Андрей Дышев - Сладкий привкус яда
Все остановились. Я не слышал голосов. Татьяна качала головой то утвердительно, то отрицательно. Она приподняла плечи, ей было зябко. Палыч, о чем-то рассказывая, размахивал руками, сближал ладони, словно сжимал между ними невидимый мячик, – может быть, снова хвалился щенками, показывал, какие они еще маленькие.
Родион опустил руки девушке на плечи, затем поднял воротник ее плаща. Они прощались. Татьяна встала на цыпочки и поцеловала Родиона. Затем – быстро, почти неуловимо – оглянулась на мое окно.
Я поднял с пола стакан, из которого она пила, и швырнул его в стену. Стакан ударился о бетон тяжелым днищем, цокнул, пружинисто отскочил и упал на диван. Я снова поднял его, с удивлением рассматривая прозрачные грани, блеклый след губной помады. «Из чего же он сделан? – подумал я. – И кто этот мудрый производитель, который предвидел, что я захочу его разбить?»
Внизу хлопнула дверь. Я через голову стащил с себя рубашку, оголившись до пояса, зашвырнул ее под шкаф, разложил диван, пристроил у изголовья две подушки, лег и накрылся одеялом. Едва я успел принять расслабленную позу и покрыть лицо выражением сладостных воспоминаний, как от тяжелого удара широко распахнулась дверь.
На пороге стоял Родион.
– Сукин ты кот! – взревел он, извлекая из глубоких карманов длиннополого черного пальто две бутылки шампанского. – Ты почему кинулся на меня как бешеный?
– Родион?! – с фальшивой неожиданностью воскликнул я. – Ах, зараза, я не ждал тебя! Только что Татьяну проводил… Извини, две минуты – и я в форме!
– Понимаю! – закивал Родион, с грохотом выставляя на стол бутылки. – Ты продолжаешь делать вид, что я всегда являюсь пред твоими очами неожиданно!.. Клюковку пьем? – обратил он внимание на ополовиненную бутылку настойки. – Недурственно, одобряю…
– Наконец-то мы с тобой спокойно поговорим, – бормотал я, отыскивая глазами рубашку, которую впопыхах спрятал слишком хорошо. – Отвернись, я…
– Да будет тебе! – махнул рукой Родион и принялся сдирать фольгу с горлышка шампанского. – Чего стесняться? Ты же в брюках и ботинках лежишь – это уже с порога заметно. Так теперь модно ложиться с девушкой в постель?
Дожил до тридцати, а краснеть не разучился! Я почувствовал, как у меня начинают полыхать огнем щеки и лоб. Пробормотав что-то насчет «слишком торопился», я вылез из-под одеяла, выудил из-под шкафа рубашку и стал надевать ее. Видя мой сконфуженный вид, Родион усмехнулся и выпустил пробку в потолок.
Мне на лицо упали брызги. Родион наполнил стаканы шипящей пеной. Стакан с губной помадой придвинул мне («Тебе сам бог велел из него пить»), качнул своим стаканом у своего лица и одним глотком проглотил шампанское. У меня перехватило в горле.
– Ну? – произнес Родион, вытирая жилистой ладонью губы. – Обнимемся, что ли?
Мы в одном порыве врезались друг в друга.
– Как мне все это надоело, Родион! – бормотал я, тиская мосластые плечи друга. – Я переступаю через себя… Я больше не могу лгать и лить на тебя помои…
– А ничего! – радостно ответил Родион, отталкивая меня и рассматривая в упор. – Помои, которые льет на голову верный друг, – чище родниковой воды. Не комплексуй, приятель! Старик мудрее нас обоих, а волю стариков надобно выполнять.
– Но ты видел, как тебя встретило Арапово Поле! Это же дурдом! Ладно Столешко – он уедет к себе на Украину, и никто о нем не вспомнит. Но ты как будешь жить здесь?
– Как карась в прозрачной воде, – задумчиво ответил Родион. – Всякая падаль будет уже хорошо заметна и не сможет маскироваться даже в иле… Ну, ты пей, пей!
– Как ты похож на отца! – в который раз удивился я. – Только ростом раза в полтора выше.
– Это в мать. Очень спортивная была женщина.
– У меня столько вопросов к тебе, Родион! В голове хаос, не знаю, с чего начать… Татьяна… Ты знал, что отец поручил ей расследовать тот выстрел?
– Знал, Стас… Одно плохо – мать очень хотела приехать в Россию, но так и не успела.
– Не уходи от ответа! Ты знал и молчал?
– Отцовская воля! – развел он руками. – Но сейчас, надеюсь, у вас с Танюшей все в порядке? Не всегда в джинсах ложишься с ней в постель?
– Я люблю ее… Это просто безумие! Я думаю о ней все время. И страшно ревную ее к тебе!
