Владимир Шитов - Собор без крестов - 2
В течение одного дня Пластунов уволился из коммерческой компании «Уникум» по статье двадцать девятой КЗоТа, пятому ее пункту, и поступил на завод Старовойтова.
Проработав там инженером-электронщиком до осени, Пластунов узнал, что Панасюк раздумал уходить на пению и в ближайшие годы воспользоваться таким правом не намерен. Он понял, что стал жертвой сговора трех руководителей. Юридически ни к кому из них Пластунов не имел оснований предъявлять претензию, не было даже уверенности, что она будет судом принята. Так получалось, что увольнение с прежнего места работы и поступление на завод происходило по его инициативе, а поэтому и жаловаться ему практически было не на кого, кроме как на самого себя за свою чрезмерную доверчивость.
Оставаться в дураках и служить объектом насмешек было не в правилах Пластунова. Убедившись, что должности главного инженера на заводе ему не видать как своих ушей, он, переругавшись со Старовойтовым и Панасюком, уволился с завода по собственному желанию, затаив злобу как на них, так и на Стокоза. Именно его он считал организатором подлой игры с ним. Отомстить своим обидчикам за проявленную к нему подлость стало неиссякаемым желанием Пластунова. но являясь законопослушным человеком, не мог придумать, как это осуществить.
ГЛАВА 6. УРОК ВОСПИТАНИЯ
Избавившись с помощью Старовойтова от главного своего конкурента Пластунова, Стокоз был более чем доволен своей дальновидностью и везучестью. Теперь у него не было никаких, даже моральных обязательств ни перед кем из своих служащих. Абсолютная свобода рук. Не отметить в ресторане такой успех он не мог. Не посвящая в подробности друзей, (а их у него стало так же много, как денег), он подъехал с ними на двух легковых машинах в девять часов вечера в речной порт погулять в ресторане «Речник». Парней с ним было пятеро, тогда как девушек оказалось всего две.
На подходе к ресторану свои услуги им стали предлагать бойкие и наглые жрицы любви, не старше двадцати лет. Вокруг мельтешили яркие, красивые, в обтяжку короткие платья или мини-юбки с красными и синими кофточками с незастегнутыми на груди «по забывчивости» или «рассеянности» верхними пуговичками, отчего прелести белой кожи девушек можно было бесплатно созерцать аж до самого пупка! Чрезмерный макияж на их лицах выделял путан из общей женской массы.
Продираясь сквозь их строй к ресторану, Стокоз обратил внимание на девочку-малолетку, которая делала отчаянные попытки встать в общий ряд путан, но ее сил оказывалось недостаточно, чтобы занять в нем видное место.
Изменив направление движения, Стокоз, приблизившись к девочке, для чего ему пришлось пробиться сквозь строй профессионалок, с интересом и удивлением спросил ее:
— Тебе сколько лет, девочка?
— Пятнадцать!.. — не очень уверенно сфантазировала она.
— Если будешь врать и говорить мне неправду, то у нас с тобой разговора не получится. Говори точно, сколько тебе лет?
— Тринадцать...
— Что ты тут делаешь?
— Дяденька, возьмите меня с собой в ресторан, — с мольбой в голосе попросила она.
— Зачем?
— Я там и в другом месте буду делать все, что вы мне прикажете, но только за деньги!
— И давно ты таким промыслом занимаешься?
— Сегодня второй раз.
— Я сейчас вот возьму тебя, отвезу в милицию, а там милиционеры вызовут твою маму и она ремнем вправит тебе мозги в дурную голову, научит как и чем надо правильно зарабатывать деньги!..
— Она знает, чем я тут буду заниматься, — удивила девочка его своим сообщением.
— Такая маленькая, а так врать научилась!
— Не вру я ни капельки! Мама сама меня сюда послала.
Как ни был развращен женщинами Стокоз, но вид ребенка на панели покоробил его, а то, что она пришла сюда по указке матери, совсем его возмутило. К тому же девочка на вид была не старше одиннадцати лет, просто набор костей, обтянутых кожей. Даже для него такая потеря нравственности матерью этого ребенка оказалась выше понимания.
— Как тебя зовут?
— Лариса!
— Иди, Лариса, вон к той красной красивой машине, я сейчас подойду к тебе. Договорились?
— Да! — повеселев, отправляясь к «жигулям», ответила ему девочка, довольная тем, что для нее нашелся такой дорогой клиент.
Передав друзьям, чтобы они отдыхали и делали заказ за его счет, пообещав присоединиться к ним минут через тридцать, Стокоз вместе с водителем Серым и телохранителем Варшавянином, имевшим такую кличку только потому, что по национальности был поляком, он вернулся к своей машине.
