Евгений Сухов - Бубновый туз
Мужчины поднялись одновременно. Не обращая внимания на жиганов, набившихся в купе, принялись лихорадочно сбрасывать с себя одежду.
— Ставлю красненькую на старика! — ликовал Кирьян. — Он еще молодым даст сто очков вперед.
— Не-ет! — смеясь протянул Егор Копыто. — Молодой первым будет. Посмотри, как из штанов выпрыгивает.
На пол полетели пиджаки. Тонко затрещала атласная рубашка, мелкой россыпью покатились пуговицы. Импозантный мужчина сбрасывал брюки, подминая их ногами, а руки уже уверенно стягивали рубаху, не обращая внимания на галстук, впившийся в горло пестрой шелковой удавкой. Еще один рывок — и к ногам налетчиков полетела рубашка.
Кто-то из жиганов подхватил брошенный на пол пиджачок и, примерив его, сунул в сумку. Вторым разделся крепыш с седыми висками, позабыв снять бабочку «кис-кис».
Старик оказался последним. Волнуясь, он пытался отстегнуть ремень, но руки, мелко подрагивая, отказывались слушаться.
— Пока ты будешь так штаны стягивать, твоя баба замерзнет, — гоготал Егор Копыто.
Кирьян поднял револьвер. Раздался отчаянный женский вопль.
— Кем ты работаешь, дед?
— Я бухгалтер.
— Ах, вот как… Значит, дело с деньгами имеешь?
— Работа у меня такая.
— И на кого же ты работаешь?
— На фабриканта Тараса Тимофеевича Юдина, — негромко выдавил из себя старик.
— Чем же он занимается?
— У него свой кирпичный завод.
— Он богатый человек?
— Да, он состоятельный человек, и дед его, и отец — все они были фабрикантами.
— Где же находится этот кирпичный завод?
— В Бескудникове.
— Когда будет зарплата?
— Через четыре дня.
— Где хозяин хранит деньги?
— Обычно у себя в сейфе.
— В сейфе еще что-нибудь есть?
— Там он хранит семейные сбережения.
— А ты молодец, умеешь нравиться… Ладно, объявляю амнистию, это большевики не умеют прощать, а мы, жиганы, люди с пониманием, так что живи, дед! Барышня, — спокойно обратился Курахин к девушке. Глаза у нее были широко открыты, полны ужаса. — Извините, что причинил вам неприятности. Но что поделаешь, работа у нас такая, как говорит бухгалтер. Вас более никто не тронет. Обещаю! Это вам сам Фартовый Кирюха говорит! — Повернувшись к жиганам, добавил: — Пойдем отсюда. Бабу не трогать, — гулко стучали его быстрые шаги по коридору. — Узнаю — убью!
— Что мы, не понимаем, что ли! — едва успевал за паханом Егор Копыто.
— Где народ? — кричал Кирьян, отворяя одно купе за другим.
— Все вышли на перрон, когда поезд остановился, — оправдывался Егор.
— Идите сюда! — восторженно крикнул с противоположного конца вагона белобрысый жиган. — Здесь их полное купе!
— Кирьян, — негромко сказал Копыто. — Пора уходить. Скоро здесь будет охрана и железнодорожники.
— Эх, Егорушка, — почти в отчаянии вздохнул жиган. — Не даешь ты мне позабавиться!
Бесшабашный и веселый взгляд Кирьяна натолкнулся на испуганные лица мужчин и женщин. Прижавшись друг к другу плечами, они в тесноте словно искали спасение.
— Знаете, кто я такой? — неожиданно спросил Кирьян, уставившись в плотного круглолицего мужчину в кепке.
Встретившись с жиганом глазами, тот неловко улыбнулся и поспешно стянул с макушки головной убор.
— Здрасьте!
Губы мужчины растянулись в заискивающей улыбке. Лицо пассажира показалось Фартовому знакомым. Так поспешно стягивать головной убор приучены только каторжане, нежданно столкнувшиеся с начальством. Отсюда и заискивающий взгляд и стремление расположить к себе всякого собеседника. Движение очень характерное, отработанное годами, его невозможно спутать ни с каким другим. В нем прячется почти животный страх перед возможным наказанием и одновременно надежда на благоприятный исход.
— Это ты, Иоська? — удивился Кирьян, рассматривая в упор круглолицего.
— Он самый, Кирьян… — всего лишь небольшая заминка, поднатужившись, мужчина отыскал подходящее слово, — Матвеевич.
Кирьян сузил глаза — не самое подходящее место для злых шуток.
— Ты это… того… Какой я тебе Матвеевич?
В глазах толстяка плеснулось замешательство. Будто бы пущенные по воде круги, оно сказалось на пальцах, которыми тот беспокойно теребил снятую шляпу. Вот сейчас он услышит приговор…
— Как же не Матвеевич? — вполне искренне подивился толстяк. — На сибирской каторге вы «иваном» были, а я майдан держал. Так что мне до вашей чести далековато. А потом авторитет…
И вновь заискивающая, просящая улыбка.
