Кровь героев - Колин Александр Зиновьевич

Обо всем этом говорит сейчас город, связывая страшные убийства с действиями чеченцев. Но ведь Мехметов вроде бы и не чеченец? Да и не похоже это на черных, не их стиль, это Богданов верно заметил. Тогда кто же еще? Из тех, кто видел в последний день жизни Лапотникова и имел отношение к организованному его замом кидняку, остались в живых только он, Климов, да Нина Саранцева, да еще девица в вишневой «девятке». Кто же она? И зачем приезжала к Пауку? Кстати, не догадались ли менты установить возле Нининой квартиры охрану?

«Надо позвонить Нинке, — решил Саша и пустился на поиски таксофона. Как назло, будки автоматов словно под землю провалились. — Хотя что она скажет мне? Скорее всего, пошлет подальше. А может быть, ее просто не окажется дома».

Обо всем этом размышлял Саша, внутренне напрягаясь каждый раз, когда оказывался на скрещении улиц и переулков. Из-за угла любого дома, в любую минуту может выйти парочка милиционеров и остановить его (как не остановить мужика, который в тридцатиградусную жару разгуливает в черном мятом костюме с надорванным по шву рукавом) под предлогом проверки документов, а у него не только документов, но и ни денег нет, ни ключей, все в ментовке. «Куды иттить, куды податьсе». Друзей вроде полон город, а сунуться некуда! Нет, не любил Саша являться к людям с пустыми руками.

Рынок — только по выходным, да и много ли там? Долларов на двести — двести пятьдесят, это при условии, что весь товар ушел, а такого практически никогда не бывает… А что делать сегодня, завтра? У человека, которому Саша доверил непроданное в свое время барахло, и телефона-то нет. Придется ждать субботы…

Заявиться к бывшей жене? Эта мысль даже развеселила Климова, настолько она была дикой. Может быть, к последней даме сердца — Ирине? (Ну, не столько сердца, сколько…) Полгода ведь целых встречались, может, не выгонит? Нет, не сейчас… Хотя придется, наверное, спать где-то надо, есть, пить…

Пить хотелось ужасно. Как назло, в этот момент Александру на глаза попалась тетка за маленьким столиком, уставленным разными напитками и стопочкой полиэтиленовых стаканчиков. Саша подошел и, сглатывая слюну, всмотрелся в ценники. Вода «Плод страсти» — четыреста пятьдесят рублей, плюс стаканчик — стольник. Здорово, а обертку от конфет у нас еще никто продавать не додумался?

Отойдя в сторонку, Климов на всякий случай порылся в карманах и с тоской вспомнил о мелочи, провалившейся в дырку, проделанную в кармане ключом от гаража. Может, хоть что-нибудь осталось? Обыскивали его на сей раз как-то очень уж небрежно. Саша потрогал полу пиджака, действительно, там прощупывалось что-то твердое. Климов не стал церемониться и немедленно расширил дырку так, чтобы пролезла рука. О чудо! Саша, не веря своему счастью, подбросил на ладони ключи от своего «жигуленка». Нет, ребята, хоронить меня еще рано! Он тревожно осмотрелся по сторонам и нахмурился. Нет, не сейчас — когда стемнеет. Мало ли, может быть, менты сидят в засаде и ждут, не сунется ли он сдуру домой?

Наконец Климов набрел на целую стаю таксофонов и, дождавшись, когда один из них освободится, зашел в будку без стекол. Номера телефонов, по которым ему случалось хоть однажды позвонить, Саша помнил долго, иногда по нескольку месяцев, а номер телефона в квартире покойного Лапотникова был такой, что и склеротик запомнит: две тройки, две двойки, единица и ноль. Саша уже было собирался повесить трубку, вдоволь наслушившись длинных протяжных гудков, когда низкий приятный женский голос произнес:

— Алло.

К Сашиному удивлению, Нина не только узнала его, но даже и обрадовалась. Климов поначалу опешил, не ожидая подобной реакции, но, смекнув, что с ним вдове отчима ссориться вовсе не резон (хотя бы потому, что дача-то формально его, Сашина), приписал причины такого благорасположения именно этому факту.

