Кровь героев - Колин Александр Зиновьевич

Жанр: action, по-русски говоря, боевик.

Время и место действия: а) 1995 год, крупный город в европейской части России; б) конец первой четверти 9 века, восточное побережье Англии; в) 1202–1270 гг., Нормандия, Франкская Романия, Северная Италия.

Используемое оружие: мечи, кинжалы, ножи, секиры, луки, арбалеты, пистолеты (в том числе системы: Макарова, ТТ), автоматы, гранатомет, бутылки, когти, зубы.

Автомобили: преимущественно отечественных марок — ЗИЛ, «волга», «москвич», «жигули», а также «мерседес», «опель-кадет» и даже «хонда», правда угнанная. А ко всему прочему мотоцикл «ямаха».

Герои: обычные советские (то есть еще вчера таковыми являвшиеся) люди: «менты», «комитетчики», полусвихнувшийся профессор и совершенно лишившийся рассудка политик. Бизнесмены, их супруги и любовницы, спекулянты (в том числе бывшие), полуброшенные жены, натуральные вдовы, полуотставленные ухажёры, мафия, «вастошный луди», вместе с ними, бок о бок: крестоносцы, французские крестьяне, викинги, саксы и… проще перечислить, кого нет.

Не используются: вертолеты, самолеты, тактические и все прочие бомбардировщики, ракетные крейсеры, подводные лодки, а также все виды ядерного оружия.

Чего нет, так нет: никто не спасает человечество, не сражается за общечеловеческие ценности.

Любимый герой автора: Старик Барбиканыч.

А теперь, я думаю, самое время перейти к делу.

Пролог

Опустившись коленями на земляной пол, рыжекудрая Ульрика подула на угли угасшего костра, который из-за сырости, царившей в убогой хижине, никак не желал разгораться вновь.

«Осень проходит, уж и зима не за горами», — подумала девушка, положила сверху на угли несколько кусочков высушенной коры и, опять подув, прошептала:

— Ну, разгорайся же, огонь, разгорайся… Пусть через дым и пламя твое откроется мне путь в Страну духов. Пусть услышат они меня, пусть откроют мне будущее.

Точно вняв мольбам юной колдуньи, слабые трепетные желтые язычки пламени начали веселее облизывать кору, все живее и радостнее вгрызаясь в бурую, пористую, быстро тающую в жарком ненасытном чреве костра пищу. Девушка добавила еще несколько кусочков коры, и тогда пламя разгорелось так ярко и поднялось так высоко, что стало возможным разглядеть даже темные углы тесного жалкого жилища, служившего пристанищем не только самой хозяйке, но еще и козе, и нескольким рассевшимся тут и там кроликам. Посреди хижины, на освобожденном от соломы земляном полу, и разожгла костер четырнадцатилетняя колдунья.

Ульрика бросила в пламя охапку каких-то засушенных трав, и в помещении вновь стало темно. Но очень скоро костер запылал с новой силой, да так, что языки его взметнулись почти под самый потолок, низкий, покрытый толстым слоем черной копоти. Когда огонь стал слабеть, воздух в хижине наполнился каким-то дурманящим, сладковатым, приятно щипавшим ноздри дымом.

Юная колдунья, оставаясь на коленях, выпрямила спину, сомкнула щиколотки потемневших от грязи босых ног и, закрыв глаза и сложив под подбородком ладони, принялась неслышно, одними губами шептать заклинания. Так продолжалось до тех пор, пока костер вновь не угас. Тогда Ульрика добавила в него коры и потянулась за лежавшим поодаль кинжалом в простых, украшенных лишь руническими письменами ножнах.

Это была самая, пожалуй, ценная из вещей, принадлежавших колдунье. Рукоять кинжала украшала сделанная из серебра волчья голова с оскаленной пастью. Девушка резким движением выхватила его из ножен, и отблески пламени заплясали на тусклом, отточенном, как бритва, обоюдоостром лезвии. Поведя ладонями над ровной утрамбованной полоской земли, отделявшей ее колени от угольев костра, точно желая убедиться, что она достаточно гладкая, Ульрика принялась клинком чертить на полу причудливые знаки, при этом так же неслышно, как и раньше, нашептывая слова заклинаний.

