Сергей Зверев - Славянский «базар»
Лера послушно опустилась на жесткое сиденье электрички. Руки ее продолжали дрожать, плаксиво подрагивала и нижняя губа, но глаза уже стали сухими.
– Ты не слепой? Ты притворялся? – наконец произнесла она.
– Это важно для тебя? Я больше не хочу говорить об этом, – он сидел прямо, не прислоняясь к спинке.
– Ты… – сказала она и замолчала, почувствовав, как Бунин сжал ее руку, решительно и больно.
– Молчи и слушай. Мы никогда с тобой не встречались. Ты меня не знаешь, я не знаю тебя. Ты выйдешь из поезда на первой городской станции, где поблизости есть метро. На дачу в этой же одежде больше не езди, стягивай волосы в хвост, по-другому накрашивай глаза. Старайся не ходить той самой дорогой. Если кто-нибудь из них выживет, постараются подкараулить. Тебя не узнают, не успели толком рассмотреть. И никому ни слова – ни-ко-му.
– Ты не оставишь мне даже свой телефон?
И тут Бунин понял, что его начинает раздражать в Лере. В ней вновь проснулась будущая журналистка!
«Она еще только учится, но уже захотела сделать из ночного приключения публикацию. Теперь ей не терпится описать драку со скинами».
– Я выйду первым, ты выходи на следующей станции.
– Тогда возьми хотя бы мой телефон, – девушка нацарапала коротким, плохо заточенным карандашом на листке из блокнота номер и сунула Николаю в карман.
Бунин прошелся по вагону, постукивая палочкой по стойкам сидений. Уже стоя на платформе, он увидел проплывающее мимо него вагонное окно с приплюснутым к стеклу носом и руку, взброшенную в прощальном жесте. Николай не ответил, не кивнул.
«Забыть, все забыть».
Хороший совет, данный самому себе, но попробуй ему последовать! Уже в вагоне метро Бунину стало плохо, кружилась голова. Перед глазами то и дело возникали сцены недавней драки. Он вновь и вновь мысленно вонзал острие трости в гортань скину. А в ушах стоял отвратительны хруст проламываемой, раздираемой плоти.
Глава 3
Даже не заботясь о том, чтобы выглядеть как настоящий слепой, Бунин брел по улице к своему дому. Опомнился только во дворе, вновь застучал тросточкой по бордюру, но без особого энтузиазма. Подъезд встретил его пыльной духотой. Ошалевшие от яркого солнца мухи бились в стекло наглухо закрытого окна.
Очутившись в прихожей, Николай первым делом избавился от трости – сунул ее в стенной шкаф. Разделся прямо в коридоре, забросил одежду в корзину и забрался под душ. Он тер себя мочалкой, густо намыливал, подставлял тело и лицо упругим прохладным струям, жадно пил, ловил ускользающую воду губами. И ему все казалось, что он не может отмыться от липкого пота, окатившего его не в тот момент, когда понял, что без крови не обойтись и только смертельный удар остановит скинов, а уже после… В пот его бросило после удара тростью и после падения противника на подставленный нож уже на платформе… Ему стало страшно не из-за того, что он научился убивать хладнокровно и расчетливо, а из-за того, что не научился не думать потом о чужой смерти. Перед ним были уроды и отморозки, как сказал бы Карл, не заслуживающие жизни, без них мир стал чище.
Бунин отчетливо представлял себе, что выбора у него не оставалось. Но он не мог гордиться тем, что совершил. Его невинная игра, желание немного развлечься, найти себе любовницу на одну ночь обернулась кровавой дракой. Ему хотелось, чтобы Лера запомнила на всю жизнь ночь ласк, но теперь она до конца своих дней будет помнить, как хрипит захлебывающийся кровью человек, как булькает кровь в пропоротой гортани.
«Конечно, это неплохое подспорье для начинающей журналистки», – криво усмехнулся, вылезая из-под душа, Бунин.
Ощущение, что он не сумел отмыться, не проходило.
«Ну и черт с ним».
Николай присел к роялю, стоявшему в большой комнате. Когда он касался инструмента, ему казалось, что он беседует с покойным отцом. Беседует ни о чем, так часто происходит между родителями и детьми.
Николаю редко приходилось видеть отца, поэтому и запомнил его нарядным, монументальным, приносившим ему дорогие подарки, а матери – охапки цветов, безумно красивые, благоухающие, торжественные.
«Так отец пытался наверстать упущенные годы, проведенные за решеткой, где даже скромный полевой цветок, пробившийся из трещины в асфальте, заставляет сжиматься сердце сурового зэка».
