Большая игра - Сапожников Борис Владимирович
– После боя перевяжут уже нормально, – сказал я ему. – Сейчас займись теми, кому твоя помощь нужнее.
Он спорить не стал, благо уж чего-чего, а работы санитарам и добровольным помощникам из числа слуг хватало.
– Минуты не пройдет, как они снова на нас попрут, – произнес Обличинский, стирая выбегающую из-под перевязки струйку крови.
– Мы их хорошо потрепали, – сказал я, – но решимости у них побольше прежнего. Даже непонятно, откуда она у них взялась.
– Черное знамя видите? – произнес рядом знакомый голос, мы с Обличинским обернулись и увидели графа Игнатьева. – Это знамя джихада, священной войны у мусульман, если объяснять самыми простыми словами. Якуб-бек поднял его против нас и кинул клич. Скорее всего, к нему присоединились не только окрестные разбойники, но и солдаты по распоряжению правителя Ургенча.
– Ваше сиятельство, – заявил ротмистр Обличинский, – покиньте нашу позицию, здесь скоро снова будет бой, а я не имею права допустить угрозы вашей жизни.
– Бросьте, – отмахнулся Игнатьев, вынимая из ножен саблю, – теперь всюду угроза. Здесь ли, в лагере – не все ли равно. Если вас сомнут, то мне уж точно не спастись. К тому же не забывайте, что я не только граф и дипломат, но и полковник российской императорской армии, умею не только языком молоть.
Обличинский лишь плечами пожал – спорить с графом не счел нужным. Тем более что сейчас ему было чем заняться. Разбойники перегруппировались и готовились к новой атаке.
– Арбалеты к бою! – выкрикивает команды Обличинский. – Бить тремя рядами!
Первый ряд драгун опускается на колено, упирая приклады арбалетов в землю. Второй ряд горбит спины, чтобы не мешать самым рослым товарищам, стоящим в третьем ряду. Тяжелые болты готовы – лежат в выемках деревянных лож, тетивы натянуты туго, до звона. Смерть готова сорваться в полет по первому же приказу, но приказа нет. Враги уже перестроились и несутся в атаку, горяча коней. Взгляд ротмистра прикован к той же невидимой линии на песке – пока разбойники не пересекли ее, он не отдаст приказ стрелять.
– К залпу готовьсь! – выкрикивает ротмистр, и драгуны единым слаженным движением вскидывают арбалетные приклады к плечу. Всадники, наконец, пересекают линию, видимую одному лишь Обличинскому, и он командует: – Первый ряд, пли! Второй ряд, пли! Третий ряд, пли! Заряжай! – Струйка крови течет уже по виску и щеке, но он не обращает на нее внимания.
Болты снова выбивают из седел несущихся на нас разбойников, убивают под ними лошадей. В какое-то мгновение мне кажется, что атака вовсе захлебнется, особенно после второго сокрушительного залпа, который драгуны дали в упор. Но нет, снова летят на песок арбалеты, и бойцы берутся за палаши.
В этот раз разбойники налетели на нас как-то сразу – не выделишь, где первый противник, а где остальные. Я широко махнул секачом, скорее для того, чтобы не дать разбойникам сбить меня с ног и растоптать лошадями. Но вышло удачней, чем мог надеяться. Остро отточенное, не затупившееся за время первой схватки лезвие секача легко отрубило ногу бандиту в черном тюрбане – даже не знаю, кто громче кричал, он или его лошадь, на боку которой осталась жуткая кровавая зарубка. Обратным движением отбил саблю другого бандита далеко в сторону, едва вовсе не оставив его без оружия. Справившись с инерцией тяжелого секача, я быстро ткнул им вперед, словно коротким копьем, попал ошеломленному разбойнику в лицо, превратив его в кровавое месиво.
А после уже толком не помню, что и было, – взмахи секачом, наливающиеся свинцом руки, кровь, много крови, мускулы, разрывающиеся от боли. Болит перетруженная спина, рук я и вовсе почти не чувствую, как не ощущаю и боли от ран, которые, несомненно, есть, но, как много их, не знаю, потом врачи сочтут. Я трудился, словно мясник на базаре, рубил, рубил и рубил. Секач с каждым взмахом как будто наполнялся жидким свинцом, с каждым мгновением становясь все тяжелее и тяжелее. Скрипя зубами, я поднимаю его снова и снова, размахиваю уже совсем бестолково, лишь бы попасть по врагу, потому что ни легкие сабли, ни легкие кольчуги от секача не спасают.
