Виталий Гладкий - Под личиной
– Объясни, – потребовал я и, наконец спохватившись, предложил ей стул. – Садись и рассказывай.
Она пожала плечами и села, положив ногу на ногу. Лучше бы она этого не делала. Я воровато отвел глаза от соблазнительных коленей и уставился в пространство поверх ее головы.
– Особо рассказывать нечего. Я напечатала липовый бизнес-план нашей фирмы, где указала такой огромный оборот товаров и средств, что у этого господина, мне так думается, глаза на лоб полезли.
– А когда он с ним ознакомился? – спросил я с неподдельным интересом.
– Бизнес-план лежал на вашем столе, среди бумаг. Но на виду. Извините…
Она смущенно замялась.
– Извините, мне тогда пришлось отвлечь вас на некоторое время… чтобы он успел прочитать необходимое.
– Припоминаю… – Я ухмыльнулся. – Именно в этот момент я срочно понадобился рабочим, которые занимались отделкой офиса.
– По моей просьбе они придержали вас на пятнадцать минут. Этого оказалось достаточно.
– Ну вы и фрукт, дражайшая Марья Казимировна…
Это я сказал с восхищением.
– А ты уверена, что он читал этот бизнес-план?
– Еще бы. Я оставила специальные метки между страницами. Прочитал от корочки до корочки, благо там было немного листов. Ну и, как итог, этот факс… – Она достала из папки, которую держала в руках, лист бумаги с текстом и хорошо знакомой мне подписью. – Господам из Италии невыгодно терять такого партнера, как вы.
– Как ты думаешь, они могут узнать о наших финансовых проблемах?
– Откуда? Им известно только то, что наша фирма хочет заключить солидный контракт на более выгодных условиях, нежели прежде. (Что, в общем-то, понятно: чем больше объем закупок, тем больше скидка). Они вполне обоснованно опасаются, что мы намереваемся работать и с другими итальянскими производителями отделочных материалов. А их там пруд пруди. Вот наш партнер и засуетился. Ведь для нас что-либо выгодней консигнации трудно придумать.
– М-м…
Я пожевал губами, не в состоянии связно высказать свои мысли.
– Ладно, будем думать, – сказал я неуверенно. – Но если ты ждешь, что я буду рассыпаться в благодарностях, то глубоко заблуждаешься. Все-таки, в фирме босс пока я. Поэтому, впредь согласовывай со мной свои хитрые планы. Иногда, знаешь ли, можно себя перехитрить.
– Виновата…
Марья покаянно опустила голову.
"Так я тебе и поверил, – думал я, усаживаясь в свой БМВ. – Виновата… Как бы не так. Это когда было такое, чтобы женщина созналась в своей неправоте? Скорее рак свистнет, чем случится нечто подобное…".
Я ехал к Висловскому.
Андрей
Летом на реке в погожий день всегда столпотворение. Особенно много молодежи возрастом до двадцати лет.
На море, как в былые годы, теперь ездить чересчур накладно, заработки родителей не позволяют. Где-то подработать самим – тоже проблема.
Хорошие (а значит денежные) места в городе наперечет. И они уже в основном заняты детьми "новых" русских из среднего звена – не очень богатых, но со связями и достаточно влиятельных, чтобы устроить своих чад на престижную работу.
Вот и тусуются с утра до вечера на пляжах молодые безработные из простонародья, благо река делит город на две равные части и далеко бежать за летним отдыхом не нужно.
Андрей загорал немного поодаль от основной массы отдыхающих. Он не любил толпу. Может, это свойство досталось ему с генами, а возможно, к одиночеству его приучила мать, которая по неизвестной причине всегда сторонилась людей.
Нет, ее нельзя было назвать затворницей или букой. Отнюдь. Скорее, наоборот: мать была добра, щедра и приветлива со всеми.
Но в свой внутренний мир не позволяла заглядывать никому. И тем более она не желала, чтобы в нем топталась толпа.
Такими же качествами она наградила и сына. Андрей обладал счастливой особенностью отключаться от восприятия действительности даже в самом многолюдном месте. Он как рак-отшельник прятался в ракушку мечтаний, и в такие моменты достучаться до него было затруднительно.
Андрей изнывал от тоски и неопределенности. Алена уехала с родителями куда-то за рубеж, и юноша считал даже не дни, а часы и минуты до того мгновения, когда он снова увидит ее.
Конечно же, "урок", преподанный ему вощанской братвой, оказался пустым номером и не дал нужный результат. Андрей был чересчур упрям и настойчив, чтобы отказаться от намеченной цели.
Тем более, что и Алена была к нему неравнодушна. По крайней мере, так ему хотелось думать.
