Владимир Колычев - В мире животных
Я резко вскочил, сел, обхватил голову руками и застонал сквозь зубы, глядя на железную дверь с зарешеченным окошком и унитаз рядом с ней. Нет, не дома я, а в камере изолятора, где меня заперли и где я заснул с надеждой проснуться дома в теплой постели.
В камере недавно сделали ремонт – потолок и стены побелили, железные основания шконок покрасили и унитаз новый поставили. Краской здесь пахло, а не парашей. Но все-таки я в тюрьме, а не в гостинице. Пусть это всего лишь изолятор временного содержания, но я уже в заключении – по обвинению в убийстве.
И не зря Лева рассказывал мне вчера про тюрьму. Как в воду он глядел!
Да, я в тюремной камере, меня изолировали от общества, как особо опасного преступника. Я помнил, как меня привезли в отдел, как оформляли на постой в изолятор временного содержания. Отпечатки пальцев снимали, кровь с рук и с одежды брали на экспертизу. И еще из вены брали кровь на анализ… Долгая процедура была, нудная, и мне все время хотелось спать. И я заснул, как только оказался в камере. Но теперь мне уже не до сна. Какой сон, когда жизнь рушится?
Дверь открылась, и парень в полицейской форме велел мне выйти из камеры. Он отконвоировал меня в кабинет на втором этаже, к человеку в штатском, с непримиримо суровым выражением лица. Я с удивлением узнал в нем своего бывшего одноклассника. Вадим Толстоногов смотрел на меня, как Дзержинский на ярого антисоветчика.
– Ну, здравствуй, Анатолий Васильевич, – сухо сказал он.
К своим тридцати шести годам Вадим стал первоклассным юристом. В том смысле, что звание у него – юрист первого класса. В переводе на более понятный язык, он был всего лишь капитаном, даже до майора не дослужился. Но уж лучше быть юристом первого класса, чем подозреваемым в убийстве… Хотел бы я оказаться на месте Вадима, но, увы, это невозможно.
Я кивнул в знак приветствия. Хотел поздороваться в голос, но спазм в горле не давал говорить.
– Плохи твои дела, Толик, – чуть смягчился Вадим.
Он и в школе ничем не выделялся. Отличником не был, но и в двоечниках не числился. Вроде бы не хулиганил, с учителями не заедался, со сверстниками без проблем. В волейбол хорошо играл, но у нас больше в почете баскетбол был, а в этом он не преуспел.
После школы отслужил армию, какое-то время работал сержантом в милиции, потом поступил в юридический институт на заочный. В прокуратуру следователем его взяли в двадцать семь лет. За девять лет с младшего юриста он дослужился до «первоклассного»…
Я бы этого ничего и не знал, если бы не обращался к нему за помощью. В последний раз это было в связи с Баяном. Знал бы я тогда, чем вся эта история закончится…
– А чем они плохи, Вадик? – хмуро посмотрел я на Вадима.
– А ты не знаешь?
– Ну, знаю. В сорок восьмой квартире чей-то труп нашли.
– Чей-то?.. Левы Баянова там труп. Знаешь такого?
– Не знаю, – вздохнул я.
– Толик, я же с тобой нормально, давай и ты не будешь темнить, – нахмурился Вадим. – Не надо мне тут тень на плетень… Я же узнавал для тебя, кто такой Лева Баян.
– Ну, Леву Баянова я знаю. А труп его – нет. Ты же про труп спросил.
– Давай без этого! – Вадим покрутил над головой растопыренными пальцами. – Я с тобой нормально… А ты бы пользовался этим… Другой следователь с тобой церемониться не станет.
– Другой следователь?
– Я на место происшествия выезжал, пока это дело на мне, но могут и другого следователя назначить. И назначат, когда выяснится, что мы с тобой в одном классе учились. Тогда я тебе ничем помочь не смогу.
– А чем ты сейчас помочь можешь? Ты же уверен в том, что я Баяна убил.
Вадим отвел в сторону взгляд и нервно постучал пальцами по столу.
– Так, давай по порядку. Зачем ты приходил к Баянову?
– Я не к Баянову приходил. Я приходил… – Я на мгновение задумался. Нужно ли называть Кристину своей любовницей? – Ну, я к женщине приходил. Кристина ее зовут. А Лева у нее был… Он же нарочно, я знаю.
– Что – нарочно? Что знаешь?
Я понимал, что мне придется выложить всю историю о своих взаимоотношениях с Левой. Рано или поздно следствие узнает и о Марине, и о Кристине, с которыми я спал. И моя жена об этом узнает, чего я не хотел… А может, Варя ничего и не узнает, если Толстоногов скроет от нее деликатные моменты этого дела.
– Не хотелось бы, чтобы жена узнала о Марине. Ну, и о Кристине…
Какое-то время Вадим смотрел на меня в напряженном раздумье, затем сказал:
– Обещать ничего не могу, но я постараюсь. Тем более что ты уже обращался ко мне. Историю с твоей Мариной я знаю. И о твоих проблемах с Баяновым… А насчет Кристины хочу послушать.
