Виталий Гладкий - Обреченный убивать
А затем в совершенно немыслимом прыжке с полуприседа обрушился на одного из киллеров, ближе остальных подошедших к столу.
Зал взорвался грохотом выстрелов. И вслед за этим тихий, полусонный бар стал походить на сумасшедший дом: вопли раненых, визг путан, треск ломающейся мебели, звон битых стекол.
Я, как и многие другие, упал на пол, а затем ползком проюзил через порог кухни и спрятался за простенком.
Бежать дальше, к выходу, было уже рискованно – шальные пули залетали и сюда, отсекая мне путь к заветной двери.
К сожалению, мне ничего иного не оставалось, как терпеливо ждать финала этой кровавой бойни, чтобы затем побыстрее смыться. Фигурировать на допросах в качестве свидетеля было не только нежелательно, но и опасно при моем полулегальном существовании.
По устоявшейся привычке держать ситуацию под контролем во избежание неприятных неожиданностей, я нашел щель в деревянной обшивке между дверным окладом и стеной – обычный для наших горестроителей брак – и приник к ней.
В зале царил хаос.
Стрельба практически прекратилась, потому что киллерам не удалось благодаря долговязому в кожаной куртке застать армян врасплох, и теперь они сошлись в рукопашной.
Похоже, потери были с обеих сторон, так как завладевший чьим-то пистолетом дылда теперь лежал неподалеку от служебного выхода, спрятавшись за столешницей опрокинутого стола, и время от времени палил в сторону матерящихся убийц и их жертв, склубившихся в дикой резне.
Он стрелял с левой; правая рука безвольно висела вдоль туловища, и когда он менял позицию, гримаса боли кривила его худощавое лицо с жестким тонкогубым ртом.
Ах, чтоб тебя!
Я не поверил своим глазам.
Не может быть!
Теперь освещение было вполне достаточным, чтобы, наконец, рассмотреть этого подозрительного типа как следует. И, узнав его, я едва не заорал от беспричинной радости – Сидор!
Как, откуда, какими судьбами?!
Однако гадать было недосуг. Судя по всему, киллеры все-таки расправились с оставшимися в живых армянами и теперь занялись "сеньором Сидорио" вплотную.
Наверное, как и я, они решили смываться через служебный выход, и Сидор теперь был для них словно заноза в одном месте.
– Отползай, черт бы тебя побрал, сюда! – крикнул я Сидору, на которого в этот момент обрушился шквал пуль разного калибра. – Шевелись, шевелись! – махнул я ему рукой.
И поторопился опять спрятаться за надежный кирпич простенка.
Сидор меня не узнал – ничего удивительного в такой кутерьме, – но советом воспользовался с похвальной быстротой, которая говорила о весьма приличном опыте в таких делах и хорошей реакции, к тому же подстегнутой практически безвыходной ситуацией.
Он ввалился в кухню кувырком, откатился под мойку и выматерился, пытаясь остановить кровотечение заскорузлым от крови носовым платком. Пока Сидор занимался цирковой акробатикой, кто-то из киллеров все-таки успел продырявить ему еще и ногу.
– На, сделай жгут! – подал я ему свой брючный ремень. – Ты-ы?!
У Сидора отвисла челюсть, когда он поднял на меня глаза.
– Как так… откуда?..
– Треп потом. Поторопись, я тебя прикрою.
– Лады. Куда уходим?
– А хрен его знает!
– Есть у меня место… Нам бы только слинять отсюда подобру да поздорову. – Будем надеяться, – ответил я.
И взглядом поискал среди кухонных принадлежностей что-либо подходящие в качестве оружия.
– Подвинься, дядя, – пнул я ногой ошалевшего от страха повара, лежавшего в проходе. – Лезь под стол, – посоветовал я ему, сгребая в горсть хорошо заточенные шампуры; тот повиновался, прикрыв голову руками и не глядя на меня, – во избежание, так сказать…
Сидор уже управился с перевязкой, когда в кухню заскочили первые два клиента с "узи" в руках. Помоему, они даже не успели понять, что случилось, как две стальные полосы пробили им шеи навылет.
Я мысленно поблагодарил неизвестного мастера-кустаря, изготовившего – правда, нечаянно – такие великолепные метательные ножи-стрелы. Поддерживая бледного и немного вяловатого Сидора, я потащился в сторону двери, ведущей к подъемнику.
Во внутренний двор гостиницы мы поднялись без приключений в скрипучей клетке сварганенного на скорую руку лифта-подъемника, предназначенного для подачи продуктов в кухонную кладовую.
На удивление, во дворе было пустынно. Видимо, перепуганные перестрелкой в баре служащие гостиницы попрятались кто куда.