Они продолжали встречаться, но теперь Андрей стал вдвойне осторожным. Когда он был с Алиной, его не трогали – так гласил кем-то придуманный "кодекс чести" вощанских сорвиголов.
Разборки – мужское дело, и женщины не должны о них знать, а тем более – присутствовать при этом.
А когда Андрей возвращался домой, подживавшие его вощанские с таким же успехом могли ловить ветра в поле.
Хорошо тренированный юноша мог за две-три секунды перелезть через высокий забор, а затем выскользнуть из западни, уйти в любую сторону, благо жизнь заставила Андрея выучить планировку города как свои пять пальцев.
Андрей знал все улицы, переулки, тупики, проходные дворы и подворотни. И он никогда не возвращался от Алины одним и тем же маршрутом.
Другой привязанностью Андрея стал Дрозд. Юноша уже знал, что его спасителя зовут Георгий Иванович.
Ему было известно и то, что у Дрозда работа, связанная с частыми командировками.
Где именно он работает, Дрозд ему не говорил. Впрочем, Андрей, не страдающий нездоровым любопытством, об этом и не спрашивал.
Юношу интересовали лишь ключи от квартиры, которые оставлял ему Дрозд, когда был в отъезде.
Пока Георгий Иванович находился в командировке, Андрей мог насладиться полным покоем и одиночеством. А также всласть предаться своей тайной страсти – тренировкам по тэквондо.
Дело в том, что квартира Дрозда была несколько необычной с точки зрения простого обывателя. В гостиной, вместо стандартной стенки и дивана, находились разнообразные гимнастические снаряды и тренажеры.
– Хобби… – смеясь, объяснил Дрозд юноше, пораженному увиденным. – Я холост, и все эти тумбочки, диванчики и салфетки-слоники мне как-то ни к чему. А вот спортивную форму мужчине моих лет нужно поддерживать постоянно. Упустишь время – не наверстаешь. Нарастить жир легко, а вот избавиться от него – задача не из простых. Никакие патентованные пилюли не помогают, чтобы там не болтали рекламные краснобаи. Поэтому я стараюсь заниматься гимнастическими упражнениями каждый день и уделяю им не менее трех часов в сутки.
– Понятно, – ответил тогда удивленный Андрей, хотя на самом деле ему ничего не было понятно.
Не прояснилась ситуация и позже.
Дрозд вел весьма странный образ жизни. Он мог спасть сутки, а потом бодрствовать две или даже три ночи кряду. Мог, уставясь в потолок отсутствующим взглядом, часами бездумно валяться на тахте, которая заменяла ему кровать, безучастный ко всему, небритый, всклокоченный и в мятой одежде.
Но когда апатия уступала место его обычной живости, Дрозд напоминал вечный двигатель. Он не присаживался ни на миг: то тренировался до седьмого пота, то стряпал, то что-то мастерил, чаще всего собирая различные электронные штуковины непонятного назначения.
Единственное, чего Дрозд не терпел, так это чтения. В квартире нельзя было найти ни книг, ни газет. И никогда, как заметил Андрей, Дрозд не смотрел детективов.
Его любимыми телевизионными передачами были только новости и программы, в которых рассказывалось о технических достижениях.
Несмотря на возраст, Дрозд оказался удивительно, просто невероятно, гибок. Он обладал способностью буквально завязывать свое очень худое, мускулистое тело в морской узел.
Мог Дрозд и подолгу висеть на перекладине, держась за нее даже не рукой, а всего лишь одним пальцем.
Такой фокус был Андрею не под силу, несмотря на всю его солидную гимнастическую подготовку и крепкие мышцы.
– Ничего сложного, – говорил Дрозд, посмеиваясь. – Тренируйся, и у тебя тоже получится.
Однажды в разговоре Дрозд обмолвился, что он занимается в какой-то частной фирме вопросами сбыта продукции. Если судить по одежде и обстановке квартиры, его заработки оставляли желать лучшего.
Но тачка у Дрозда была классная, из дорогих, – серебристый "ниссан". Андрей читал в каком-то журнале для автолюбителей, что эта модель почти ни в чем не уступает пятисотому "мерседесу" и стоит немалых денег.
Пища для Дрозда не являлась кумиром. Он с одинаково безразличным видом хлебал пустой жидкий суп трехдневной давности и жевал свежеприготовленную свиную отбивную.
А нередко Дрозд вообще мог питаться несколько дней одними сухарями и чаем. Это когда на него нападал очередной приступ черной меланхолии, и ему лень было не то что сходить в магазин за продуктами, но даже лишний раз повернуться на другой бок.
