Кровь героев - Колин Александр Зиновьевич

На богдановского агента, равно как на милиционера или мехметовского подручного, мужчина этот не походил. Наверное, все-таки следовало послушаться Ингу и не открывать никому. И что это еще за Наташа такая? Не став, однако, понапрасну ломать голову над поведением этого таинственного визитера, Климов пошел пить свой кофе, который как раз успел немного остыть и теперь был, что называется, в самый раз.

Саша нашел в шкафчике залежи всевозможных печений, конфет и пряников. Он усмехнулся: «Сладкоежка». Странная все-таки девка. Сам Климов машину водил очень прилично, а вот мотоциклов побаивался. Осмелился бы он оседлать «ямаху», чтобы мчаться на ней со скоростью сто восемьдесят километров в час по городу? Пусть даже ночью, когда машин мало. Лет пятнадцать назад, может быть. А сейчас? Нет, не осмелился бы. Ни за что. Нежная, как у ребенка, кожа и неистовая страсть, просто безумие какое-то. Саша не случайно вспомнил о Марине, с которой уж лет десять тому, как развелся. Две эти женщины были чем-то внешне похожи. Два этаких субтильных создания. Почему два? А Лена, та из-за которой он чуть не взлетел на нары? Она ведь тоже, если перефразировать «Deep Purple», same kind of woman [23]. Внешне. Именно так. Наверное, такие женщины, вообще его, Климова, тип. Если не смотреть в глаза Инге, не слышать ее хрипловатого голоска, можно подумать, что она не в состоянии без посторонней помощи перейти дорогу, под стать Марине, в которой самостоятельность проснулась только тогда, когда они с Сашей расстались. Но сходство было лишь внешним и потому обманчивым. Прямой взгляд. Ехидная усмешка… Александр вдруг поймал себя на мысли, что ему хочется увидеть Ингу именно сейчас. Где она носится?!

Не успел Александр вдоволь вкусить от хозяйкиных щедрот и завершить свои размышления, как в дверь вновь позвонили.

«Пусть валит за бутылкой, — решил Климов, не сомневаясь, что, открыв дверь, вновь увидит странного типа с цветами и конфетами. — И пусть сидит ждет свою Наташу. Хотя, нет… Инга придет, не надо перед ней с пьяной мордой…»

Саша, щелкнув замком, потянул на себя ручку двери. На пороге он увидел миниатюрную и довольно хорошенькую шатенку лет двадцати пяти — двадцати восьми, пронзавшую его внимательным взглядом.

— Можно войти? — спросила она и, не дожидаясь ответа, шагнула в квартиру. — Я Наташина соседка, меня Светой зовут.

— Климов, — представился Саша, впуская новую гостью. — Александр.

Женщина деловитой походкой, совсем по-хозяйски прошла в кухню.

— Кофе? — предложил Александр и поинтересовался. — И вообще, чем, так сказать, обязан?

От кофе Света отказалась и, присев, внимательно, изучающе посмотрела на Климова. Тот ответил вопросительным взглядом.

— Вы извините, Александр, — негромко, но уверенно начала соседка. — Может быть, я лезу не в свое дело… Но, понимаете… — Она на секунду замялась и, прищурившись, буквально стрельнула глазами во все еще продолжавшего недоумевать Климова. — Вы ведь здесь впервые? — неожиданно спросила она.

— Вовторые, — счел нужным внести уточнение Александр.

— Неважно. А Михаил Андреевич и Наташа знакомы уже давно, — заявила Света. — Они собираются пожениться, завести детей. Михаил Андреевич очень любит детей. Недавно они поссорились…

— Кто? — перебил Климов, изобразив на своем лице гримасу сочувствия и вежливого недоумения. — Дети?

— Михаил Андреевич и Наташа, — строго ответила Света и продолжала: — Михаил Андреевич очень переживает, он все эти дни места себе не находит… Наташа тоже. Просто она гордая и не хочет первой мириться.

«Скажите пожалуйста, какие утонченные люди, — подумал Саша, кивая головой. — Только на кой черт я все это слушаю, а? Да ладно, все равно делать нечего. А Михаил Андреич, это, конечно, тот мудак с цветами и конфетами. К соседке побежал, за сочувствием… мокрица».

Желание выпить с воздыхателем неведомой Наташи у Климова моментально испарилось. Соседка же не унимаясь продолжала расписывать нежные чувства, связавшие души двух любящих людей.

— Все замечательно, — не выдержал наконец Александр. — А я-то тут причем? Пусть любят себе на здоровье!

