Сергей Зверев - Славянский «базар»
– Прикури и мне.
– Тебе нельзя.
– Мне врач разрешил. Две сигареты в день и пятьдесят граммов коньяка.
Карл прикурил папиросу и протянул Монголу, тот жадно втянул дым и блаженно прикрыл глаза.
– Долго лепилу уговаривал?
– Долго, – не открывая глаз, проговорил Монгол.
– Если бы ты ему еще полштуки баксов предложил, он бы тебе по пачке в день разрешил и бутылку водки перед сном.
– Не подкалывай. Сам не молодой. Доживешь и до моего состояния. От кого прячешься?
Карл задумчиво потер лоб.
«Жакан все знает, но, может, не все сказал Монголу. А больше ему узнать неоткуда».
– Я не скажу. Мои дела.
– Менты тобой не интересуются, я пробивал. Контора – тоже.
– Значит, все в порядке.
– Карл, тебя ничто не изменит. – Монгол подкатил на инвалидной коляске к камину и протянул к огню озябшие руки. – Не скажешь?
– Потом.
– Ох уж это мне потом. Ты не на тех людей наехал. Остановись, – Монгол сложил перед лицом желто-восковые ладони, а затем неожиданно звонко хлопнул.
Дверь в комнату отворилась, и двое пацанов из бригады казначея затащили на ковер Ханоя, бросили его лицом вниз. Монгол приподнял руку, показывая, чтобы те вышли. Ханой с усилием сел, его руки стягивала за спиной толстая веревка. Ноги до колен были замотаны липкой лентой. Возле губ сочилась кровь. На лице не было видно живого места – под глазами синяки, набрякшие веки, сломанный нос посинел, передние зубы выбиты.
– Ты искал его, – вкрадчиво произнес Монгол, – а теперь скажи зачем?
– Я уже все сказал, – проговорил Ханой, и из его рта побежала тонкая струйка крови.
– Не хочешь сам говорить, за тебя скажут, – и вновь казначей хлопнул.
В комнату зашел Фантомас, наклонился к уху Карла и зашептал:
– Я его вчера заприметил. Вижу, из крутого джипа вылезает, а мужик, который его привез, в переход спустился и про Бунина выспрашивать стал…
Карл сидел с каменным лицом.
– …ну я его и решил прихватить… Он завтра с конторщиком встречается… – закончил Фантомас.
Ханой смотрел на всех как затравленный и загнанный в угол зверь.
– Врет он все! – закричал, булькая кровавой пеной, Ханой.
– Ты даже не слышал, что он говорил.
Карл поднялся, в его руках сверкнула заточенная монета.
– Значит, не ошиблись пацаны, когда подумали, что ты своих сдал?
– Врут, – пролепетал Ханой, монета оказалась возле заплывшего, но все же поблескивающего глаза.
Карл брезгливо схватил Ханоя за шею и поставил его на ноги.
– Стой, сука, – он провел заточенным краем монеты по щеке, и на воротник упали крупные капли крови.
– Лучше сразу убей, – взмолился Ханой, – меня конторщики доконали. Я не хотел. Безвыходка…
– И ты, чтобы протянуть подольше, своих сдавать стал? – монета описала дугу, и рассеченное веко упало на глаз, густая кровь потекла по лицу. – Сука ты, стукач.
Несколько капель крови упало на ковер.
– Даже тут напакостил, – Карл полоснул монетой по ленте, стягивающей ноги Ханоя и, сжав ему шею сильными пальцами, произнес: – На балкон!
Бывший зэк попятился, наткнулся на вазон с пальмой и оказался на балконе, прижатый спиной к низким перилам. Монета с остро отточенным краем выписывала перед его глазами восьмерки, готовая располосовать глазное яблоко.
– Кому стучишь?
– Конторе. Мужик приезжает на встречу. Петровичем зовут, о месте я Фантомасу все сказал.
– Я уже от него услышал.
– Больше ничего не знаю.
Карл отстранился, заглянул в глаза Ханою.
– Ты же раньше человеком был. Блатным. И охота же тебе стало сдохнуть как последняя сука.
Ханой навалился спиной на перила балкона, прогибался, а монета не отдалилась ни на сантиметр. Острый край коснулся глазного яблока, и Ханой рванулся. Он почувствовал, как бетон балкона уходит из-под ног, но прут балконного ограждения выскользнул из пальцев связанных рук.
Карл отступил в сторону. Мелькнули подошвы кроссовок, и Ханой исчез за перилами. Когда законный посмотрел вниз, то увидел тело, проткнутое частыми прутьями кованого заборчика.
К упавшему подбежали два охранника.
Законный обернулся, в косяк балконной двери уперлось колесо инвалидной коляски. Монгол сидел, подавшись вперед, пытаясь рассмотреть, что творится внизу.
Мягко заскрипели колеса коляски. Карл присел на кожаный диван и посмотрел казначею в глаза.
– Под столиком на полке коньяк, налей мне и себе.
Карл нащупал пузатую бутылку и плеснул в широкие стаканы янтарную жидкость, подал стакан Монголу. Тот, зажмурившись, понюхал коньяк, и щеки его порозовели.