Кирьян хмыкнул. Толстяк не шутил. Иосиф Львович Брумель действительно был майданщиком на сибирской каторге, а Кирьян, как «иван», охранял его стол, за что получал по полтине в день. Первый раз их пути пересеклись восемь лет назад, когда очередной этап «семи морями» перегоняли из Одессы на Камчатку. Толстяка били смертным боем, лупили впрок, чтобы не забывал арестантскую науку и не тянул с каторжан семь жил.
В тот раз только вмешательство Кирьяна предотвратило смертоубийство.
Второй раз их пути пересеклись пять лет назад, в Петропавловске-Камчатском, славившемся по всему полуострову своими строгими порядками. Пребывая в кандальной тюрьме, Кирьян удивлялся тому, что каждую неделю какая-то милосердная душа передавала ему рублик, который в то время являлся для него немалым подспорьем. Только когда он был переведен в околоток — небольшую больничку, где можно было отдышаться и залечить язвы от кандалов, — к нему заявился поселенец и, сняв картуз, явно стесняясь собственного благополучия и сытости, сообщил о том, что это он скармливал ему рублики на скорейшее выздоровление.
В этом поселенце Курахин узнал Иосифа, которого некогда спас от смертного боя.
* * *— Матвеевича забудь! — отрезал Кирьян. Посмотрев на перепуганных пассажиров, он продолжал: — Ты мне товарищ! Господа, советую облегчить собственную участь и освободиться от золота и всех драгоценностей. Даю вам три минуты! Копыто, — повернулся Кирьян к сподвижнику: — Засекай!
— Сделаем, — охотно согласился Егор Копыто, вытащив из кармана серебряные часы.
Особенно расторопно люди освобождаются от драгоценностей под дулами револьверов, направленных точнехонько в центр лица. Со стороны создается впечатление, что золото просто начинает жечь им кожу.
Кирьян с усмешкой наблюдал за их стараниями.
На столе быстро росла горка драгоценностей: кольца, колье, перстни, портсигары. Здесь же лежали бумажники и кошельки. Сильно стукнув, старичок в ветхом пиджачке установил в центр стола малахитовую шкатулку, инкрустированную золотом.
В углу тамбура подле окна стояла молодая женщина и никак не могла снять с безымянного пальца перстень с сапфиром. Понаблюдав за ее потугами, Кирьян усмехнулся:
— Сударыня, если вы будете так рвать перстень, так наверняка останетесь без пальца. Давайте я вам помогу.
— Как вам будет угодно, — протянула женщина ладонь, словно подавала ее для поцелуя.
Уверенным движением Кирьян снял с пальца украшение.
— У вас очень здорово получается, — фыркнула женщина.
— Практика-с, мадам!
Посмотрев камень на свет, Кирьян положил перстень в карман.
Взяв со стола часы, Кирьян произнес:
— Итак, господа, время ваше вышло. Гаврила, собери добро.
Открыв саквояж, тот широким движением смахнул драгоценности в кожаное нутро. Золотой дождь просыпался с тихим шорохом и рассыпался по широкому дну.
— Сколько ты мне тогда рублей дал? — спросил Кирьян у бывшего майданщика.
— Не считал, Кирьян Мат…
— Вот возьми, — протянул он Брумелю золотые часы. — Кирьян не любит оставаться в долгу. Этого достаточно?
Взяв часы, майданщик закивал:
— Достаточно, барин. Благодарствую! Сполна хватит.
— Чем ты сейчас занимаешься?
— Коммерция у меня, торгую понемногу.
— Где тебя найти?
— На Сухаревку заходите, там Иосифа Львовича любой покажет. Я человек полезный.
— Загляну, — пообещал Кирьян.
— Уходим, Кирьян, — торопил его Копыто. — Пора!
Вышли из купе. В тамбуре, зажав лицо руками, сидела молодая девушка в разорванной кофточке. Кирьян только хмыкнул: веселятся жиганы! Понять их можно, кровушка-то кипит. А с девки не убудет!
Подводы, заваленные добром, стояли на платформе. Кучера, взяв вожжи, терпеливо дожидались.
Спрыгнув с подножки, Копыто подскочил к одному из кучеров, мужчине с окладистой бородой, и коротко скомандовал:
— Поедешь лесом до хутора. Там разгрузишься.
— Знаю, хозяин, — обиженно протянул возница, шевельнув вожжами. — Ведь обговорено уже.
Вышел Кирьян. Застреленные чекисты лежали вповалку, без всякого почтения. Один из жиганов, с огромным самоваром в руках, торопился к подводе. Возможно, что в хозяйстве и он необходим, но золотишко было бы предпочтительнее. Споткнувшись о выставленную ногу убитого, парень зло чертыхнулся и поторопился к тронувшейся подводе.