Оказалось, что Нина звонила Климову утром и, пообщавшись с автоответчиком, оставила на его кассете сообщение, так как считает, что им надо поговорить, и как можно скорее. Ей тяжело после смерти мужа и Ленечки… Имя брата Нина произнесла с искренней болью в голосе, видимо, гибель его и на самом деле по-настоящему потрясла женщину.

Саша объяснил, что находится в несколько стесненном финансовом положении и, попросив Нину приехать за ним, назначил ей свидание на площади Революции, сохранившей свое название после бурного шквала переименований, прокатившегося по всей стране. На этой самой площади, на по-прежнему несоразмерно массивном для расположившейся на нем чугунной статуи постаменте, который, по слухам, достался ей чуть ли не от кого-то из императоров Александров, стоял вождь мирового пролетариата.

Ходу до этой площади Климову было минут десять, а Нине, чтобы добраться сюда на машине, как он прикинул, понадобится раза в два больше, плюс сборы — женщина, известное дело. Значит, раньше чем через час после брошенного ей: «Сейчас приеду» — ждать Нину не стоило. Чтобы убить время, Климов свернул в один из уютных стареньких двориков и, усевшись на лавочке, принялся листать «Крокодил».

Веселый некогда журнал показался Климову грустным, а шутки плоскими и избитыми, не радовали даже картинки.

Вероятно, причиной тому являлось мрачное Сашино настроение. Как бы там ни было, но только один небольшой материальчик привлек его внимание. Назывался рассказ «Оппозиционер», и речь там шла о конюхе Царамзине, обещавшем односельчанам разные блага, в том числе дояркам-девушкам — уменьшения поголовья коров с одновременным увеличением поголовья мужиков. Дояркам в возрасте — увеличения первого и второго с одновременным уменьшением поголовья доярок-девушек… Свою деятельность в сельдуме Царамзин начал с того, что завел себе двадцать два расстрельных списка, куда занес всех ныне живущих, включая домашних животных.

Климов даже расхохотался, дочитав рассказ до конца, потому что оказавшись вновь не у дел, незадачливый диктатор вкуса к власти не утратил и, вернувшись к своей основной деятельности, а именно: чистке навоза на конюшне, не ленился записывать в большую общую тетрадь: «Лошадь по кличке Виолетта. Укус за ляжку. Лефортово — пять лет».

Саша посмотрел на часы. Пора было собираться на свидание с Ниной. Он сунул журнал в карман и направился к выходу, возле которого нос к носу столкнулся с юным лейтенантиком в милицейском мундирчике. Климов с испугом уставился на милиционера, тот с недоумением — на Климова.

Наверное, ставший за последнее время в силу разных причин немного нервным, Александр напрасно волновался. Не вся городская и районная милиция была брошена на его поиски, некоторые ее работники продолжали заниматься своими повседневными делами. Одному Богу известно, зачем завернул лейтенант в этот сонный пустынный дворик. Возможно, он просто жил в одной из квартир, разноцветные, покосившиеся двери которых смотрели на ставшие серыми от дождя и времени лавки и стол, где вечерами режутся в домино старички. А может, зашел туда по делу или… или черт его знает зачем. Воспитанный лейтенант шагнул влево, уступая дорогу мрачноватому незнакомцу, тот, в свою очередь проявляя вежливость, тоже пожелал пропустить милиционера, в результате чего оба едва не столкнулись лбами. Лейтенант среагировал первым, шагая на сей раз вправо. Лишне уточнять, что точно такой же маневр совершил и Климов. Милиционер решил подождать, пока незнакомец обойдет его, та же самая мысль посетила и Сашу. Оба посмотрели друг другу в глаза. То ли то, о чем думал Климов, было написано на его физиономии, то ли (милиционер — он и в Африке милиционер) в лейтенанте проснулось профессиональное любопытство (чего это мужик так испугался?), то ли попросту сработал собачий нюх, но лейтенантик насторожился.

Нюх, однако же, был и у Климова, он поспешил обогнуть стража порядка и, стараясь ступать как можно более непринужденно, зашагал прочь из двора, не обращая внимания, на настойчивые просьбы милиционера: «Остановитесь, гражданин». Нет, этого гражданина теперь остановить было уже нельзя. Он, наоборот, резко прибавил шаг, не оглядываясь назад, но понимая, что милиционер следует за ним.