Вырисовав последний знак, колдунья вставила кинжал в ножны и, повернув волчью голову, высыпала из полой рукоятки на ладонь щепотку черного поблескивавшего, как антрацит, порошка. Сложив пальцы щепотью, она, точно зерно, развеяла порошок над невысоким пламенем костра. Хижину наполнил душный смрадный дым. Ульрика вдохнула ставший почти осязаемым воздух полной грудью. Еще, еще и еще! Все вокруг исчезало, убогое убранство жалкого жилища колдуньи скрыл черный зыбкий мрак.

А из него возникло покрытое язвами, обрамленное спутанными седыми волосами лицо столетней старухи, уставившейся на Ульрику невидящими глазами; глазницы ее были словно бы закупорены сгустками спекщейся крови. Колдунья никогда не видела живой свою прапрабабку Амалафриду, которую за колдовство, злобу и наведение порчи судили своим судом крестьяне: связав и выколов ей глаза, старуху бросили умирать в лесу. Девушка уже не раз с тех пор как, оставив ее сиротой, умерла бабка, сама вызывала старуху Амалафриду, когда хотела посоветоваться с ней о чем-то важном. Мужчин в своем роду Ульрика не помнила. Точно их и не было вовсе. Они появлялись лишь на одну ночь и, заронив свое семя в женщинах, исчезали навсегда. Так случилось и с матерью Ульрики, и с бабкой, и с прабабкой — самой Амалафридой.

Теперь же подошла пора зрелости и самой четырнадцатилетней хозяйки убогой, скособочившейся на краю деревни лачуги. Несколько дней назад девушка испытала томление и какие-то незнакомые прежде недомогания. В сердце острыми ноготками впивалась неведомая доселе тоска.

А тут еще и страшные слухи: три дня тому назад путешественник — верховой — принес весть о том, что в двух дневных пеших переходах на юг замечена боевая ладья норманнов. Нет ужаснее вести для саксов, живущих здесь, на Востоке, чем известие о появлении норманнов.

Свирепые, бесстрашные и коварные северные воины не щадят никого. Они, не зная страха, бросаются на врагов, даже во много превосходящих их числoм, и лишь смеются над побежденными, которые просят пощады. У норманнов, называющих себя королями морей, нет в сердце жалости, так как сами они превыше всего ценят смерть в бою.

Они не понимают, почему саксы, франки и многие другие германцы, забыв своих древних богов, униженно вымаливают себе спасение перед крестом. Викинги не опускаются на колени даже для того, чтобы помолиться Одину, коего почитают верховным своим божеством, так как ему принадлежит власть в царстве мертвых воинов [1]. Дорога туда открыта только тем, кто доблестно сражался и нашел себе честную смерть, так и не выпустив из рук оружия.

Они всегда нападают неожиданно, предавая мечу и огню все на своем пути, а затем также молниеносно исчезают, оставляя за собой только трупы мужчин да обесчещеных женщин и девушек, рыдающих над отцами, мужьями и братьями…

Так было всегда. Но теперь все меняется. Теперь викинги все чаще и чаще стали встречать отпор и начали сбиваться в стаи, собирая по нескольку боевых кораблей, на каждом из которых не меньше пятидесяти воинов. На сей раз корабль, замеченный путником, был один. Человек этот клялся муками Христовыми, что норманнов на судне мало (всего восемь пар весел), мачта ладьи сломана, очевидно короли моря прогневали своих богов и те в наказание наслали на них шторм, а может быть, конунг [2], хозяин этого драккара [3] поссорился с кем-то, не поделив добычи, и вынужден был спасаться, чтобы другие предводители не отдали приказ растерзать его воинов.

Странник, назвавшийся Гербертом, уверял, что сведущ в военном деле, и брался, если крестьяне, рыбаки и охотники поддержат его, напасть на ненавистых врагов, когда те причалят к берегу, дабы зализать раны и починить свой корабль. Тогда, как он говорил, если Господь будет милостив к добровольцам, они добудут себе славу, хорошее оружие и, может быть, даже если викинги возвращаются из похода — а так оно, скорее всего, и есть, — серебро и золото.