Павел Яковенко - Снайпер-2
— А ты знаешь, есть! Очень простая — наворовать здесь как можно больше денег, и свалить жить за границу. Что про верхи говорить, если даже с нашей администрации один такой хапнул хороший куш, и свалил. Где-то вроде на Гоа прикупил себе домик, и сказал, что ему лично денег хватит до конца жизни, а остальное его не интересует.
— И что — его нельзя оттуда выдернуть?
— Практически — нет. Он же не один хапнул. Его потяни — там и другие паровозом пойдут. А они еще тут люди из «обоймы». Не позволят.
Кирилл пристально посмотрел на Профессора.
— Ну а ты, Профессор, тоже бабло куешь по-тихому? Только без обид.
Профессор не обиделся.
— У меня на крупные схемы таланта не хватает. А так мне на жизнь вполне достаточно. Детей у меня нет, жены — тоже. Квартира есть — своя. Я просто смотрю на весь этот маразм, наслаждаюсь им, и хочу узнать, чем все это закончится.
— И сердце не болит?
— Нет. Когда советская власть пала, мне все стало безразлично. Она была не сахар, но все же это было лучше, чем то, что есть сейчас и будет дальше. Мне даже людей-то не очень жалко. Хотели сто сортов колбасы? Хотели развлечений без цензуры? Нате. Жрите! Не обляпайтесь!.. Ну, отдельных людей, жалко, конечно. Тебя вот жалко, иначе не приехал бы. Ты — хороший парень, ты все это не заслужил.
Глаза застилал легкий туман. Речь становилась все откровеннее, но, кажется, каждый говорил как бы о своем.
— Я сначала повеситься думал, — признался Кирилл. — А потом хотел в церковь сходить. Нельзя так. Грех это большой.
— Вот — вот, — вцепился в нужное ему слово Профессор, который похоже, просто прослушал признание собеседника. — Церковь. Она самая. Больше всех с безбожной советской властью боролась. А за что боролась, на то и напоролась. Рухнула железная стена и моральный облик строителя коммунизма, и попер вал разврата и разложения с Запада. Теперь чем «голубее», тем шире у тебя перспективы. Педофил — вообще можно сразу в депутаты. Брак — пережиток. Целомудрие — идиотизм. Умеренность — удел неудачников. Ну и так далее. Это поток нашу церковь повалит. Сомнет. На Западе смял, и у нас сомнет. Я тут с одним священником разговаривал на частной вечеринке. Он со мной согласен. По сути. Но надеется на чудо. А я вот в чудеса такие не верю.
Мелехов долго смотрел в стол. Потом медленно проговорил:
— Сердце мое жгут боль и ненависть. Тварь я дрожащая или право имею?
Внезапно Профессор как будто слегка протрезвел.
— Ну что же? Одна умная женщина, ее, правда, потом в тюрьме изнасиловали и убили, сказала вот что. Протест — это когда я заявляю: то-то и то-то меня не устраивает. Сопротивление — это когда я делаю так, чтобы то, что меня не устраивает, прекратило существование. Протест — это когда я заявляю: всё, я в этом больше не участвую. Сопротивление — это когда я делаю так, чтобы и все остальные тоже в этом не участвовали.
— Хорошие слова, — сказал Кирилл. — Но у меня путаются мысли. Давай запишем это.
Он сходил в комнату за бумагой и ручкой, вернулся, и с большим трудом, под нетвердую диктовку Профессора записал цитату.
— Давай отдохнем, — сказал Кирилл. — У меня глаза закрываются. Я — в спальню. А ты в зале на диване приляг. Ладно?
Павел Александрович Грачев.За последнее время у Павла Александровича произошло много знаменательных событий. В основном, можно сказать, приятные.
Начать с того, что он благополучно избежал «Максимовского расстрела». А вот Мазепа и Донецков — нет. Киллер был точен: загнал каждому по стреле в лоб так, что ни о каких шансах на спасение и речи не было.
То, что он положил еще несколько человек, например, Шувалова, Грачева особо не трогало. Но вот Мазепа и Донецков…
Конечно, это были старые соратники, и чувство сострадания и жалости Павлу Александровичу иногда не было чуждо. Но вот последнее время доходили до него неясные слухи, что партнерам начало надоедать их второстепенное положение. А это означало, что они будут требовать выделения доли… А это очень серьезные доли… И «Деметра» могла «поплыть»…
Правда, слухи были пока не подтверждены, но что-то подозрительное Грачев ощущал и сам. Конечно, он постарался бы не допустить распада компании, но как? А теперь местные максимовские идиоты избавили его от всех забот.
Конечно, если бы и он был бы на этом злосчастном празднике, то для него это также могло бы кончиться печально. Но… Что получилось, то получилось.
А теперь Грачев встретился с наследниками покойных, пообещал им дальнейшее расширение фирмы, увеличение дивидендов. Они смотрели на него как на благодетеля. Так что возможности каких-то неожиданных выходов из компании и разделов в ближайшее время можно было не ожидать.
Банда Коли Коршунова была разгромлена. Сам Коля сумел уйти в неизвестном направлении, но Грачев его не боялся. Зато к делу удалось притянуть бывшее руководство элеватора, и, разумеется, даже минимальные возможности реванша с их стороны были полностью нейтрализованы.
Дело с аварией полностью замяли. Сначала даже хотели было перевернуть его так, что это Кузин, имевший, как неожиданно оказалось, некие отношения с местной бандой, совершил покушение на Катю, но потом поняли, как абсурдно это будет выглядеть, и решили до таких крайностей не идти.
Просто все замяли, сняли с Кати все подозрения… И она отблагодарила Грачева так, что он даже и не знал — радоваться ему или огорчаться. Она забеременела от него.
С одной стороны, ему было приятно — ребенок от любимой Кати. С другой — теперь уже точно предстояли пренеприятнейшие объяснения с супругой. (Пока еще супругой — Павел Александрович начинал серьезно задумываться о разводе).
Да, и вот еще что. Возникла мысль прикупить два местных хозяйства, земли которых прямо прилегали к элеватору. Почва здесь была бедная, крестьяне сидели по уши в долгах, и уже сами засылали ходоков к «Деметре» по поводу того, чтобы отдаться чуть ли не даром.
Грачев советовался со своими агрономами, и они, в принципе, давали гарантии, что в полтора раза поднять урожайность могут точно. А вот больше — этого обещать нельзя.
Сам же Павел Александрович смотрел гораздо дальше. Здесь, в этих местах, протекала очень чистая, местами довольно глубокая и широкая река. Расстояние до города было несерьезным — где-то километров пятьдесят. И если в этих местах построить дачный поселок, да подвести к нему коммуникации… Местные-то вряд ли бы осилили, им это не по зубам. А вот у «Деметры» денег хватит. В таком месте и сам Павел Александрович не отказался бы заиметь себе что-то вроде летнего дворца.
Да и жить там с Катей… Оставив городскую квартиру супруге и детям.
В общем, покупать было нужно. Тем более, что и сами хотят.
Мало того, Павел Александрович задумал новый, но теперь уже персональный проект. Нежданно — негаданно, достаточно не старый, и на вид весьма крепкий мужик, депутат областной думы по максимовскому району взял, да и крякнулся от инфаркта. Скоропостижно. Открылась вакансия. Грачев подумал, подумал, и решил, что пора бы уже и самому в депутаты. И тщеславие утолить немного, и для дела весьма полезно. Депутатство для бизнеса — это большое подспорье.
А чем он не депутат? Тем более, что Павел Александрович многих депутатов знал лично, и никакого уважения к ним не испытывал, а большинство вообще считал глупее себя. Иногда — намного.
Так что нужно было рискнуть с выборами. Конечно, затраты… Но теперь он в «Деметре» безоговорочно главный, и чтобы не решил сделать, куда бы не собрался деньги потратить — никто против и слова не скажет.
Как-то все так удачно пошло в последнее время, что даже тревожно становилось: «А в чем, собственно говоря, подвох»?
Кирилл Мелехов.На следующее утро продолжения не последовало. Профессор коротко попрощался, и ушел. У Кирилла болела голова, немного мутило, потому гостя он задерживать не стал, закрыл за ним калитку, и снова лег в постель.
Меланхолично стучали ходики, по улице проехала машина, а в остальном было очень тихо. Кирилл уснул. Проснулся он через несколько часов, солнце уже было высоко, где-то далеко визжал деревообрабатывающий станок. Наверное, он и разбудил.
Тошнота прошла, голова также перестала болеть, но навалилась страшная тоска. Ничего не хотелось. Хотелось тихо плакать, и чтобы кто-нибудь пришел и пожалел. Но никто не приходил, некому было прийти. Взгляд случайно упал на семейную фотографию. Сначала, сгоряча, Кирилл хотел ее убрать, но как-то не поднялась рука. А теперь уже и не хотел. Иногда он разговаривал с Ингой, и порой ему казалось, что он даже слышит ее ответы. Возможно, кто-то сказал бы, что он сходит с ума, но так сходить с ума было даже приятно… Так Инга была живой — пусть даже только в его воображении.
Кирилл поднялся, сходил на кухню, достал из холодильника банку холодной воды, и выпил почти всю.
