было бы сразу пойти на Петровку, 38 к тому же Теплову и рассказать о своих сомнениях. Но Павел больше всего на свете боялся показаться смешным. Самому предпринять какие-либо шаги, скажем, разок-другой посидеть в очереди перед рентгеновским кабинетом, еще понаблюдать? Нет, это было бы непростительным мальчишеством. Окажись там действительно преступники, он мог бы их спугнуть. А если они плод его домыслов, так тем более ни к чему разыгрывать из себя сыщика.
Но обдумать до конца то, чему стал свидетелем, он обязан. Несомненно. Допустим, что гражданин с флюсом явился к рентгенологу не зря. А зачем? Сообщить новости он успешно мог по телефону: когда Павел заходил с Серегой в кабинет, он заметил, пока горел свет, на столике в углу аппарат. Вынести хотел что-либо из кабинета человек с флюсом? А как? И почему бы этого не сделать самому рентгенологу после окончания приема? Предположим, рентгенолог боялся, что его могут остановить и обыскать. Но тогда тот, с флюсом, должен был иметь с собой какую-то «емкость» для груза. А в руках у него ничего не было. Правильно, в руках не было. Но когда он сидел напротив кабинета, нетерпеливо ерзая на краешке стула (Павел приметил его, когда от скуки разглядывал все вокруг), в ногах ведь у него стояла достаточно вместительная дерматиновая сумка. В такую «тару» войдет по крайней мере несколько сот тонких и легких рентгеновских пленок. А когда в кабинете во время просвечивания стоит кромешная тьма, вполне можно умелому человеку опустить незаметно в сумку заранее приготовленное «сырье». Но зачем было гражданину с флюсом соваться без очереди и тем привлекать к себе внимание? Куда спокойнее было бы смиренно отсидеть свое и войти в кабинет честь по чести, без скандала. Хорошо, а коли обстоятельства заставили торопиться?
Промучившись со всеми этими «предположим», «допустим», «если бы», Павел все же позвонил в МУР, Фридриху Дмитриевичу Теплову.
— Заходи, заходи. Калитин, говоришь, фамилия? Зовут как?
— Павел.
— По батюшке надо еще, для пропуска.
— Иванович.
— Записываю… Павел Иванович. Через сколько будешь?
— Через полчаса можно?
— Отлично. Жду.
Теплов слушал Павла, ни разу не прервав вопросом, и что-то не то записывал, не то просто чертил красным карандашом на лежавшем перед ним листке. Павел выложил все, что хотел, а Фридрих Дмитриевич продолжал молчать.
— Значит, третий курс на юрфаке осиливаешь? — поднял наконец глаза Фридрих Дмитриевич. И улыбнулся.
— Да.
— Ну, чем же, дорогой Павел Иванович, тебя порадовать? Раньше бы нам сообщил, когда сразу догадка на ум пришла, — это было бы полезней. Но и так, надо сказать, в правильном направлении мозги у тебя работают, и глаза на месте. В общем какие у тебя планы на будущее, мне неизвестно, но, если задумал в милицию после университета, считай, должность тебе в моем отделе обеспечена…
Оказывается, как рассказал Фридрих Дмитриевич, рыжий рентгенолог был далеко не главной фигурой в шайке жуликов, наживавшихся на изготовлении кустарных пластинок из краденого сырья. Его кабинет был лишь своеобразной «ширмой», под прикрытием которой устраивались всяческие махинации с пленкой. А тип с флюсом исполнял роль связного.
— Но «епархия» тут не наша, этим занимается ОБХСС. МУР же имел к этому делу только боковой интерес. Один постоянный «клиент» розыска, как стало известно, сбежал из тюрьмы, где отбывал наказание за очередной вооруженный грабеж. Бандит имел словарный запас всего из нескольких десятков слов, среди которых любимым было «то-то». Вот этот Тота, как его прозвали, и стакнулся с жуликами, занимавшимися грампластинками. Исполнял он у них своеобразную обязанность «пугателя» новичков, чтобы они думать не смели когда-либо порвать с ворами.