– А что там слушать?
Я рассказал все без утайки. Как познакомился с Кристиной, как сошелся с ней, как в наши отношения встрял Баян. И про пьянку в ее квартире скрывать не стал.
– Понимаешь, выпить вдруг захотелось. С горя. И от обиды… Этот Баян переиграл меня по всем статьям, – вздохнул я.
– Выпил? – криво усмехнулся Вадим.
– Выпил – это мягко сказано. Вырубило меня. Как из дома выходил, не помню…
– И как Баянова зарезал, тоже не помнишь, да?
– Да нет, не убивал я его. Я же хорошо помню, как в машине очнулся. Не было ножа в машине. И руки чистые были. Это я точно помню.
– А что не точно помнишь?
– Как ночь прошла, не помню.
– Баянова зарезали обычным кухонным ножом.
– Ну, я помню этот нож. Баян мне угрожал им. Ну, не то чтобы угрожал… Хотя угрожал… Схватил нож, я, говорит, сегодня с Кристиной, а завтра с моей женой. Ну, типа того, если вдруг что, он меня этим ножом…
– А этим ножом – ты его. Чтобы он к твоей жене не лез, так? – сверлящим взглядом смотрел на меня Толстоногов.
– Не убивал я Леву, – покачал я головой.
– Не помнишь, как убивал.
– Когда в машину садился, не было ножа…
– А не уехал почему?
– Так пьяный был, куда ехать?
– А может, ты собирался вернуться к Баяну?
– Да нет, не собирался.
– Не собирался, но вернулся. Он открыл тебе дверь, а ты его ножом в печень…
– Я не помню.
– Плохо.
– Почему?
– Если не помнишь, то и сильного душевного волнения не было. А сильное душевное волнение – это твой шанс.
– Сильное душевное волнение?
– Состояние аффекта. Ты мог убить Баянова в состоянии аффекта. А это всего до трех лет лишения свободы. Аффект может вызвать насилие, издевательство или тяжкое оскорбление со стороны потерпевшего. – Вадим полистал Уголовный кодекс, нашел нужную статью. – Все правильно, насилие, издевательство, тяжкое оскорбление… Есть еще и психотравмирующая ситуация. Ты говорил, что Кристина была твоей любовницей, а Баянов с ней спал…
– Говорил, – кивнул я, с трудом проталкивая слова через пересохшее горло. – Можно? – И, не дожидаясь ответа, взял со стола графин, стакан.
– Вот тебе и психотравмирующая ситуация… К тому же поведение потерпевшего можно отнести к систематически противоправному и аморальному. Шесть лет за разбой, вымогательства, шантаж… Поверь, это выход из ситуации.
– До трех лет лишения свободы?
– Один год – это тоже до трех лет. А можно и химией отделаться, хотя вряд ли. И на условный не надейся… Врать не буду, все три года влепят. И это, считай, повезло. В советское время аффект практически не рассматривался, статья была, и на практике как за умышленное убийство сажали. А сейчас можно через аффект выкрутиться. Если адвокат хороший. Тем более у тебя ситуация располагает… Вернее, предполагает.
Шарики в моей голове крутились со скрипом, но все-таки я понимал, что три года лишения свободы лучше, чем пожизненное заключение. Но и три года – это тоже не сахар.
– Но я ничего не помню.
– Если не помнишь, тогда за умышленное убийство сядешь. Состояние сильнейшего алкогольного опьянения вины не снимает, как раз наоборот. А твоя вина налицо, – сурово смотрел на меня Вадим. – Оружие убийства в машине, кровь на руках и на одежде. И я не буду отрицать твой интерес к персоне Баянова. Как помогал тебе выяснять насчет него, расскажу…
– Но я правда ничего не помню!
Я зажмурил глаза и, обхватив голову руками, закачался на стуле. Все правильно говорит Вадим – улики против меня. А ведь я действительно мог подняться в квартиру, а Лева – открыть мне дверь…
– Значит, надо вспомнить.
И я вспомнил. То, что в квартире была Кристина, вспомнил.
– А Кристина что говорит?
– Какая Кристина?
– Как это какая Кристина? – Я ошеломленно посмотрел на Толстоногова. – Я же говорил!
– Говорил, – кивнул он. – Только не было ее в доме.
– Как это не было? Должна быть. Это ее квартира!
– Не было никакой Кристины в доме. Когда прибыл наряд, в квартире был только труп.
– Ну, может, она растерялась, уехала… А кто полицию вызвал?
– Соседи. Дверь приоткрыта была, труп в прихожей лежал…
– В прихожей?
– Я же говорю, ты мог вернуться в квартиру и ударить Баянова ножом…
– Он мне открыл дверь, а я его ножом, да?