– Пустое, приятель! Я бы мог в мгновенье вылечить твою ревность…
Наш разговор напоминал коктейль – темы смешались, и их фрагменты выскакивали в неожиданных местах. Нам хотелось говорить обо всем сразу. Остановить наш сбивчивый разговор смогла только вторая бутылка шампанского. Пока Родион медленно, врастяжку осушал очередной стакан и в комнате воцарилась тишина, я взмолился, пытаясь вернуться к главной теме.
– Ты хоть в двух словах расскажи – как вы добрались? Где палец потерял? Столешко жив-здоров? А я вас недобрым словом вспоминал, когда в высотный лагерь поднялся. Ни провианта, ни кислорода…
Родион при этих словах нахмурился.
– Вот как?.. Значит, Никифору было очень худо, раз он выгреб из палатки все запасы. Бедный парень! Можно только догадываться, что ему пришлось пережить.
– Как это понять? Ты не знаешь, что с ним? Разве все это время вы не были вместе в Хэдлоке?
Родион начал рассказывать – очень подробно, в деталях, и я, не перебивая, слушал его почти сорок минут. Вкратце суть его рассказа сводилась к следующему.
Едва Родион и Столешко вышли из третьего высотного лагеря к седловине, как им пришлось внести серьезные коррективы в наш сценарий. Погода была жуткой: ураганный ледяной ветер, почти нулевая видимость. Они страховали друг друга попеременно. Родион, шедший в связке первым, ползком перевалил через седловину, острый заснеженный гребень, и начал спуск по ледовой стене. Никифор еще поднимался на седловину, потому Родион не мог его ни видеть, ни общаться с ним голосом. Когда веревка заканчивалась, Родион дважды дергал за нее. Этот сигнал означал: веревка выбрана до конца, я встал на самостраховку, можешь продолжать подъем. Затем таким же сигналом Никифор давал Родиону команду на продолжение спуска.
Первые минуты работа у гребня шла нормально. А потом случилось нечто необъяснимое. Родион, висевший над пропастью, выбирал веревку на себя, страхуя подъем Никифора. Почувствовал два коротких рывка – значит, Никифор, закрепившись под гребнем, давал Родиону «добро» на спуск. Работая «кошками» и ледорубом, Родион шаг за шагом стал спускаться. На веревку он старался сильно не налегать, чтобы без особой нужды не утомлять Столешко. В какой-то момент веревка прекратила свободно скользить вниз. Полагая, что она зацепилась за камень, Родион осторожно дернул ее на себя. Это не дало никакого результата. «Я хотел загрузить ее всем своим весом, – рассказывал Родион, – повиснуть на ней, не цепляясь за лед «кошками», но словно ангел-хранитель подсказал мне, чтобы я предварительно завинтил в лед страховочный крюк».
Он не пожалел пяти минут на работу с ледовым крюком, зато спас себе жизнь. Пристегнувшись к крюку, Родион повис на веревке, оттолкнулся ногами от стены и вдруг почувствовал, что веревка вырвалась из плена, и он вместе с ней полетел в пропасть.
На это должен был немедленно отреагировать находящийся вверху Никифор – сжать веревку в руках, застопорить ее жумаром, намотать ее вокруг себя, словом, любой ценой остановить скольжение, но ничего подобного не произошло. Падение продолжалось, наверное, две-три секунды, но это время показалось Родиону вечностью. Динамический удар, резкая боль от ремней, впившихся в тело, и Родион повис на своем крюке, к которому заблаговременно пристегнулся.
Придя в себя, он стал тянуть веревку на себя. Она пошла подозрительно легко, будто на ее противоположном конце ничего не было. «Он сорвался!» – с ужасом подумал Родион. Конец веревки достиг карниза. Сворачиваясь в спираль, веревка пестрой змейкой полетела вниз. Родион почувствовал удар по голове, смягченный капюшоном пуховика, что-то звякнуло. Не веря своим глазам, Родион подтянул к себе карабин вместе с ледовым крюком, привязанные к концу веревки.
Он не мог понять, что это значит. Если бы веревка перетерлась о гребень, то Родион держал бы в руках ее рваный, лохматый конец. Если бы вдруг лопнула страховочная обвязка на груди Никифора, то Родион притянул бы обрывки обвязки к себе. Но карабин с крюком… Странная, необъяснимая гирлянда. Выходило, что Никифор зачем-то сам отстегнулся от веревки, подвергая свою жизнь смертельному риску, и закрепил ее конец на крюке. Который, кстати, не выдержал Родиона.
– Я был в шоке, – рассказывал Родион. – Не помню, сколько времени я висел над пропастью. Ветер, холод. Я голос сорвал, пока звал Столешко.
Спускаться по отвесной ледовой стене без помощи напарника – почти гарантированная смерть. Подняться на гребень вообще немыслимо. Понимая, что бездействие приведет к летальному исходу в ближайшие часы, Родион отстегнулся от спасительного крюка и, вбивая в стену ледоруб и зубья «кошек», медленно пошел вниз.