Фридрих Дмитриевич показал Павлу фотографию Тоты. Страшную физиономию громилы с пустыми глазами, выдающейся вперед челюстью и лбом в полтора пальца. Классический тип «преступного человека», отягощенного, по Ломброзо, «опасным состоянием» и самой природой предназначенного к совершению преступлений. А родители? Потомственные, прославленные в своем краю горняки. Да и сам в шахте не один год уголек долбил. Подвела слабость к водке. Нелегко, понятно, делать из этого рецидивиста ангела с крылышками. Но, может быть, и не труднее, чем из иных его коллег, куда более молодых и привлекательных на вид.
Ладно, оставим Чезаре Ломброзо и его теории. Но почему в наши дни становятся преступниками вот эти 18—20-летние парни, у которых тоже, как правило, хорошие, дружные семьи? Сколько таких прошло через штаб народной дружины в том же ГУМе. Почему они сбиваются с пути?
Много лет еще пройдет прежде, чем Павел сумеет только приблизиться к ответу на этот, пожалуй, стержневой вопрос нашей криминалистики. И годы спустя Павел с благодарностью будет вспоминать своего университетского профессора. «Разбирайтесь досконально, — говорил студентам Владимир Николаевич Кудринский. — В каждом отдельном случае обязательно ищите свой ответ на этот нелегкий вопрос. Потому что найденный ответ даст возможность заделать еще одну щель, через которую проникает к нам мразь преступности».
Профессор научил будущих прокуроров, следователей, оперативников самому бесценному — умению «зреть в корень»; осмысливать факты, проникать в духовный мир обвиняемого, обязательно находить человеческое в человеке, даже если он совершил преступление.
Это очень большая удача, когда основы твоей будущей профессии дает такой наставник. И вдвойне велика удача, если у тебя хватает воли и здравого смысла, чтобы заставить себя отказаться от прежних представлений, взглядов, привычек, черт характера. Иначе говоря, чтобы взять и сделать своей собственностью все то доброе, что тебе хотят передать.
…Павла так затянула учеба, столько времени отнимала дружина и еще некоторые важные события, назревавшие в его жизни, что он если и приходил домой, то только ночевать. А бывало, и ночи надо было бодрствовать.
Если к этому добавить, что за все время учебы в университете Павел получил всего лишь пять троек — по одной в год, — то станет понятным, почему домашние видели его буквально считанные минуты, обыкновенно по утрам. Выпив залпом чай и на ходу дожевывая завтрак, он кричал уже на лестнице в ответ на тревожный вопрос матери:
— Все в лучшем виде, мамуся. Не беспокойся.
И, как в школьные годы, летел вниз, перепрыгивая через целые марши.
Так совсем незаметно подошла пора государственных экзаменов.
Павел шел от метро пешком. Шел не один. Рядом была Лида. Они только что вернулись из последнего студенческого турпохода. Палатки, костры на берегу лесного озера под Звенигородом, гитара, как водится, песни, печеная картошка с воблой — завершающий туристский аккорд прозвучал в общем на славу.
Кто такая Лида? Чтобы понять, какая она, эта Лида, и что она значила для Павла, конечно, нужно взглянуть на нее его глазами. Очень милое сероглазое существо с собранными на затылке в большой пучок темными, разделенными на ровный-ровный пробор волосами. Тоненькая и тихая, она поразила Павла вовсе не своей «неземной» красотой. Чем? Вероятнее всего, совершенно неправдоподобным сочетанием нежной девичьей хрупкости и абсолютно мужского гранитно-непреклонного характера.
Еще на первом курсе ребята из дружины Павла не без удовольствия выполняли однажды роль «блюстителей нравов и порядка» на новогоднем балу. В гости к студентам университета приехали многие собратья по учебе из других московских вузов. В самый разгар бала, прервав вихревой вальс, перед Павлом как вкопанный остановился знакомый студент и представил ему свою партнершу:
