Джеффри Дивер - Грань
Даже сквозь шум воды я смог расслышать, как сработал затвор зеркального фотоаппарата.
— Мари!
Она опять ничего не сказала, а продолжала снимать себя. Когда же повернулась ко мне, то только для того, чтобы тоже сфотографировать. Не увидев никакой реакции с моей стороны, откинулась спиной на камень.
Мне не понравился этот ее затравленный взгляд. Неужели она снова попытается покончить с собой?
— Мари, вам необходимо вернуться в дом, и как можно скорее.
Помолчав еще немного, она наконец заговорила:
— Здесь очень красиво… Ваш тур стоил того, что я заплатила за него.
— Прошу вас.
— Мне хотелось бы задержаться здесь для фотосессии, как вам такая мысль?
Странным образом сестры поменялись теперь ролями. Эмоциями бурлила Джоанн, вышедшая из ступора. Зато Мари казалась отстраненной, ушедшей в себя, спокойной.
Слишком спокойной.
— Что вы об этом думаете? — продолжала она. — Серия образов человека, падающего в воду. Интересно, долго ли камера будет продолжать снимать? Ее ведь можно поставить в режим автоспуска. Но боюсь, тут же выйдет из строя батарейка. Или вода попадет внутрь не сразу, как считаете?
— Мари, давайте вернемся.
— Нет, много кадров не получится, зато все сохранятся на карте памяти… Знаете, как трудно пробить себе персональную выставку в галерее? А уж продать свои работы… Но эта серия точно будет иметь успех. Я стану знаменитой.
Моя работа заключается в том, чтобы спасать клиентов от всего, включая их стремление к саморазрушению. А очень часто это самое сложное. Люди под моей защитой, как правило, попадают в экстремальные ситуации, а потому мысли о самоубийстве посещают многих из них. По счастью, никто из моих подопечных рук на себя так и не наложил, но среди моих коллег были и такие, кто терял клиентов подобным образом. Чаще всего это происходит во время затяжных операций, когда дни ожидания в изоляции постепенно слагаются в месяцы, а измаявшимся клиентам начинают мерещиться звуки. Совершенно невинные для постороннего уха, им они представляются предвестниками приближения неумолимой гибели от рук убийц.
Губителен при этом сам способ мышления, постепенно перерастающий в убеждение, что привычная жизнь для них навсегда закончилась, что не будет больше ни семьи, ни друзей, что ничего хорошего ждать уже не приходится. И охота на них продолжится, сколько бы они ни прожили. Вот так добровольная смерть начинает казаться самым разумным выходом.
А случай Мари, страдающей от комплексов и готовой принести себя в жертву, был еще сложнее. Она влюблялась в бесчувственных чурбанов, которые избивали ее. Не способная обеспечить себя, она переходила от мужчины к мужчине, и они пользовались ею, пока не утрачивали новизну ощущений и не уставали от ее странностей.
Мари снова посмотрела на воду.
Я поднялся, подошел немного ближе и снова сел на землю.
— Не беспокойтесь, меня не учили в броске хватать людей и оттаскивать их от пропасти. Сказать вам правду, мне до чертиков страшно находиться здесь.
Ее ответный взгляд словно говорил: «Не пытайтесь шутить, мистер гид».
Тем не менее Мари оценила разделявшее нас расстояние и, видимо, решила, что успеет соскользнуть вниз, если я брошусь к ней, а потому невозмутимо продолжала фотографировать.
На какое-то время установилось молчание, которое нарушил я:
— Что бы ни говорила ваша сестра, мы не можем быть уверены, что все произошло из-за ваших снимков.
— Образов. Мы называем их образами.
— Скоро я получу дополнительную информацию.
— Но ведь в этом есть рациональное зерно, не так ли? Фотографировать людей, которые превыше всего ценят анонимность. Совать нос в чужие темные делишки, — с горечью добавила она.
— Такая вероятность существует. — Я не стал отрицать очевидного.
— Удивительно, что вы не предусмотрели ее, Корт. Ведь вам удается предусмотреть почти все остальное.
— Признаться, я сам удивлен, что не подумал об этом. — Я ничуть не кривил душой. Мой профессиональный интерес к Мари был исчерпан, как только мы исключили Эндрю из числа возможных заказчиков.
Она снимала.
— Должен сказать вам нечто очень важное, — продолжил я.
— В сложившихся обстоятельствах, — криво усмехнулась она, — болтовня о пустяках неуместна.