И вот, когда, казалось, силы вот-вот оставят меня, все закончилось. Просто врагов больше не было. Кто-то из них скакал прочь, желая остаться в живых, понимая, что сражение проиграно и теперь каждый сам за себя. Черное знамя было повержено и валялось на песке, превратившись в рваную тряпку, – столько по ней протопталось ног и копыт. Драгуны – как же мало осталось их! – все еще стояли, сбившись плотной, но такой немногочисленной группой. Ранены были все, и те, кто сильнее, помогал держаться на ногах слабым или ослабевшим.
Я опустил секач, уткнув его лезвие в песок и навалившись на него всем весом, иначе стоять бы просто не смог. Рядом Корень опустился прямо на бархан, выбрав место между трупами людей и коней. Наплевав на приличия, граф Игнатьев сел возле него.
– Неужели мы сделали это, – произнес он хриплым голосом, – неужели смогли?
– Наш солдат куда крепче этих бандитов, – усмехнулся через силу Обличинский. Выглядел ротмистр жутко. Повязка на голове размоталась, грязные бинты закрывали его лицо и лежали на плечах, будто у ожившей египетской мумии. – Вставайте, ваше сиятельство, надо сейчас же собрать лагерь и двигаться дальше – к Бухаре.
Я бросил взгляд на солнце, прежде чем подать руку встающему графу, – оказывается, оно еще не добралось даже до зенита.
Поднялся с земли Корень, и я окинул поле боя новым взглядом. Теперь пытался высмотреть других бойцов своей команды, но не находил их. Внутри меня все похолодело, я представил себе убитых Армаса, Вахтанга и Дорчжи, лежащих рядом с такими же мертвыми телами драгун и разбойников.
– Армас! – выкрикнул я. – Вахтанг! Дорчжи!
Корень, видимо тоже высматривавший товарищей по команде, присоединился ко мне.
– Чего надрываетесь? – раздался вдруг хриплый голос.
Я ни за что не узнал бы в этот момент Мишина, хромающего к нам вместе с Ломидзе и Дорчжи. Да и никого из троицы было не узнать. Костюмы порваны во многих местах, на лицах и телах кровь, не понять чья – их или врагов, шагают тяжело, переваливаясь, будто ноги вот-вот откажут.
– Вы выглядите не лучше, – заверил меня Вахтанг, сверкнув белой улыбкой с почерневшего от усталости лица. – Мы все целы и почти невредимы, мелкие раны не в счет.
– А Дорчжи показал себя молодцом, – поддержал его Армас, положив парню руку на плечо, – сам Дорчжи молчал, тяжело дыша, будто кузнечные меха раздувались. – Знал бы ты, что он проделывает с саблей, – я таких трюков не видал и на лучших аренах.
– На тренировке покажешь, – кивнул я Дорчжи, и тот махнул головой в ответ – похоже, парень все никак не мог отдышаться после сражения.
Что же он такое выделывал, чем так поразил столь бывалого игрока, как Армас, мне в самом деле стало интересно. Но все потом, когда доберемся до Бухары, где начнутся усиленные тренировки перед играми.
– Правильно, – кивнул граф Игнатьев. – Сейчас нам надо как можно скорее убираться отсюда.
Тут никто оспаривать его решение не стал. Собрав тела драгун и похоронив их, при этом Обличинский вместо попа на правах старшего офицера прочел над ними короткую молитву, мы принялись собирать лагерь. Трупы разбойников так и остались лежать на песке – к ним никто не подходил, и даже глядеть в их сторону старались как можно реже. Тем более валялись они в стороне от лагеря, до самих палаток никто из разбойников так и не добрался. Последней убрали госпитальную палатку, в которой наш врач с санитарами и добровольными помощниками работали до самого конца. Пришлось даже отложить отъезд почти на час, чтобы дать им завершить все дела. Раненых драгун, не способных сесть в седло, погрузили на носилки, закрепленные между парой верблюдов. Размеренная поступь этих неторопливых животных не должна была растрясти их.
Не прошло и отведенного часа, как лагерь был собран и мы двинулись в путь. Слуги старались погонять верблюдов, да и сами неторопливые обычно бактрианы шагали быстрее, чтобы как можно скорее убраться подальше от уже начавших вонять на жаре трупов. Несмотря на то что все смертельно устали после жестокой схватки, Обличинский выслал передовой и арьергардный дозоры, и никто не стал с этим спорить, хоть драгуны его едва держались в седлах.