Глаза Светы потемнели от возмущения.

— К чему же такой цинизм? — произнесла она с трагической ноткой в голосе. — Или ранить чувства людей для вас дело обычное?

— Как нечего делать, — заверил Свету Климов, которому весь этот разговор уже начал казаться просто идиотским.

— Очень прискорбно, — совсем уже патетическим тоном персонажа из фильма «кошмаров и ужасов», как называл шедевры индийского кинематографа Климов, воскликнула Света, вставая. — У вас нет сердца. Но вашим замыслам не суждено будет осуществиться. Я открою Наташе глаза на то, какой вы есть.

— Обязательно сам открою глаза этой вашей замечательной Наташе! — крикнул Климов вдогонку, покидавшей квартиру соседке. — Если когда-нибудь ее увижу, конечно.

Света, остановившись на секунду, обернулась, смерила его презрительным взглядом, дернула плечиками и удалилась.

Захлопнув дверь, Саша задумчиво покачал головой. Вокруг кипел и бурлил самый настоящий океан страстей, в котором он, Климов, плавал этакой бочкой с дерьмом, разрушая узы нежной любви и пламенной дружбы Михаила Андреевича и Наташи. Что это еще за Наташа? Задав себе этот вопрос, Саша подумал, что не худо бы надеть брюки, а то еще кого-нибудь принесет нелегкая расспрашивать про Наташу. Казенного богдановского костюма, с которым за последние дни Саша просто-таки сжился, нигде не было. Не найдя его на «открытой местности», Александр решил посмотреть в шкафу, чего ему делать почему-то очень не хотелось. Вместе с тем расхаживать в набедренной повязке становилось тоже как-то негоже.

Открыв наугад створку шкафа, Саша инстинктивно отстранился, увертываясь от какого-то вывалившегося прямо ему под ноги предмета. Нагнувшись, Саша поднял его и с изумлением уставился на превосходную рыжую копну волос.

— Черт возьми! — воскликнул Климов. — Это же парик.

«Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, — мысленно считал, лежавший на постеленном на полу спортивном, пропитанным потом мате человек, — сорок, сорок один… пятьдесят восемь, пятьдесят девять и… шестьдесят».

Блины штанги коснулись покрытого крашеной древесно-волокнистой плитой поверхности пола. Мужчина протянул руку, остановил секундомер и издалека посмотрел на циферблат.

— Старею, — произнес он негромко. — Старею. Полторы минуты. Хотя все же лучше, чем еще десять дней назад.

Он понимал, что прогресс этот связан с эмоциональным подъемом, который, в свою очередь, являлся прямым следствием проделанной за эти дни работы. Он уж и не надеялся… Чего ждать от жизни одинокому семидесятипятилетнему старику? Ничего. Впереди — болезни, недомогания и тихая смерть в постели. Если повезет, соседи забеспокоятся, позовут участкового, и труп не успеет сильно разложиться. Впрочем, мертвецу все равно. Сколько же лет был он простым советским человеком, шофером грузовика на обыкновенной автобазе?

Он поднялся и, поставив на место штангу, убрал спортивный инвентарь: гантели, различные эспандеры, детскую «прыгалку», и отправился принимать душ. Зарядка была сделана.

Стоя под струями горячей воды, старик не впервые уже за последнее время мысленно окидывал взглядом свою жизнь. Сирота, беспризорник. Голодное детство и отрочество. Детдом, срочная служба в Красной Армии. Мог бы стать снайпером, стрелял лучше всех в полку. Но повернулось все по-другому: НКВД, война, фронт, особый отдел. Нет, это не нравилось. И снова поворот. После Победы — служба в специально сформированном подразделении для выполнения особых, очень особых заданий. Затем сольная работа, по поручениям руководства тогда уже КГБ. Пик карьеры — специальное задание. Чистка, последовавшая за ним, и… смерть. А затем новое рождение. Скромного человека — Зайцева Петра Степановича. Женитьба, вдовство и ожидание старости. И вот, уже после московской замятни в августе, встретил он молодого лейтенантика. Да нет, не лейтенантика уже — подполковника, которого турнули из родного ведомства под горячую руку и досрочно проводили на пенсию. Как и почему поняли они друг друга, Зайцев сказать не мог. Словно почуяли один другого, и овдовевший старик, и полный еще сил отставной подполковник, бывший в далекой, забытой уже, прошлой жизни Петра Степановича юным желторотым младшим лейтенантом. Так началась еще одна — какая уже по счету? — жизнь сгоревшего в потерявшей управление, лишенной тормозов машине «специалиста».