Наталья Троицкая - Сиверсия
Так они и познакомились.
Хабаров подошел к лежавшему на печи старику, на ощупь нашел руку и прижал к своему лицу.
– Прости меня! Прости, я … – его голос прервался, защипало глаза.
– Поплачь. Болезнь-то со слезами раскаяния уходит…
На Старый Новый год Алина поехала к родителям.
Вообще-то еще в Новый год она обещала отцу и матери, что познакомит их с Хабаровым, тогда же определили день официального знакомства – Старый Новый год.
– Чего одна пожаловала? – недовольно приветствовал ее отец.
– Здравствуй, папа. С праздником! – Алина поцеловала отца в щеку.
– И тебя с праздником. Только праздновать нечего! – проворчал отец и ушел в комнату, где сел в кресло, водрузил на нос массивные в роговой оправе очки и принялся за прерванное чтение.
– Здравствуй, Линочка! – мать крепко обняла ее. – Мой котенок, любимый. Как же я соскучилась!
– И я соскучилась. Отец не в духе?
– Не обращай внимания. Мой руки, сейчас обедать будем.
Из ванной Алина слышала обрывки разговора. Мать совестила отца, просила быть полюбезней, а тот все никак не соглашался, требовал оставить его в покое. Она поплотнее прикрыла дверь, открыла воду и просто стояла в ванной какое-то время, ждала. Когда несколько минут спустя Алина вошла в гостиную, отец сидел на своем месте во главе большого овального стола. Она села от него по правую руку, это место было ее с детства.
– Отец, давай тарелку, первое налью.
Мать сняла крышку с пузатой фарфоровой супницы. Пахнуло ароматным запахом только что приготовленного борща.
– Я борщ не буду! – поспешно сказала Алина, внезапно ощутив стойкое отвращение к этому блюду.
– Ты что, дочка? – изумилась мать. – Я для тебя старалась. Ты же сама просила борщ приготовить.
– Я оливье поклюю.
– Ты не заболела? Похудела, осунулась, под глазами черные круги…
– Все нормально. Давайте обедать.
– Что ты, мать, к нашей принцессе-то с расспросами лезешь? Нам с тобой знать лишнего не положено. Сиди, мать, в тарелку гляди.
– Папа!
– Что папа? Папа… Рая, налей мне стопку. Не могу я на трезвую голову ее кислую мину видеть!
Мать послушно принесла из холодильника запотевший графинчик.
– Алина, может, водочки выпьешь?
– Нет, спасибо. Папа, у тебя же сердце. Тебе же нельзя.
– А чем водка хуже вас-то, оболтусов? Водка хоть душу греет. А вы только плюнуть в нее норовите. Алешка с Томкой обещались, так и не приехали. Забыл родителей. Большим человеком стал. Сопляк! Ты вот хахаля своего привезти обещала. Тоже мимо! Растишь вас, растишь…
Он выпил водку, закусил кусочком селедки.
– Мама! Папа! Мы обязательно приедем к вам вместе. Саша вернется из командировки и приедем. Так сошлись обстоятельства.
– Обстоятельства… – проворчал отец. – Алина, твой отец – старый идиот. Он верит, что дети его любят!
Алина улыбнулась, погладила отца по руке.
– Конечно, любим. Все будет хорошо.
– Ты чего не кушаешь, Алина? Не вкусно? – забеспокоилась мать.
– Все вкусно, мамочка. Просто… Кусок в горло не идет.
– Я перцы, фаршированные, приготовила. Ты говорила, Саша любит.
– Да… Спасибо. Он их действительно очень…
Горло перехватило, хлынули слезы.
– Рассказывай! – отец отложил ложку. – Вопрос первый: что у вас случилось? Если расстались, так прямо и скажи. Мы переживем. Вопрос второй: почему так плохо выглядишь?
Родители ждали ответа. Алина молчала. Не могла заставить себя это произнести.
– Саша болен, – наконец, выговорила она.
– Тогда чего ты тут сидишь? Тебе надо быть рядом, ухаживать за ним, – сказал отец.
– У него рак. Он улетел в Приморье. Умирать…
Отец встал из-за стола и молча стал ходить по комнате туда-сюда. Мать застыла, скорбно прикрыв рот рукой. Так прошло какое-то время.
– Что врачи говорят? – нарушил общее молчание отец. – Как-то это лечится? У нас сосед из девяносто шестой квартиры уже лет двадцать пять с раком живет.
– Алеша созвал целый консилиум… Они говорят, лечить поздно. А я… Понимаете, я убеждена, что он поправится! Мама, я бы знала! Папа, я бы чувствовала! Мне никто не верит. Все сумасшедшей считают. Алеша говорит, что это защитная реакция психики такая. Но я же знаю, что всё будет хорошо!
– Да… Дела… – невесело заключил отец.
– Понятно, почему ты такая худенькая стала, – едва скрывая в голосе слезы, произнесла мать. – Испереживалась вся…
Тасманов недовольно глянул на супругу.
– Цыц ты! Слез твоих нам не хватало!
– А я думаю, к лучшему это! – выдохнула мать.
– Что к лучшему?
– Что сейчас. Кто он тебе? Никто. Не супруг. А женились бы…
– Ты совсем, старуха, одурела! – выпалил Тасманов.
