Всеволод Бенигсен - ВИТЧ
— К-как это п-понимать? — возмутился щуплый Зуев.
— Да, — гаркнул Горский. — Мариновали, мариновали, а тут бац — и амнистия. Мы не согласны.
Горского поддержало явное большинство, потому что тут же раздались злые выкрики и посыпались вопросы.
«А куда переезжать?» — «Так мы же все продали, когда в Германию летели!» — «У нас все здесь теперь!» — «Ага! Пять лет мы им были нужны, а теперь раз, и не нужны!»
Кручинин пожал плечами. Его больше волновали кадровые перестановки в КГБ, происходящие в последнее время, чем возмущение привольчан.
— Делайте что хотите. Хотите — присоединяйтесь к соседнему городу. Не хотите — живите как хотите.
Он сошел с трибуны под топот ног и свист.
«Чего им еще надо? — подумал он с удивлением. — Денежной компенсации, что ли?»
На следующий день майор стал собирать вещи, предварительно подготовив отчет по поводу последних дней Привольска-218. Правда, кому именно пойдет этот отчет, он не знал — наверху была неразбериха. Перед отъездом он попросил лейтенанта Чуева вызвать Якова Блюменцвейга.
Тот пришел, и майор показал ему единственную бумажку, которую он все это время хранил и никуда не отсылал — то самое пятистишие.
— Это ваше творение? — спросил Кручинин.
Блюменцвейг гордо кивнул.
— Знаете, Яков Борисович, — сказал Кручинин. — Все эти годы я хранил ваш стишок и никому не показывал. Тут не было никакой причины, кроме одной — я все пытался понять, а что, собственно, значат эти слова про серость, спираль и вот это вот «ам!» в конце.
— А я и сам не знаю, — пожал плечами Яков.
— То есть как? — опешил майор. — А зачем же писали?
— А черт его знает. Утром какого проснулся, а в голове эти строчки. В том самом виде, в котором они сейчас у вас перед глазами. Я записал. А потом вам послал. Тогда все что то слали. Я тоже решил.
Кручинин хмыкнул и убрал записку в карман. Потом достал початую бутылку водки и две рюмки. Молча разлил водку и пододвинул Якову его порцию.
— За что пьем? — деловито осведомился Блюменцвейг.
— За свободу не хотите?
Блюменцвейг посмотрел в окно, сказал «нет» и, не чокаясь, опрокинул в себя свою рюмку. Майор, смущенный непоследовательностью собутыльника, выдержал небольшую паузу, но потом все таки последовал примеру Якова. Занюхал рукавом кителя и, подождав, пока тепло разольется по телу, сказал с хрипотцей:
— Мне тут несколько месяцев назад прислали сверху приказ — взять у жителей Привольска подписку о неразглашении. А я его похерил. А почему — сам не знаю…
— Правильно сделали. Никто ничего и так никому не скажет.
— Вы так думаете?
— Уверен.
— И вы?
— И я.
«Интересная личность, — подумал майор. — Говорит уверенно, а ничего не объясняет».
— А вы знаете, — спросил Яков, — что местный народ собирается закрыть Привольск, который вы только что открыли?
— А вы знаете, что мне, если честно, глубоко наплевать. Я же сказал — пусть делают, что хотят. А почему, кстати?
— Боятся.
— Чего?
— А я еще сам пока не знаю.
«Опять двадцать пять!» — мысленно чертыхнулся майор.
— И вот еще что, — сказал Яков, вставая. — Я сегодня вечером буду прорываться. Присоединяйтесь. Я знаю одно место, через которое можно уйти. Если что, встречаемся за зданием НИИ в двадцать два ноль-ноль.
«Ой, — с каким-то сочувствием подумал майор, глядя на невозмутимого Якова. — А ты, братец, кажись, рехнулся».
Но вида не подал, даже попытался рассмеяться.
— Да я уж как-нибудь сам, как все нормальные люди, через дверь.
— Ваше дело, — пожал плечами Блюменцвейг и, прежде чем выйти, задумчиво произнес куда-то в пространство:
— В общем, я их понимаю. Я ведь и сам, считай, такой.
И вышел.
Майор остался сидеть, в недоумении уставившись на закрытую дверь.
«Мда-а, — подумал он, поежившись и наливая себе новую порцию водки, — шесть лет — это не кот начхал. Тут и здоровый человек разумом поедет, не то что поэт…»
Опрокинув рюмку, Кручинин крякнул и стал собирать документацию. Попутно решил позвонить генералу Валяеву, но в трубке было тихо, как в морге: ни гудков, ни шуршания, ничего.
— Чуев! — крикнул он через стену лейтенанту. Но никто не отозвался.
Майор бросил бумаги и телефон и вышел в предбанник. Чуева нигде не было. Он поднял трубку чуевского телефона, но там тоже было глухо. Во всем Привольске было всего два телефона: у него и у лейтенанта — в целях безопасности. И даже когда проводилась акция «Звонки родным», звонили с чуевского аппарата.