– Жакан не сказал тебе всей правды. Сказал только то, что мог.
– Я понял это и не стал наезжать.
Монгол по привычке говорил так, словно сам беседовал с Жаканом. На самом деле все делали за него другие, он только руководил ими. За последние два года казначей лишь однажды покидал свой дом.
– Я охочусь на человека, убившего моего отца.
– Мне казалось, что твой отец умер сам.
– Он помог ему умереть.
– Не стану спрашивать, кто он. Но догадываюсь. Хотел бы – сам сказал, – проговорил Монгол и припал к стакану с коньяком, по его глазам Карл понял, что Монгол знает и эту его тайну. – В том, что знаешь – смерть близка, есть своя прелесть, – улыбнулся одеревеневшими губами Монгол, – не строишь далеких планов. Живешь сегодняшним днем.
– Я сегодня ближе к смерти, чем ты, – без тени иронии сказал законный.
– Качан, Кальмар – они люди пропащие, дурью торговали, – но я не хочу потерять тебя, – в голосе казначея слышались нотки сочувствия.
– Я тоже, но у меня есть свои счеты.
– Возьми бригаду.
Карл улыбнулся, давая понять, что все для себя давно решил.
– Свои рамсы я развожу сам.
– Пацаны не понимают, что случилось. Почему ты вдруг исчез.
– Перебьются. Скоро появлюсь.
– Тогда тебе пригодится Сыч. Пока не разведешь рамсы, можешь рассчитывать на него.
– Отказываться не стану. Но все сделаю сам.
Монгол покачал головой.
– Карл, не ставь себя выше других. Помнишь, как ты мне сказал однажды: «Я такой же, как все, только лучше».
– Я и теперь так думаю. Но ты не в счет.
– Удачи.
Карл приблизился к Монголу, взял его за плечи.
– Не дергай Жакана, он мне нужен. Если хочешь что-нибудь узнать, спроси у меня самого.
– Спрошу… и у него, и у тебя, думаю, мы с тобой еще увидимся. Только зря ты от бригады отказываешься.
– Я не отказываюсь. Помощь мне нужна… – Карл наклонился к уху казначея и зашептал…
Монгол кивнул:
– Надеюсь, ты прав. Фантомас из него все вытянул. Я только приберег для тебя Ханоя, чтобы ты мог ему в глаза посмотреть.
– До встречи, Монгол, – попрощался Карл и сбежал на первый этаж.
Тело Ханоя, завернутое в черный полиэтилен, уже лежало на траве. Ограду палисада под балконом старательно протирал ветошью мрачный пацан. У его ног уже валялись три испачканные в крови тряпки. Другой из шланга поливал розы, пока кровь не запеклась на лепестках.
Сыч дожидался Карла за рулем машины. Шофер держал в одной руке короткий карандаш, в другой газету с кроссвордом. Завидев законного, он тут же спрятал газету под сиденье.
– В город?
– Назад, на дачу.
– Только я знаю, где вы сейчас живете. Мне Монгол сказал узнать. Я к Жакану и приехал…
Карл откинулся на спинку сиденья, отодвинул его. На душе после встречи с Монголом остался неприятный осадок. Оказывается, Монгол наперед знал о всех его уловках. А Жакан даже словом не обмолвился, что до сих пор контачит с казначеем.
«В конце концов, и я никому не говорю до конца правды, – подумал законный. – А Монгол прав, что никому не доверяет. Он не имеет на это права. Общак – святое».
За воротами стоял густой туман. Фары машины не в силах были его рассеять, но Сыч нашел бы дорогу и в темноте. Вскоре автомобиль выбрался на шоссе, взревел двигатель.
– Если бы тебе вновь предложили родиться, стал бы блатным? – неожиданно спросил Карл.
Подобные мысли никогда не посещали Сыча. Он был доволен своей сегодняшней жизнью, менять ее не собирался.
– Я на судьбу не в обиде.
– Но все же?
Сыч потер макушку, хлопнул рукой по рулю.
– Если бы и в другом месте жизнь свела меня с вами и с Монголом, я на любую работу согласился бы. Но только не с другими.
– А я… даже не знаю, – Карл вспомнил, что в его квартире осталась без присмотра отцовская виолончель.
Никому из домушников и в голову не могло прийти рискнуть обокрасть квартиру вора в законе, но от отморозков Мальтинского всего можно было ожидать.
– Кем бы вы стали?
– Музыкантом. Ездил бы с гастролями. Я неплохой виолончелист. Мне бы три месяца практики – и восстановил бы руки. Играл бы на уровне выпускного курса консерватории.
– Мне кажется, что у щипача руки проворнее, чем у музыканта.
Карл подхватил бензиновую зажигалку, лежавшую на приборной панели, и, поднеся руку к лобовому стеклу, поставил ее на кончик мизинца. Машину потряхивало, но зажигалка оставалась почти неподвижной, балансируя на пальце. Казалось, она существует совсем в другом измерении, чем шофер и пассажир.