Усадив девочку рядом с собой, Стокоз ласково спросил ее:
— Куда, Лариса, поедем — в милицию или к тебе домой?
— Я в милицию боюсь ехать, — испуганно воскликнула она.
— Тогда поедем к вам домой. Я дам тебе денег и оставлю с мамой.
Такое предложение девочку вполне устраивало, а поэтому она не раздумывая произнесла:
— Поехали! — и сразу сообщила Серому, на какой улице ему нужно будет остановиться.
В минуту откровения она призналась Стокозу:
— А я ночью так боюсь ходить!..
— А кого ты боишься? — для поддержания разговора поинтересовался Стокоз.
— Кошек, собак, людей.
Стокоз понимал, почему девочка боится собак и людей, но почему она боится кошек, до его сознания не дошло.
— А почему ты кошек боишься?
— Они кричат, как вампиры, — просветила она его.
Лариса с матерью жила в двухкомнатной квартире.
Матери ее было не больше сорока лет. Женщина с вполне миловидным лицом совсем не следила за собой, внешний вид у нее был запущенный и не ухоженный, к тому же она злоупотребляла спиртным.
Когда женщина на звонок дочери открыла дверь, в ко- ч
торую за девочкой ввалилось в комнату трое мужчин, мать сердито отчитала Ларису:
— Я же тебе говорила, чтобы домой к нам своих хахалей не водила!
— Они сами так захотели, — оправдывалась дочь,
Не желая слушать болтовню распущенной женщины, Стокоз, обращаясь к Серому, потребовал:
— Возьми девочку, пройди с нею на кухню и посидите там.
После этого Стокоз, грубо толкнув женщину в мягкое плечо, прошел в зал. Там Варшавянин молча ударил ее ногой по ягодице. Упавшая на пол женщина собралась кричать, но Варшавянин бросил ей на лицо подушку и на несколько секунд придавил к голове. Все было сделано с такой отработанностью и последовательностью, что его «ласки» не успели вызвать у женщины даже крика ужаса и страха. Отняв от ее лица подушку, дав возможность передохнуть, он наложил ей на рот широкий клейкий пластырь, связал руки и усадил напротив Стокоза.
— Запомни, стерва, если ты его не поймешь и он мне прикажет, то я с удовольствием откручу твою дурную голову, — сердито и вполне убедительно заявил женщине Варшавянин.
Подойдя к ней, Стокоз начал говорить:
— Как тебя, пьяную скотиняку, зовут, я даже не желаю знать. Тебя матерью даже нельзя назвать! Ты родную дочь вышвырнула ночью на улицу зарабатывать детским телом бабки тебе на выпивон. Сука, она же еще даже не созрела для такой грязной работы! Тебя в школе, по-видимому, плохо учили, если до тебя такая прописная истина не дошла. И моя говорильня тоже может до тебя не дойти. Поэтому я счел своим долгом убедить тебя доходчиво и понятно. — Обернувшись к Варшавянину, он потребовал: — Сними ремень и дай ей по сраке десять горяченьких!
По тому, как Варшавянин старательно исполнял его приказ, не трудно было догадаться, что его мнение о необходимости такого наказания полностью совпадало с мнением Стокоза.
Женщина под ударами Варшавянина каталась у них в ногах, оставляя на полу мокрые пятна.
— Уссалась, стерва! — довольный проделанной работой, заметил Варшавянин.
— Думаю, для первого урока вполне достаточно. Усади ее на стул, развяжи руки и сними с хавальника пластырь,— дал очередное указание Стокоз.
— А вдруг она заорёт?
— Не совсем же она дура. Если хочет жить, то кричать не станет. Правильно я рассуждаю? — обращаясь к женщине, поинтересовался Стокоз.
Та, с расширенными от страха глазами, утвердительно закивала головой. Дождавшись, когда Варшавянин выполнит его требование, Стокоз на всякий случай все же предупредил женщину:
— Смотри, «радость моя», не балуй во вред себе и поступай так, как я тебе рекомендую.
Получив возможность дышать ртом, женщина сделала несколько жадных вдохов-выдохов и молча заплакала.
— Ты, лошадь здоровая, сама еще можешь пахать на производстве, можешь торговать своим телом и этим обеспечивать жизнь себе и своей дочери. Короче, делай, что хочешь, но чтоб я ее больше на панели не видел! Договорились?
— Да!
— Так вот, если ты нарушишь своё обещание, то я так тебя накажу, что третьего урока воспитания тебе уже не потребуется. Ты поняла, о чем идет речь?