Нам повезло – прямо перед дверью подъемника стоял импортный микроавтобус с открытой задней дверью. Внутри салона виднелись коробки с заграничным пойлом, и, судя по надписям, ящики с консервами и алюминиевые поддоны с копченой красной рыбой.
Наверное, разборка в баре помешала разгрузке, и водитель дал деру, даже не удосужившись прихватить с собой ключ от зажигания, что меня обрадовало до глубины души.
Мы забрались внутрь микроавтобуса, я сел за руль и неторопливо выехал через распахнутые ворота, совершенно проигнорировав отчаянно жестикулирующего охранника, попытавшегося было загородить нам путь.
Когда мы уже катили по проспекту, мимо нас с воем пронеслось несколько милицейских машин, набитых под завязку омоновцами. Посмотрев им вслед, Сидор вымученно ухмыльнулся и сказал:
– А теперь направо и дальше до упора… – И добавил, любовно глядя на меня: – Ерш, Ерш, сукин ты сын… Я теперь тебе по гроб жизни обязан. Бля буду…
– Не было печали… – пробормотал я в ответ, напряженно следя за дорогой – не нарваться бы на какого-нибудь ретивого гаишника. – Ты смотри коньки не отбрось. Держись…
Удивительно, но я вдруг понял, что приобрел себе наконец настоящего друга, чего у меня отродясь не бывало. Теплая, удивительно приятная волна окатила все мое тело с ног до головы и, угнездившись в сердце, неожиданно вышибла слезу радости.
С чего бы? Неужто старею? Похоже, нервишки у меня действительно того…
Ругая себя последними словами за нечаянную слабость, я механически переключал рычаг скоростей, крутил баранку, тормозил на светофорах…
И, чувствуя, как оттаивает лед моей замерзшей души, со страхом прислушивался к необычному для меня состоянию покоя и умиротворенности.
Волкодав
Этот отпуск был нужен мне как козе баян или папуасу пианино.
Но Кончак остался непреклонен – возьми путевку в санаторий и иди, брат Волкодав, к едреной фене, сгинь с глаз, но чтобы через двадцать дней отчитался, сколько принял лечебных процедур, и показал отменный черноморский загар.
Конечно, санаторий был клевый, Минобороны, раньше здесь отдыхали старшие офицеры и генералитет со своими домочадцами или шмарами, а теперь – в основном штатские, те, у кого бабок валом.
Естественно, основную массу отдыхающих составляли квасные патриоты, так называемый средний класс, для которых отдых на Карибах или, скажем, в Анталии, являлся просто предательством национальной идеи.
Но были здесь люди и весьма состоятельные, пресыщенные забугорьем по самое некуда.
И если с первыми я еще как-то мирился – наверное, потому, что, как и они, самое интересное, гордился своей национальной принадлежностью, – то с пухлыми денежными мешками найти общий язык не мог.
Глядя на их мученические рожи – со стороны казалось, будто у них у всех до единого обострение геморроя, – меня так и подмывало сотворить что-нибудь эдакое, да еще и с мордобитием, да так, чтобы отсюда они смайнали в свой обожаемый капиталистический рай со скоростью звука.
Понятно, наш ненавязчивый сервис кого хочешь может довести до белого каления. Так ведь знали, куда едут, какого хрена?!
Особенно я ненавидел их баб – раскормленных, увешанных драгоценностями самок, тупых и наглых, с виду чинных и неприступных, а на самом деле – развращенных до мозга костей, с похотливыми зенками, перед которыми всегда маячит призрак здоровенного мужского… в общем, что тут не ясно.
Такой уж я везучий, что с самого первого дня пребывания в санатории моему злому гению угодно было использовать меня в качестве подопытного кролика. Естественно, меня первым делом усадили за стол этих самых "новых русских".
Видел бы кто, с каким высокомерием они орудовали всеми этими вилочками, ложечками, клюшечками! С ума сойти, чтоб я пропал!
С обалделым видом я просидел напротив супружеской четы из столицы и их прыщавого недоросля в полной неподвижности минут пять, пока меня не понесло по кочкам.
Да уж, я им выдал… Концертик был еще тот.
Я рассказывал сальные анекдоты, ржал, словно застоявшийся жеребец, хлебал щи со звуками, издаваемыми водяным насосом в опустевшем резервуаре, а в конце обеда начал отрыгивать, будто у меня была по меньшей мере язва желудка.
Ясное дело, ужинал я в гордом одиночестве.
Кайф продолжался ровно двое суток. Я чувствовал себя на седьмом небе. Жизнь начала казаться вполне сносной, и я даже позволил себе завести легкий флирт с одной недоразвитой телкой, как оказалось, училкой из Муходранской школы забытого людьми и Богом района, копившей целый год денежку для поездки в этот санаторий, чтобы – чем черт шутит! – оторвать себе видного жениха при больших звездах на погонах.
