Владимир Колычев - В мире животных
– Я не следователь, – с самым серьезным видом покачала она головой. – Я твой адвокат.
– У меня есть адвокат.
– Один адвокат хорошо, а два – лучше, – улыбнулась Варя.
– Два зайца, два адвоката… По адвокату на каждого зайца, – невесело заметил я.
– А зайцы бегут к Мусатовой. Ты застал ее в постели с Баяновым, приревновал. Баянов мог бы извиниться, но он, напротив, стал тебя оскорблять. И выпить заставил. И еще глумился над тобой, сказал, что и с женой переспит, и с дочками… Так было?
– Так все и было на самом деле. Про дочерей он не говорил, но про тебя сказал. Сегодня, сказал, с Кристиной, завтра с тобой…
– Я не знаю, что говорил тебе он, но знаю, что сказала Мусатова. Она не хочет подтверждать твои слова…
– Есть такое, – уныло кивнул я. – Не хочет быть сорокой-белобокой.
– Белобокой?
– Этому дала, этому дала… Она замуж хочет, а кто ее такую возьмет?
– Это ее проблемы, – отрезала Варя.
– Ее проблемы зарывают меня в землю.
– Не зароют. Она скажет правду.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что у нее соседи есть. И они видели, как Мусатова таскала к себе Баянова… – пренебрежительно произнесла Варя. – Реальность расходится с официальными показаниями, за такое дело и срок можно схлопотать.
– Ну да, за дачу ложных показаний, – в раздумье обронил я. – А что, соседи свечку держали?
– Нет, – строго посмотрела на меня жена.
– Тогда чего Кристина испугалась?
– Не важно, что у них с Баяновым было, важно, что она соврала следствию. Она говорила, что Баянова привел ты, а соседи утверждают, что Баянов бывал у нее и раньше.
– Ну, если так…
– Все так. Ты приревновал Мусатову к Баянову, он сказал, что залез к ней в постель назло тебе. Опять же, Баянов вымогал у тебя деньги. Его сестра это подтверждает…
Марина тоже упиралась, выгораживая покойного брата, но на нее надавил Толстоногов. Прижал триста седьмой статьей и расколол на признание. Правда, она сказала, что это был единичный случай, дескать, раньше Лева так никогда не поступал. Но в это можно было поверить с таким же успехом, как и в то, что Баянов никогда не сидел…
– Ты все правильно сделал, Толя, – покивала Варя. – Все правильно. Подставили тебя так, что не отвертишься. Легче все взять на себя…
– Подставили?! – Я удивленно посмотрел на жену.
– Я сказала, что подставили? – спохватилась она.
– Да, ты так сказала… Почему?
– Ну, есть основания так думать, – не очень уверенно ответила Варя.
– Какие основания?
– Я говорила с людьми, нашла свидетелей… Одна женщина видела, как к твоей машине подходил какой-то человек. Он открыл водительскую дверцу, но в машину садиться не стал. Сунул внутрь голову, повозился там и ушел…
– Когда подходил?
– В ту ночь, когда убили Баянова. Ты спал в машине, этот человек подошел к тебе. А зачем он подходил? Если бы у тебя бумажник пропал или еще что-нибудь. Но у тебя ничего не пропало, наоборот, прибыло.
– Прибыло?
– Нож прибыл, кровь… Нож подбросить могли. А кровью испачкать.
– Ты думаешь?
Меня, правда, не очень удивляла Варина активность. Она – детдомовская, а жизнь в детдоме трудная и грубая, хочешь – не хочешь, а научишься работать локтями. Классический случай, когда нужно крутиться, чтобы выжить. Поэтому детдомовский народ боевитый и деловитый. Пока все было хорошо, Варя вела себя тихо, спокойно и даже меня прощала, подозревая в изменах, а как жареный петух клюнул, влючился инстинкт самосохранения. Она готова была и дальше прощать, но без меня оставаться не хотела. Отсюда и вся эта самодеятельность. Она не просто искала выход из ситуации, она боролась за меня. Поэтому и Кристину вынудила дать нужные мне показания.
И путь она правильный выбрала. Пытаясь разыскать свидетелей против Кристины, нашла женщину, которая помогла раскрыть заговор против меня.
– В этой жизни все возможно, – задумчиво проговорила Варя. – Но кому понадобилось тебя подставлять?
– Кому?
– А это не ко мне вопрос, – пожала она плечами.
– Там подстава с самого начала была, – кивнул я. – Марина заманила в ловушку, а Баянов меня прихлопнул.
– И у него, я так понимаю, все получилось.
– Ну да, он получил свои деньги. Сказал, что больше не надо…
– Может, он так решил. А может, кто-то считает, что тебя еще доить и доить, – вслух подумала Варя.
– Кто? Был с ним какой-то пацан, они вдвоем к Марине приходили. И тот дефективный, и тот.
– Как зовут второго?
– Деготь вроде был. Я его больше не видел… Да и не стал бы он своего дружка убивать. Зачем? Из-за того, что он мало с меня взял? Так легче меня было дожать, чем Баяна убивать…
– А может, не из-за тебя проблема? Может, они свои проблемы решали?
– А меня тогда зачем подставлять?
– А ты в машине спал. И дверца у тебя открыта была. Заходи, кто хочешь, клади, что хочешь, – ехидно усмехнулась Варя.
– Вот на меня и положили…
– И что теперь делать?
– А свидетель, ну, женщина эта, показания дала?
– Нет. И не надо.
– Почему?
– А она видела, как тебе нож подкладывали? Нет, не видела. К тому же старая она, и со зрением у нее плохо. Прокурор от ее показаний камня на камне не оставит. А тебя за умышленное убийство посадят. Лет на пятнадцать… На состояние аффекта нужно давить. – Варя сказала об этом не очень уверенно, но, кажется, все же не сомневалась, что это единственно правильный вариант. – В эту точку и надо бить. Толстоногов хоть и козел, но делает все правильно.
– Толстоногов – козел? – спросил я, с веселой насмешкой глянув на Варю.
– Я так сказала? – смутилась вдруг она.
– Сказала.
– Ну, он не козел… Просто ему нужно убийство раскрыть… Ему-то какая разница, какой у тебя был мотив?
– Ну да, меня закроют по-любому, – кивнул я. – Но лучше пусть закроют на три года…
– Ты сильный, ты выдержишь, – с жалостью посмотрела на меня Варя.
– А ты сильная?
Голос ее задрожал, на глаза навернулись слезы.
– Да. Я буду тебя ждать. И дождусь. Ты даже не сомневайся…
Глава 7
Темная аура тюрьмы не просто чувствовалась, она впитывалась всеми фибрами души.
Я хорошо помнил, с чего начиналась история, которая привела меня сюда. Я стоял у окна с бокалом вина в одной руке и сигаретой – в другой. Стоял, разморенный разнузданным сексом, и смотрел на здание следственного изолятора. Я уже тогда почувствовал эту темную, насыщенную человеческими страданиями ауру, но все это находилось где-то там, далеко. А сейчас я сам здесь, и ужас перед будущим рвал на части мою душу. Еще тогда я представлял, в какой тесноте и духоте сидят арестанты, а сейчас меня самого держат в этом аду…
Спасибо Вадиму – в изоляторе временного содержания ко мне в камеру никого не подселяли. Но здесь, в тюрьме, Толстоногов – палочка без нолика, и мне никто не поможет. Я уже прошел через долгий и нудный этап оформления, провел ночь в сборной камере, была помывка в так называемой бане, мне выдали «скатку» – одеяло, белье и посуду, завернутую в матрас. Позади с жутким скрипом закрывались одни решетчатые двери, впереди распахивались другие. Я шел по тюремному коридору мимо железных дверей, за которыми заключены были человеческие судьбы и страдания. Вот-вот одним мучеником в этом аду станет больше.
В сборной камере меня никто не донимал. Там не было прожженных и отмороженных урок, которые могли бы доставить мне массу неприятностей. Там вообще не было серьезных людей – парочка уличных гопников не в счет. Эти ребята дрожащим от волнения голосом рассказывали друг другу, какие жесткие порядки царят в нашей тюрьме, нагнетали страх, но при этом утверждали, что ничего не боятся. Дескать, они люди бывалые. Только вся их бывалость пузырилась у них под носом.
Но порядки в изоляторе действительно жестокие. Новичков в тюремных камерах испытывают на прочность, берут «на прописку», заставляя колоть себя вилкой в глаз и прыгать с верхнего яруса в тазик с водой. И никакая доморощенная крутость не поможет мне пройти столь дикую и неоправданно жестокую процедуру. А не пройду – опустят, и буду я хлебать помои под шконкой. Чтобы «прописаться», опыт нужен и связи, а у меня ни того, ни другого. Зато на мне грех убийства – и не абы кого, а Левы Баяна, известной в этом миру личности. Как бы не нарваться на его дружка или на какого-нибудь утырка, который шутки ради назовется его корешом…
Скученность в камерах, духота, вонь и безнадега – в таких условиях любой, даже самый правильный, уркаган озвереет. Да и тяга к зверским зрелищам у человека в крови, а у нелюдей – тем более. А сколько здесь нелюдей – мяньяков, убийц, насильников. Именно здесь их и больше всего.
Сейчас зайду в камеру, и обрушатся на меня упыри и вурдалаки всех мастей, и какими кругами себя ни очерчивай – сожрут, переварят и вывалят…
– Стоять! Лицом к стене!
Обычно такая команда следовала, когда конвоир подводил меня к решетчатому «шлюзу», за которым начинался очередной отсек с камерами. Но сейчас меня ткнули носом в стену возле тюремной камеры.
