Пётр Разуваев - Путь самурая
Гахи занимает номер «592», номера слева и справа отведены охране. Быстро скользнув к двери номера «593», толкаю приоткрытую дверь. Шаг, ещё один – лежавший на двуспальной кровати человек начинает подниматься и тут же падает, отброшенный назад тихим выстрелом. Выключатель перед моим лицом, все клавиши в одном положении, значит, в туалете никого нет. На всякий случай распахиваю дверь – пусто. Шаг назад – я рывком забрасываю в номер развалившегося в коридоре «зубра» и, переступив через него, возвращаюсь в коридор. Никого. На всё ушло не более пятнадцати секунд. Ещё пара лёгких шагов, и я уже стою перед номером «591». Дверь заперта. Стучать, ломиться? Глупо и громко. Подпрыгиваю, гулко ударяя в пол ногами, получается странный, ни на что не похожий звук. Проходит мгновение – дверь открывается, и в образовавшуюся щель выглядывает человек в костюме. Выражение лица – настороженное, в опущенной вниз правой руке – пистолет. Идиот, разве так держат оружие? Я широко улыбаюсь, нажимая на курок. «Костюм» отбрасывает внутрь, он пытается зацепиться рукой за дверь, роняет на пол пистолет… Боком проскользнув в комнату, всаживаю две пули в сидящего перед телевизором человека. Обернуться, глядя удивлённо и даже не пытаясь подняться, – вот и всё, что он успел сделать во имя Аджима Гахи. А как кричат газеты – мафия, мафия… Мафия. Обычные ублюдки с вялой реакцией.
Полицейский информатор сообщил о шести телохранителях, значит, Гахи сейчас в номере один. Прекрасно, теперь можно и пошуметь. Слабый язычок замка не выдерживает мощного удара, дверь распахивается – вот он, Гахи. Что-то услышал или почувствовал, успел вскочить. Дорогой костюм, едва раскуренная сигара валяется на полу, настороженные, злые глаза, костистые волосатые кулаки. Лет сорок, сухощавый, подтянутый, поза уверенная – сейчас бросится…
– Аллах акбар! – зачем-то пронзительно шипит албанец, и его рука змеёй устремляется к моему лицу. Чёрт, а ножа-то я и не заметил…
– Воистину акбар, – соглашаюсь я, чуть отстраняясь, и, плавно поднырнув под руку Гахи, встречаю его коротким, прямым ударом локтя в челюсть. Большего ему и не требуется. Подхватив оседающее тело, осторожно укладываю его на пол, распахиваю пиджак, обыскиваю карманы, взмах ладоней вдоль ног Гахи – чисто. Ствола у албанца не было. Надеялся на телохранителей.
Быстрый звук шагов за спиной, я оборачиваюсь, кувырком ухожу за кровать – в номер вбегает Таня, и в её руке зажат пистолет. На мгновение моё сознание подёргивает пелена. Дежавю. В тот день она была одета в лёгкую белую парку, джинсы, кроссовки… Пистолет в руке… Лёгкий звук шагов… «Пора вызывать полицию, Таня…» Выстрел… Дежавю… Нет, просто это уже было. Два года назад, в Амстердаме.
– Всё в порядке? – спрашиваю я, возвращаясь к распростёртому на полу Гахи. Девушка колеблется.
– Мне только что звонила… шеф, – кусая губы, наконец говорит она. – Что-то здесь не так. У меня плохое предчувствие. Нужно уходить.
Кивнув, я отбираю у неё пистолет.
– Скоро всё закончится. Выйди. Мне нужно с ним поговорить.
Испуганно взглянув на меня, Таня выходит. Руки албанца уже стянуты за спиной его же собственным ремнём. Прекрасная кожа, отличная выделка, даже разрежешь не сразу. Немного неудобно, но мне всё-таки удаётся вложить в его правую руку свой пистолет, с которого я предварительно удалил все отпечатки. Ствол был чистый. Тот, что вчера столь тщательно «облизывали» в полиции, теперь навсегда упокоился в моей оружейной комнате. Полиция искала повод арестовать Гахи? Если шесть трупов для вас – не повод, то я не знаю, что вам ещё предложить, месье. Бережно откладываю «отпечатанный» пистолет в сторону, рывком поднимаю с пола Гахи, швыряю его в кресло. Хлёсткая пощёчина, другая, третья – албанец приходит в себя, его глаза останавливаются на мне, сужаются, он свирепо оскаливает зубы… Коротким взмахом поднятого с пола ножа я отсекаю ему ухо и наотмашь бью по лицу, забивая крик албанца обратно ему в глотку.
– Ты… покойник! – хрипит он, с ненавистью глядя на меня.
– Знаю, – соглашаюсь я. – Ты – тоже. Понимаешь?
Его взгляд падает на окровавленный нож в моей руке, он смотрит мне в глаза и – кивает. Правильно. Я знаю, что способен изрезать его на куски, а теперь и он это знает.
– Где гексоген? – спрашиваю я безразлично. – Не хочешь, не говори. Так мне будет приятнее тебя убивать.
– Ангар, – кривя губы, отвечает Гахи. Он не боится смерти, просто он слишком хочет жить. Воин не должен думать о жизни, путь воина – Путь Самурая, это дорога к смерти и ничего более.
– Я плюю на тебя, Гахи, – скупо роняю я. – Какой ангар? Где?
– Не знаю, – струйка крови из отрезанного уха заливает ему подбородок, и он всё время сплёвывает на пол. Самурай бы плюнул в лицо врагу. – Я правда не знаю! – кричит он.
Взмах ножа – и крик переходит в тихий вой. Теперь у Гахи будет такой шрам, как и у меня. Надолго ли?
– Где аль-Хауль? – Почему-то этот вопрос вызывает у Гахи приступ безумного, истерического смеха. Короткий удар приводит его в чувство.
– Аль-Хауль? – переспрашивает он. – Ты, ублюдок, спрашиваешь, где аль-Хауль? Нет никакого аль-Хауля, нет его, нет, понимаешь?!
– Полиция! – Таня врывается в номер и замирает, увидев окровавленного албанца. И меня, стоящего перед ним с ножом в руке.
– Внизу… полиция… – внезапно севшим голосом заканчивает она, не в силах оторвать глаза от лица Аджима Гахи.
Албанец вновь свирепо оскаливается, и каким-то неведомым чувством я понимаю, что наступил перелом. Больше он ничего не скажет. Жаль. Легко, чуть кольнув пальцем, касаюсь его шеи, и тело Гахи, обмякнув, оседает в кресле. Он наклоняется вперёд, я лишь чуть-чуть помогаю ему упасть на пол ничком. Ремень действительно хорош, и мне удаётся разрезать его только с третьей попытки. Или просто нож – дерьмо? Сунув куски ремня в карман, вытираю нож о дорогой пиджак Гахи и убираю его в другой карман. Полиции плевать на улики, им нужен лишь повод взять Гахи на «горячем», дальше ему уже ничего не светит. Адвокаты не спасут. В подобных случаях французская Фемида зажмуривает глаза очень и очень качественно.
– Где они? – Таня не реагирует на вопрос, и мне хочется её встряхнуть. – Таня! Где они?
– В холле. Жандармы и ещё какие-то люди в штатском.
Молча взяв её под руку, вывожу из номера, на ходу ускоряя шаг. На пороге она не выдерживает и оглядывается. Мне нет нужды смотреть назад, потому что я знаю – кроме окровавленного албанца, без сознания валяющегося на полу, там никого нет. Разве что ками, духи предков, с довольной улыбкой взирающие мне вслед. Они добились своего и теперь могут гордиться мною. Тусклый блеск ножа – слабая пародия на сияние меча, но кровь одинакова красна всегда и везде. Весёлые Боги, где же вы?
У мечей Мурамасы Сэндзо дурная слава.
* * *Маленькое чудо всё же случилось. Мы успели уйти до того, как полиция обложила отель по всем правилам. Кроме штатных сотрудников в операции было задействовано специальное подразделение Корпуса национальной жандармерии, а такое происходило лишь в исключительных случаях. Avenue de Clichy перекрыли полицейские кордоны, и только вмешательством Провидения можно было объяснить то, что мой автомобиль оказался за пределами зоны оцепления и нам удалось беспрепятственно к нему пройти. Всё это время Таня держалась молодцом. Она сломалась позже, когда мы были уже далеко от отеля, полиции, трупов, крови. Я остановил машину на Trinite, возле церкви. Некоторое время сидели молча. Мне нечего было сказать, а она…
– Ты не мог иначе? – тихо спросила Таня, отвернувшись к окну, за которым была старинная церковь, ограда, сквер, в котором гуляли женщины с детьми. Люди, деревья, солнце…
– Нет, – просто ответил я.
– Отвези меня домой. Или нет… я возьму свою машину.
– Таня, эти люди – убийцы. С ними нельзя иначе, – негромко сказал я.
– А ты? Кто ты, Андре? Ты – не убийца? – Она впервые за всё это время обернулась ко мне, пристально, испытующе глядя в мои глаза. Слова сами возникли в памяти, и, отвернувшись, я тихо ответил:
– «…И услышал я Ангела вод, который говорил: праведен Ты, Господи, Который еси и был, и свят, потому что так судил; за то, что они пролили кровь святых и пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того».
– Не богохульствуй! – Её кулачок ударил меня по плечу. – Ты – не Он! Кто ты такой, чтобы судить?
– Я не судья, Таня, – криво усмехнулся я. – Я – воин, меч, орудие. У меча нет разума.
– Я не хочу больше видеть тебя, – помолчав, сказала Таня.
И мне нечего было возразить ей.
* * *Красный «Порше» стал слишком приметен. Ещё по дороге домой я позвонил Гаспару и попросил его вместе с «Рено» выгнать из подземного гаража мой «Бентли». Это зелёный английский динозавр 1959 года выпуска, едва появившись на улице, уже приковывал к себе всеобщее внимание, но зато он уже два года стоял в гараже, и у полиции не было повода им интересоваться. Затормозив перед домом, я оставил ключи от «Порше» одному из «консьержей», поджидавшему меня на улице. Сухо попрощавшись со мной, Таня быстро села в свой «Рено» и, резко рванув с места, через мгновение скрылась за углом. Глядя ей вслед, я внезапно сообразил, что диск с информацией остался у девушки, да и вопрос, вертевшийся у меня на языке, так и не прозвучал. Зато в моей кобуре лежал её девятимиллиметровый «SW9C». «16 патронов на ценную информацию – не слишком удачный обмен», – машинально подумал я.
