Лучший частный детектив - Молчанова Ольга Павловна

Убедившись, что безумец приступил к своей обычной пробежке вверх по проспекту, я вернулся к подъезду дома, откуда он вышел, и поднялся на четвёртый этаж. На площадке находились четыре квартиры. Дверь пятьдесят первой непрезентабельным внешним видом существенно отличалась от остальных. Похоже было, что она сохранилась ещё со времён сдачи дома в эксплуатацию. Прислушавшись к тишине, царящей в подъезде, я осторожно повернул ручку, нажал на неё и дверь отворилась. Не раздумывая, я вошёл внутрь.

В нос ударил тяжёлый, ни с чем не сравнимый запах запущенного жилища. Окна были занавешены какими-то тряпками, по этой причине в комнатах царил полумрак. Кухня была завалена пустыми пластиковыми бутылками, картонными коробками, пластиковыми контейнерами. Никаких следов посуды, одна лишь алюминиевая кружка посреди стола и нож возле неё. Вместо стула — деревянный ящик, поставленный на бок. Из примыкающего помещения, а судя по стандартному расположению это был совмещённый санузел, несло непередаваемой вонью.

В небольшой соседней комнате наглухо заколоченное окно, куча тряпок на полу и больше ничего. Видимо, здесь он спал.

Дверь в большую комнату была заперта. Я осторожно отворил её. Помещение было совершенно пустым, чистым и здесь меня ожидал сюрприз. Абсолютно гладкая стена напротив двери представляла собой своеобразное полотно в раме, на котором мастерски была написана картина.

На переднем плане протекала неширокая речушка, берега которой поросли осокой. Ощущение медленно струящейся воды было полным. Через неё был переброшен мостик из металлических труб с деревянным настилом. Витые перила его тоже были изготовлены из труб меньшего диаметра. Вся конструкция была когда-то выкрашена в голубой цвет, который со временем выцвел пятнами неправильной формы.

За мостиком на противоположном берегу на фоне сплошных зарослей виднелась узкая лужайка, через которую шла тропинка. Тропинка заканчивалась у входа в невысокое сооружение, напоминающее оголовок бетонного бункера. Дверь в него была открыта. Молодая женщина, судя по положению тела, собиралась войти туда, но что-то её отвлекло, и она, опираясь правой рукой на выступ, обернулась. Её лицо было выписано с особой тщательностью. Было отчётливо видно, насколько она красива и как испугана в этот момент. Впечатление было таким, словно кто-то невидимый, подкравшись незаметно сзади, собирается нанести ей удар. И этот момент особенно удался художнику: пластика женского тела, характерный для защищающегося человека жест левой рукой, выражение широко открытых глаз, изогнутые в крике губы.

Картина, безусловно, производила впечатление качеством исполнения и своей завершённостью. Я достал смартфон и сделал насколько снимков, меняя ракурс и расстояние. Пора было уходить.

Следующие несколько дней были заняты различными делами в редакции, которые незаметно скопились за последнее время. В силу специфики моей работы, а это журналистские расследования событий, происходящих, в основном, в среде, которую составляют люди, выпадающие из ряда законопослушных граждан, я нечасто бываю в офисе, предпочитая работать на удалёнке. Начальство прекрасно понимает меня и идёт навстречу, зная, что со временем на стол главного редактора ляжет очередной материал, благодаря которому тираж газеты будет резко увеличен, а финансовое благополучие нашего коллектива упрочится. Свобода это, конечно же, хорошо, но два-три раза в месяц я непременно появляюсь на рабочем месте, читаю письма, приходящие по старинке в конвертах, общаюсь с коллегами, оправдываюсь перед руководством.

Ближе к вечеру позвонил Лёшка Успенцев и сказал, что у него есть кое-что по Бегущему Человеку. Мы договорились встретиться в кафе на набережной неподалёку от Монастырского острова. Я пришёл чуть раньше, выбрал отдельно стоящий столик у воды и сделал заказ. Лёшка опоздал минут на десять, что при его занятости было обычным делом. Мы выпили по глотку виски, и мой приятель начал свой рассказ.