— Одна из самых сложных истин, какие мне приходится втолковывать клиентам, состоит в том, что не имеет никакого значения, по их вине или нет они стали объектами охоты преступников. Во многих случаях эти люди действительно сами виноваты в этом, и именно потому, что они в чем-то поступили неверно, мне и приходится защищать их. Но так или иначе, это для меня не имеет значения. Каждый мой подопечный вправе рассчитывать на спокойную и безопасную жизнь. Если вы совершили уголовное преступление, то ответите за него перед судом. Если ваш проступок достоин порицания с точки зрения морали, вы, так или иначе, будете за него наказаны. Все это меня не касается. Я забочусь о том, чтобы сохранить вам жизнь и дать возможность продолжать ее, а закончите вы ее в тюремной камере или на пенсии в кругу семьи, это уж как у вас получится.
— А мои собственные желания в расчет не берутся, так, Корт?
Я непонимающе посмотрел на нее.
— Что, если я не хочу этой вашей безопасности? К чему мне она? Что там у вас есть такого, что мне действительно нужно? — Мари кивнула в сторону конспиративного дома.
— Там ваша семья.
— Те двое, которым плевать, жива я или мертва?
— Это вовсе не так. Поймите, Мари, что если на сцене появился я, значит, они переживают, наверное, самый тяжелый период в своей жизни. Находясь под таким гнетом, люди порой произносят ужасные вещи, говорят то, чего на самом деле не имеют в виду. За них говорит страх. Вы слышите не их самих, а лишь голос владеющего ими отчаяния.
На несколько минут мы снова умолкли, и я стал разглядывать реку. В этом месте я укрывал клиентов раз, наверное, тридцать, если не больше. Я неоднократно обошел территорию по всему периметру, высматривая возможные подступы к ней и способы защититься от вторжения, приказывая срубить дерево в одном месте и посадить — в другом. Но сейчас я понял, что при всей своей любви к пешим походам я так и не успел ни разу просто насладиться красотой этих мест.
Взглянув на Мари, я заметил, что она потирает локоть.
— За что Эндрю причинил вам боль?
Она опустила голову.
— Значит, на версию с грубым бизнесменом вы не купились?
— Нет.
— Как вы догадались?
— У меня большой опыт.
Мне показалось, что Мари сейчас замкнется в себе, и меня удивило, что она почти сразу ответила на мой вопрос.
— Проблема не в том, что я что-то сделала не так. А в том, что я не решалась ничего изменить, — сказала она со странным смехом. Не веселым и почти не изменившим каменного выражения ее лица. — И поймите, Корт, страшнее всего то, что я не помню. Возможно, я плохо приготовила ужин. Или приготовила хорошо, но совсем не то и не так. Или слишком много выпила при его приятелях. Не знаю. Помню только, как он схватил меня за руку и вывернул ее. Сухожилие порвалось. — Она опять обхватила ладонью сустав. — Почти всю ту ночь я проплакала. Не от боли — от назойливых мыслей. Потому что среди моих знакомых есть люди, которые ломали себе конечности и повреждали локти, катаясь на горных лыжах или занимаясь серфингом с теми, кого любили. Но такого не могло произойти со мной. Не-е-т. Я испытала боль, потому что человек, которого я любила, хотел причинить мне ее.
Мари снова взялась за камеру.
— Но ведь вся жизнь состоит из таких сделок с собой, верно? Никто не получает всех ста процентов, к которым стремится. Мне достались волнения, энергия, бешеная страсть. Другая женщина, возможно, обречена на скуку с жалким пьянчугой. — На явочный дом она при этом не оглядывалась. — Я предпочитаю бурную жизнь, пусть порой за нее приходится расплачиваться синяками и болью.
Усмешка снова скривила ее тонкие розовые губы.
— Звучит политически очень некорректно. Но так обстоят дела. По крайней мере я честна с собой.
Я задумался. Решение далось мне нелегко, но, приняв его, я быстро спустился на выступ и сел рядом с ней. Она не отодвинулась. Впрочем, приступка была такой узкой, что наши бедра соприкасались. Мне очень не нравилось это место, но близость Мари приятно волновала меня.
Я тщательно продумал, многое ли могу рассказать ей о себе. Определившись с этим, начал:
— Я женился, получив высшее образование.
— Джо говорила, что вы холостяк, и мне хотелось спросить, были ли вы прежде женаты. А еще я заметила, как вы смотрели на Аманду — так смотрят на детей отцы или добрые дядюшки. У вас были свои дети?
Я кивнул, но всем своим видом показал, что не хочу распространяться на эту тему. И Мари, видимо, догадалась, что есть граница, за которую заходить не стоит. Она хотела спросить о чем-то еще, но промолчала. И я поспешно продолжил:
