Олег Приходько - Личный убийца
На восьмидесятом километре Гюрза, сидевший за рулем, резко свернул на шоссе вправо, Аден ткнулся в плечо сидевшего рядом Черепа и очнулся от дремы.
— Ты что, поворот прозевал? — мрачно упрекнул телохранителя.
Тот промолчал. Едва ли, конечно, он прозевал поворот — лихачил, упиваясь скоростью и своим мастерством вождения.
Только что Адену позвонил Мамонт. Горчак отдал распоряжение перевести деньги Абу Чарджаху. Турка контролировал Грэм Напрасников, вылетевший в Кейптаун; он же должен был проследить за отправкой оружия.
Глуховец, инспектировавший региональные отделения Синдиката, сообщал: на местах сколочены крепкие организации, все сколько-нибудь значимые воротилы провинциального бизнеса под контролем выпускников школы, внедренных к ним в охрану. Оружие распределено в тайниках, на загородных базах проводятся регулярные тренировки. Оставалось произвести замену в партийном руководстве: Костромской свою роль отыграл. Аден предполагал, что именно для этого Координатор назначил встречу.
Последние события выдали крайнюю нервозность Президента. Все эти замены правительства, перетасовки в силовых структурах, уступки в политике под нажимом мусульманского Востока и НАТО говорили о приближении часа «Ч». Схватка предстояла здесь, в Москве. В России же на сегодняшний день никто не был готов к предстоящим событиям настолько, чтобы обойтись без «кровавого и беспощадного». Никто, кроме Синдиката.
«Все будет хорошо, — утешал себя Аден, потерявший покой и сон из-за мелких и в целом не способных повлиять на ход событий накладок. Просто придется сдвинуть сроки и заменить несколько отработанных фигур».
Но покой и сон не возвращались: каждое утро Аден со страхом просматривал газеты — не всплыли ли снимки, сделанные невесть как оказавшимся в белощаповском лесу фотографом. Снимков не было, как не было и материалов с дискеты Коренева. И от того, что этот компромат канул в неизвестность, он превращался в сознании Адена в бомбу замедленного действия.
Виновны были все — Богданович и Ленюк, Горчак и «черные» полковники, — все те, кто согласился на спонтанное предложение Сэнсэя превратить тренировки головорезов в развлечение для «новых русских». Несомненно, это приносило огромные барыши и давало возможность организации компромата на участников кровавых игрищ, но медаль имела оборотную сторону, чем больше участников швыряли деньги за право убивать, тем меньше шансов оставалось на сохранение тайны.
Машина въехала в ворота, распахнутые Валетом.
Внешне загородный дом, записанный на Грэма, был ничем не примечательным — в два этажа, под плоской крышей-солярием, с лужайкой перед фасадом. Еще два этажа уходили в глубину и были скрыты от посторонних глаз. Туда, вниз, можно было проникнуть с помощью лифта, замаскированного под обычный шкаф. С нижнего подвального этажа был выход через подземные коммуникации.
Одна из комнат в верхнем подвальном этаже была оборудована под лабораторию доктора Коровина…
«Жесткое» психопрограммирование проводилось в несколько этапов и подразумевало потерю контакта Нины Рудинской с прошлым. Психиатр Коровин, слывший лучшим кодировщиком-гипнотизером, стоил немалых денег. На «работу» его привозили с завязанными глазами Бецкой и Холмский, преимущественно по ночам. Они же расплачивались по договоренности — за каждый сеанс.
По программе Коровина изъятая из человеческой среды Рудинская подвергалась инъекциям десятипроцентного раствора амитал-натрия, что вызывало длительный наркотический сон. На четвертые сутки ее разбудили воздействием электрошокера. Сделали это ночью, чтобы вывести из привычного режима, затем принялись угрожать побоями, изнасилованием и расправой с родителями. Так продолжалось до утра, затем ей снова ввели барбамил, но спать не давали еще несколько часов, подвергая словесному кодированию, имевшему цель — внушить полное безразличие ко всему, что еще оставалось в памяти. Подмешивая к барбамилу аминазин, Нину продержали в беспамятстве еще два дня, дважды в сутки шокируя электротоком в манере судорожной терапии. Ток пропускали через голову. После повторения цикла в периоды сна ей стали надевать наушники и прокручивать монотонную запись искаженного голоса Коровина: «Фрол. Не надо. Отпусти меня. Фрол. Не надо. Скажи им. Пусть они отпустят. Мама найдет деньги. Мама найдет. Она не заявит. Фрол. Не надо. Пожалуйста. Скажи им».
На восьмые сутки Нина ходила на прямых ногах, точно робот, натыкалась на стены, смотрела перед собой немигающими глазами, иногда бессмысленно улыбалась. Многочасовая беседа с ней подтвердила, что обещанный Коровиным результат может быть достигнут через пятнадцать дней.
Когда в подвале дачи, оборудованном под лабораторию, поочередно появились Грэм Напрасников, Бецкой, Чердаков, Череп, Гюрза, Сэнсэй — все те, кого она могла так или иначе видеть на презентации партии или в тот день, когда они ворвались на дачу в Белощапове, во взгляде Нины вдруг проявилась осмысленность, она ткнула в Напрасникова пальцем и произнесла: «Я вас знаю», что свело «зомбирование» на нет.
— Есть повод для торжества? — кивнул Аден на накрытый стол.
— Отчего же нет, Николай Иннокентьевич, — вступил в разговор Донец, успевший пригубить коньяку. — Новое правительство активно приступило к преобразованиям, а рейтинг нашей партии резко подскочил. Костромскому приписывают многие заслуги и чуть ли не в президенты прочат. Да и численность возросла на полпроцента. Прислушиваются. У меня телевизионщики интервью приходили брать.
Аден пропустил слова этого восторженного болвана мимо ушей, усевшись во главе стола, налил коньяку.
— И что ты им сказал? Что потерялась дискета с материалами по нашим секретным базам? Или что вот-вот может быть обнародована пленка с рожами горе-боевиков во время охоты на бомжей?..
Донец не растерялся:
— Я им сказал, чтобы по всем интересующим вопросам обращались к вам.
Минут десять трепались ни о чем, выпили за уходящий праздник. Аден подумал, что самое время поговорить о делах, иначе господа партийцы напьются и не смогут прочувствовать серьезность сложившегося положения.
— Что там с Богдановичем, Иван? — обратился он к Домоседову, и все испуганно притихли и повернули головы в сторону начальника оперотдела областного РУОПа.
— Я ему запретил контактировать с кем бы то ни было из ЦК, — объяснил Домоседов. — Пока ему предъявлено обвинение в незаконном хранении пистолета. Следователь вызывал его на допрос, после чего Леонтий запаниковал и нанял адвоката. Роз-нера. Шорников с ним знаком. Они разработали программу действий, уже добились передачи дела Богдановича другому следователю, который будет делать то, что ему скажут. Дадут год-два условно, как обещает Рознер.
— Плохо, очень плохо. С АРК ни черта не получится. Там эта «условная судимость» Богдановича всплывет в два счета!
— Есть шанс закрыть дело?
— Есть. Рознер и Шорников занимаются.
Аден перевел тяжелый взгляд на Донца:
— Нажми по всем каналам, Александр Владимирович. Зря мы тебя в юстицию протолкнули? Богданович должен быть чистым и непорочным, и сразу же после суда (если таковой состоится, нужно, чтобы он вынес оправдательный приговор) пусть отправляется в Архангельск. Но еще лучше дело закрыть и ни в коем случае не допустить, чтобы его материалы просочились в прессу… Теперь меня интересует дискета.
Аден посмотрел на Холмского — того самого качка со шрамом на скуле, которого Либерман-мдадший представил Каменеву в качестве владельца риэлторской конторы.
— Работаем, — ответил он. — Гера, как и обещал, нанял суперсыщика, он роет землю за гонорар, за ним установлено круглосуточное наблюдение. Как только дискета окажется у него, мы его закопаем.
— Что с фотографом?
— Фотограф сидит в сизо по подозрению. Если мы выясним, что он ни черта не снимал в Белощапове и кадров не существует, — выпустим Рудинскую. Она почти готова. Коровин просит неделю.
— Снимал, — опрокинув рюмку коньяку, уверенно заявил Холмский. — Грэм видел точно.
— Да что вы возитесь с этим козлом?! — рявкнул Мукосеев. — Можно подумать, нет других дел. Выяснится, не выяснится!.. Как вы собираетесь это выяснить?
Аден перевел вопросительный взгляд на Домоседова.
— Завтра я свяжусь с контролером из сизо Лучником. Он переведет к нему в камеру одного моего агента, тот раскрутит этого Неледина в два счета.
— Не говори «гоп», — покачал головой Холмский. — Если он на следствии молчал и позволил себя в камеру посадить, то цену всем этим доказательствам знает. И понимает, какой у него материалец в руках.
— Да нет у него ни черта! — снова заговорил взвинченный всей этой мелочевкой стратег Мукосеев. — Иначе бы его газетенка уже давно поместила фотографии, неужели не ясно? Пусть он досидит десять дней, а как только выйдет — устроим ему аварию…