— Скажу тебе сразу, Игорёк, с самого начала твоя просьба не вызвала у меня особого энтузиазма. Сам понимаешь, сумасшедший человек, бегающий по проспекту, это не Бог весть насколько перспективная тема. Тихий псих, никого не трогает, ну и пусть себе бегает на здоровье, лишь бы не ухудшал криминальную обстановку в городе. Но тем не менее понимая свою ответственность перед потомками в качестве ассистента местного Шерлока Холмса, я сделал соответствующий запрос в нашу центральную психбольницу, совершенно не надеясь на положительный ответ.

Каково же было моё удивление, когда буквально через день мне позвонил некто Вадим Васильевич Спиридонов. Он сообщил, что лет пятнадцать назад был лечащим врачом одного интересного больного, который соответствует описанию того человека, о котором идёт речь в официальной бумаге. История его весьма любопытна. На этом месте я прервал словоохотливого врача и сказал, что приеду лично, чтобы выслушать всё это в непосредственной близости от рассказчика, и попросил подготовить к моему приезду любую доступную информацию на бумажных, так сказать, носителях.

Доктор Спиридонов оказался тщедушным субъектом лет пятидесяти с остатками волос на голове, в бледно-голубых глазах которого, увеличенными стёклами очков, застыла лёгкая безумная смешинка, что совсем не вязалось с мрачноватым характером заведения. Видимо, всё же правы философы, утверждая, что не только человек влияет на среду, но и среда отвечает ему тем же. И ещё неизвестно, кто возьмёт верх в этом противоборстве.

Так вот, он рассказал, что в конце девяностых к ним в отделение поступил молодой человек лет тридцати. Первое, что бросилось в глаза, это его ангельская красота, а также то, какими глазами он смотрел на сопровождавшую его женщину. В них, казалось, застыло безмерное обожание. Позже стало ясно, что это его мать, хотя в это с трудом верилось, настолько молодо и необычно она выглядела. Француженка, сошедшая с полотен импрессионистов, олицетворение изящества и особого шарма, вот что приходило в голову, глядя на неё.

Женщина объяснила мне, что её сын — художник, работает оформителем в местном драматическом театре, что он безмерно талантлив, однако не все это понимают. Воспитывала ребёнка она одна, без отца — так уж случилось — и всю жизнь опекала его от дурного влияния улицы. Мальчик рос тихим, болезненным, легко раздражался по любому поводу, ненавидел тех, кто, как он считал, мог причинить неприятность его матери. Он всегда был очень привязан к ней.

Видимо, эти обстоятельства в совокупности и привели к тому, что его ранимая душа не выдержала неожиданного известия. Состояние полной невменяемости наступило у сына после того, как, вернувшись из санатория в Крыму, мать сообщила ему о своём предстоящем замужестве, которое было связано с неизбежным переездом в другой город на западе страны. Такова была её версия причины несчастья, произошедшего с сыном.

На вопрос, когда это произошло, она ответила, что несколько дней назад. Они попрощались, за ней приехало такси. По дороге были сплошные пробки, шёл ремонт дороги, и машина ехала довольно медленно. И только у самого вокзала она заметила сына, бегущего вслед за машиной. Она вышла, увидела залитое слезами лицо своего мальчика, услышала несвязную речь и поняла, что не может уехать, оставив его в таком состоянии. Та же машина отвезла их домой, об отъезде пришлось временно забыть. А спустя день она окончательно поняла, что с сыном произошло что-то неладное, и обратилась к врачам.

Далее доктор сообщил, что Павел Бурцев, так звали художника, был принят на лечение, которое прошло довольно успешно. Молодой человек пробыл в отделении около шести месяцев, что является нормой при таком недуге, после чего был выписан для наблюдения по месту жительства. Всё это время его мать постоянно была при нём, она же и забрала сына в день выписки. «В этом конверте, как вы и просили, выписка из истории его болезни. Здесь данные как о первом периоде лечения художника, так и о втором», — сказал он.