О тюрьме и зоне Бунин знал только понаслышке. Бог миловал попасть за колючую проволоку. Несколько дней, проведенных в СИЗО, где следаки тщетно пытались его расколоть, были не в счет. Он знал тогда, что ничего у них не выйдет и скоро он выйдет на свободу. Да и адвоката Карл ему подсеял классного. Терпеть боль, скрывать страх, когда знаешь, что через несколько дней все закончится, можно. Но когда приговор уже вынесен, пройдены этапы и впереди тысячи похожих один на другой дней и ночей, когда последняя сволочь в погонах чувствует себя существом высшего порядка… Николай не знал, под силу ли ему окажутся подобные испытания. Он ненавидел тот мир, в котором жил его отец, мир, к которому принадлежал теперь Карл. Воровской мир, мир понятий… Ненавидел его, но и любил одновременно. Потому что понимал его душой, был его частью.
Законный не заставил себя долго ждать. Бунин успел протренькать одним пальцем всего несколько мелодий, как в дверь позвонили.
Карл, не дожидаясь приглашения, прошел в гостиную, сел в кресло и вытянул длинные ноги к центру комнаты. Он несколько секунд любовался безупречно начищенными туфлями, затем, не отрывая от них взгляда, произнес:
– У тебя такой вид, будто сдох любимый кот или собака. Но поскольку животных ты не держишь, остается предположить…
– Я сегодня убил человека, возможно, даже двоих…
– Человека? – переспросил Карл.
В этом вопросе не было сомнения насчет факта самого убийства. Карл сомневался насчет «человека».
– Да, и я знал, что убиваю, – ответил Бунин, от волнения он не уловил этот нюанс.
– Ты не способен на такое, – лениво заметил законный, – ты способен убить живое, мыслящее существо, я в этом смог несколько раз убедиться, но не человека. У тебя из-за этого неприятности? Нужна помощь?
– Все в порядке. Никто меня не ищет. Но я «развинчен».
– Ломка. Угрызения совести, – растягивал слова Карл, – ты или защищал девушку, или защищался сам. Я не знаю, что произошло. Но могу предположить, что тот, кого ты убил, в лучшем случае, прикончив тебя, банально напился бы и уж точно ни с кем бы не обсуждал убийство.
– Карл, я говорю тебе об этом, потому что ты мне больше, чем друг.
– Но меньше, чем отец, – усмехнулся Карл, – я и не претендую. Я обещал себе, что заменю тебе отца после его гибели.
– Я не просил об этом.
– Заметь, обещал себе, а не тебе. Сказал – сделал, – законный перехватил злой взгляд Бунина, – ты не умел красть. Этому я научил тебя. И только поэтому ты не бедствуешь. Ты не умел убивать. Я научил тебя. И только потому ты еще жив. Ты влюблялся и в правильных девочек, и в проституток. Я научил тебя обходиться с женщинами. И ты до сих пор свободен. Поэтому не злись на меня. Все, что ты умеешь… – Карл махнул рукой. – Если ты решил сначала потерять свободу, затем деньги, а после этого сыграть в ящик, то я пошел, – сказав это, законный даже не сделал попытки подняться.
– Извини, – мрачно произнес Бунин, – я не в духе. И ничего не могу с собой поделать. Ты сказал, что я нужен тебе сегодня, и я приехал. По дороге убил. Хватит об этом, я здесь. Идем.
– Идем, – согласился Карл, – и прихвати клавиши.
– Они остались в переходе, в цветочном киоске, – говорил Бунин, натягивая джинсы.
– Хорошо, клавиши отменяются. Я собрался познакомить тебя с одним человеком.
Бунин насторожился. Обычно Карл никогда не сообщал заранее, что задумал. Старая зоновская мудрость – то, что знают двое, знает и свинья. Он привык использовать людей в своих целях, не посвящая в детали.
– Надень простые темные очки, а не «театральные» – с наклеенными звездами. Не на паперти стоять.
Вдвоем они спустились во двор, и хоть машина Карла стояла у выезда из арки, он ею не воспользовался. Шли молча, пока не оказались на Тверской, неподалеку от гостиницы «Минск». Карл, ничего не объясняя, зашел в один магазин, в другой. Ничего не покупал. Перебирал одежду на вешалках, рассматривал застекленные прилавки. Болтал с продавщицами, при этом через витрину поглядывал на вход в гостиницу.
Николай вначале нервничал, злился, а затем и его захватило это странное занятие: разглядывать, прицениваться к вещам, ничего не покупая и, главное, не собираясь покупать.
– Пошли теперь в гастроном, нужно купить угощение. Неудобно приходить к корешу с пустыми руками, – законный сделал это предложение абсолютно неожиданно, как показалось Николаю.
В винном отделе Карл долго не задержался, купил бутылку коньяка и бутылку водки, рассеянно отказался от сдачи – просто отодвинул бумажки и мелочь.
С пакетом, в котором глухо позванивали бутылки и топорщился сверток с закуской, законный с Буниным вышли из магазина. Не успели они прошагать и половину дома, как Карл повернул голову, сбавил шаг, он смотрел на другую сторону улицы – на вход в гостиницу.