Он склонился к жене через стол и, глядя на нее с укором, постучал себе в лоб кулаком.
– Думай, мать! Думай хоть иногда, что говоришь!
– Думаю! Не нужны нашей девочке такие волнения. Линочка, другого себе найдешь! Ты у нас видная, красавица… Забудь! Вычеркни из памяти! Улетел? Прекрасно! Тебе хлопот меньше!
– Ну, дура! Дура, провалиться мне! – вспылил отец. – Не понимаешь ничего, так лучше молчи!
– А ты мне, старый, рот не затыкай! Раскомандовался! Даже если он поправится, все равно дефективный! Их облучают. Химиотерапию делают. После этого за ним надо ходить, как за дитём. Куда нашей Линочке такая обуза? А еще, не дай бог, ребенок от него будет! Нет, хорошо, что все случилось сейчас! Забудь, дочка. Не твое это. Бог тебя останавливает. Брось и забудь! Давай рюмочку налью.
– Сколько живем вместе, а ведь не знал, с кем живу! – подбоченясь, вскипел Тасманов-старший.
– А этот Хабаров хорош гусь, нечего сказать! – всплеснула руками мать. – Линке голову морочил. Нет, чтобы честно про болезнь признаться. Все тянул, гаденыш! Сиделку искал. Гони его в шею от себя! Гони, Линочка!
Отец обнял Алину, поцеловал в щеку.
– Не слушай мать. Я ей сейчас ликбез устрою. Буду про жизнь объяснять.
– Это тебе, старому, надо объяснять, что ни один мужик не стоит даже единственной слезиночки нашей дочери!
– Этот стоит, – очень тихо произнесла Алина.
– Что? – переспросила мать.
– Я ждала поддержки, мама. Мне так она была нужна! Я надеялась, что здесь, в этом доме… – Алина встала из-за стола. – Спасибо за обед. Мне пора!
Уже на пороге отец остановил ее.
– Ты говорила, у Александра есть дочь. Надо бы адрес поискать…
…Он обещал отвезти Мари Анже в аэропорт. Он едва не опоздал.
Когда Хабаров подъехал к гостинице, француженка стояла на тротуаре с кучей дорожных сумок и нервно поглядывала на часы.
– Саша! – радостно воскликнула она, сделав, как обычно, ударение на последнем слоге. – Я определенно полагала, что ты не приедешь. Мое настроение уже стало плохим.
– Я здесь!
– Саша, нам нужно ехать. Но прежде дай мне на память о себе что-нибудь. Мне это нужно. Мне важно…
Он поцеловал ее, долго, страстно.
– Нет! – высвободилась Мари. – Дай мне вещь, чтобы я держала ее в руках и помнила тебя.
– Нет у меня с собой ничего. Сейчас заедем в сувенирную лавку, купим тебе матрешку.
– Не хочу матрешку. Дай мне брелок от ключей, зажигалку, любую мелочь. Твою!
– Что за чушь?
– Обещай мне, что приедешь ко мне. Я устрою тебя в лучшем виде. Ты ни в чем не будешь знать отказа. Я найду тебе превосходную работу, дом. Обещай!
Хабаров отстранился.
– Мы уже говорили на эту тему. Твои московские каникулы закончились.
Она обняла, поцеловала в уголок губ, потом вдруг рванула пуговицу на его рубашке и, победно улыбаясь, зажала трофей в кулачок.
– Я пришью ее в спальне к ковру! Буду засыпать и вспоминать тебя!
– Ковер с лебедями?
Мари удивленно вскинула брови.
– Нет. Я привезла его из Конго.
– Тогда пришей.
– Почему ты про лебедей спросил?
– Так… Многие их уважают, а я не люблю. Верности не существует…
Хабаров грустно усмехнулся, припомнив этот внезапно всплывший в памяти, казалось, совсем забытый эпизод.
«Про верность сужу по себе… Всю жизнь осуждал своих женщин, считал себя жертвой, несправедливо обиженным. Козырял: я предательство не прощаю! Слабый никогда не прощает. Прав Митрич! Если я осуждаю и презираю, любовь умирает. Если любовь умирает, что остается? Нервы. Страдания. Пустота. Одиночество. Мне всегда было так одиноко… Душа болит. Душу-то не обманешь…»
Он вздохнул, прислушался. Метель завывала с прежней силой. Сколько она будет продолжаться, одному Богу известно. Погода вторила его настроению.
«Жаль, в душу нельзя запустить этот буран, чтобы вымел, вычистил всё до зеркального блеска…»
– …Футбол, значит, смотрим. Прелестно! – жена рванула шнур из розетки и вызывающе встала перед телевизором.
– Уйди, мешаешь мне! – пьяно растягивая слова, выговорил Хабаров.
– Мне надоели твои загулы! Я устала! Ты слышишь? Я не могу больше!
Она швырнула детские сапожки на стол перед ним, повалив почти полную бутылку вина. Бутылка покатилась по столу, оставляя за собой темно-вишневый след. Он попытался ухватить ее, но неуклюже зацепил рукавом стоявший на подлокотнике кресла бокал. Ловить и то и другое – как за двумя зайцами. Звон бьющегося стекла был омерзителен.