«Черт, куда ж лейтенант-то делся? — растерялся майор, кладя трубку. — Только что ж здесь был». Чуев должен был, по идее, ехать вместе с Кручининым. В принципе в компании майор не нуждался, но Чуев обещал достать грузовик, ведь добираться до Москвы надо было своими силами. Никаких не то что самолетов, но и сухопутного транспорта КГБ уже не предоставлял, да и не до того было. В восемьдесят пятом году на Запад сбежал полковник КГБ Горд невский, и на Лубянке, где и без того нервничали в преддверии очередных перестановок и процесса либерализации, началась такая сумятица, что о каком-то там Привольске с какой-то там интеллигенцией тем более все позабыли.
Через пару часов Кручинин плюнул на Чуева и принялся укладывать нехитрый скарб в стоявший у входа мотоцикл с коляской — последний подарок от начальства. На всякий случай подождал на улице еще час, но вскоре стало темнеть, а лейтенанта по-прежнему нигде не было.
«Загулял где-то, — подумал майор. — Ну и ладно, сам доберусь». И, чертыхнувшись, ударил по кикстартеру, заводя свой «Иж». Еще раз глянул на здание управления, где провел шесть лет, и, вздохнув, тронулся в сторону КПП.
Окидывая прощальным взглядом куцый ландшафт Привольска-218, Кручинин с непонятно откуда взявшейся тревогой отметил какое-то странное затишье и пустоту и без того не шибко густонаселенного городка. По мере приближения к КПП эта тревога росла в геометрической прогрессии. Майору стали лезть в голову загадочные слова чокнутого Блюменцвейга, и, сам не понимая почему, он выключил переднюю фару мотоцикла и сбавил скорость.
Первое, что бросилось Кручинину в глаза, — это отсутствие солдат на КПП. По идее, первая пара должна была охранять небольшой шлагбаум, за которыми были массивные железные ворота и вторая пара «пограничников». Но сейчас у шлагбаума не было никого, если не считать трех гражданских лиц из числа «коренных» привольчан. Майор уже было решил, что солдаты тоже послали все к черту и попросту смылись, но тут он заметил кое-что, от чего по спине у него пробежал неприятный холодок — у стоявших рядом со шлагбаумом гражданских в руках были калаши. Учитывая, что оружию в Привольске было неоткуда взяться, оставался только один вариант — автоматы ранее принадлежали охране. Майор сбавил скорость до почти пешеходного темпа и стал вглядываться в очертания приближающегося КПП. У железных ворот тоже не было охраны, зато там стояли человек пять, и тоже явно местные гражданские. За пару десятков метров до шлагбаума майор остановился. Мотор, однако, предусмотрительно глушить не стал.
— Эй, товарищи! — крикнул, слегка привстав. — Я — майор Кручинин!
— Поздравляю, — негромко сказал один из охранников.
— Откройте шлагбаум и ворота и дайте проехать!
— Не положено, — ответил все тот же мужчина.
— А я вообще с кем разговариваю? — разозлился Кручинин. — Вы кто вообще по чину?!
— По чину никто, — ответил мужчина, но больше ничего объяснять не стал.
— Вы — никто, а я здесь главный! И вообще… что значит «не положено»? Кем это еще «не положено»?
— Кем надо, тем и не положено, — крикнул мужчина.
Ответ носил настолько классический военно-абсурдно-расплывчатый характер, что Кручинин понял: дальнейший разговор — потеря времени. Тем более что двое других мужчин угрожающе сняли свои калаши с плеч.
Майор растерянно замолчал и сел обратно на протертое сиденье. Затем быстро глянул на часы — половина десятого. Блюменцвейг говорил что-то о здании НИИ. А может, положить их всех и прорваться? Ну этих троих он, допустим, уложит. Если просто тихо подойти, чтоб поговорить. А что с теми, которые у ворот? Они ж его в морковку покрошат на месте. Впрочем, бабушка надвое сказала. Люди гражданские — могут и с предохранителя не успеть снять. Похоже, смена власти произошла раньше, чем он предполагал. Хотя он ее вообще не предполагал.
Майор на всякий случай незаметно расстегнул кобуру и осторожно ступил на землю.
— Э-э! — крикнул один из охранников и выставил вперед дуло автомата. — Не шали, майор.
— Да я поговорить просто, — добродушно сказал Кручинин.
— Никаких разговоров, — отрезал охранник. — Стрелять будем без предупреждения.
Кручинин поднял руки вверх — мол, ладно, ладно, все нормально, и попятился назад. Перекинул ногу через мотоцикл и, чертыхнувшись, повернул ручку газа. Затем сделал плавный разворот под напряженными взглядами охранников и поехал назад. За время этого короткого маневра у майора от напряжения взмокла спина — могли ведь и вдогонку пальнуть. Когда наконец отъехал на достаточное расстояние, расслабился и на полной скорости рванул к бетонному зданию НИИ. Там заехал на задний двор и заглушил мотор. На часах было без двадцати. Кручинин закурил и задумался. Что предложит Блюменцвейг, он не знал, но зато он знал, что, кроме как через КПП, вырваться отсюда было невозможно. Городок был слишком мал, поэтому его легко обнесли двойной высоченной бетонной стеной с колючей проволокой. Нет, теоретически можно было попробовать перебраться через первую стену, но за ней гуляла целая свора овчарок. Самое интересное, что попыток сбежать из Привольска (чай, не заоблачная высь), особо никто не предпринимал, если не считать безумный полет переводчика Файзуллина на самодельном дельтаплане.
