Большая игра - Сапожников Борис Владимирович
– Ну уж абордажа, будьте покойны, точно не будет, – усмехнулся Можайский, – но гнать вас с палубы насильно никто не собирается. Ваш риск – ваше дело. А вот вас, ваше сиятельство, я бы настоятельно просил удалиться в каюту. Рисковать вашей персоной мы не можем.
От такого вежливого, но весьма категоричного предложения убираться и никому не мешать Игнатьев сперва побледнел как полотно, однако возразить ему было нечего. И он откланялся, метнув на Можайского злой взгляд.
Как только граф удалился, я покачал головой и сказал лейтенанту:
– Зря вы продолжаете конфликт с графом – так недолго и смертельного врага в его лице нажить.
– Сейчас я вовсе не хотел оскорблять его, – ответил тот. – Просто во время боя может произойти всякое – случайная стрела, обломок палубного настила, да просто удар, в результате которого Игнатьев вместе с нами полетит за борт. А кому потом возглавлять нашу миссию в Бухаре? Жизнь графа слишком важна, чтобы рисковать ею попусту, надеюсь, он вскоре поймет это.
Словно иллюстрируя его слова, в воду плюхнулось первое копье, выпущенное из вражеской баллисты. За ним последовало второе и не медлило третье. Но все мимо. Оно и понятно. Враг пристреливался, и теперь только от качества подготовки расчетов зависело, как быстро мы получим первое попадание.
Но и баллистарии с «Перовского» не дремали. Пара мощных орудий, установленных на его правом борту, одновременно швырнула во врага тяжелые чугунные ядра. Первое пролетело над головами разбойников, стоявших у осадных машин, второе же упало в воду с изрядным недолетом. И почти не отстала от них установленная на носу парохода катапульта – ее снаряд упал удачнее всех, но даже я понимал, что это слепой случай, не более того. Да и существенного урона врагу он не нанес, больше напугав, хотя и это весьма неплохо.
– Вы про лодки не забыли? – спросил у Можайского ротмистр. – Они идут полным ходом, скоро оттуда по нам стрелять из луков начнут.
Он как раз опустил бинокль, через линзы которого всматривался в приближающихся по речной глади врагов.
– Да не беспокойтесь вы о них, – отмахнулся Можайский. – Эти самоубийцы меня волнуют в последнюю очередь.
– Но приближаются они очень быстро, – покачал головой Обличинский.
– Чем выше их скорость, тем лучше для нас, – усмехнулся лейтенант и откинул крышку переговорной трубы. – Машинное, это капитан! – рявкнул он. – Самый полный вперед! – после чего обернулся к тут же стоявшему с невозмутимым видом рулевому, уверенно державшему штурвал: – Правь прямо на эти шлюпки.
– Есть править на шлюпки, – ответил тот и не пошевелился – мы и так шли прямо на них.
– На «Перовском» разве есть таран? – удивился Обличинский.
– Таран нужен был бы против равноценного врага, а для этой шелупони хватит и стального корпуса. Снаряды на них тратить я уж точно не собираюсь.
Пароход бодрее зашлепал плицами по воде, набирая скорость. В этом ему помогало и течение Амударьи. Вон он уже мчится на всех парах, белыми барашками пенятся небольшие волны вокруг него. Враги в лодках осознают свою ошибку, видят, насколько утлы их суденышки в сравнении с громадой парохода. Они вскидывают луки, принимаются осыпать палубу стрелами, но это уже жест отчаяния, воины в обеих лодках понимают, что мертвы, и пытаются хоть как-то бороться с накатывающим ужасом. Кто-то кидается за борт, но большая часть не успевает сделать и этого – стальной нос «Перовского» буквально разрубает первую лодку, раздаются жуткий треск дерева и крики людей. Вторая успевает отвернуть в последний момент, и ей достается по касательной, но и этого хватает. Сила удара такова, что лодка начинает разваливаться на куски. Выжившие при столкновении разбойники во всю прыть плывут к берегу.
Оттуда по нам снова бьют баллисты – одна, вторая, третья. Длинные копья ложатся уже куда ближе к цели, как и летящие в ответ чугунные ядра.
– Знаешь, что самое неприятное в капитанских обязанностях во время сражения? – неожиданно произнес Можайский, непонятно к кому обращаясь, и сам же ответил на свой вопрос: – Сейчас мне абсолютно нечего делать – команда отлично справляется сама. Машина работает как часы, рулевой уверенно держит курс, баллистарии бьют по врагу, а вот капитан, отдав команды, остается не у дел. Я даже не успею вовремя отреагировать на что-то, и делать это придется нижним чинам. Уверен, они отлично справятся, ну а мне остается лишь стоять тут с вами и ждать, чем же все закончится. По сути сейчас я такой же пассажир, как и вы.
Он поднес к глазам бинокль, всматриваясь в берег. Оттуда в «Перовского» уже летели новые снаряды – и одно из трех длинных копий врезалось в стальной борт. Пробить не пробило, но заставило пароход содрогнуться.
– Доложить о повреждениях! – скомандовал Можайский, и тут же какой-то ловкий и отчаянный матрос высунулся за борт, чтобы осмотреть его.
Уже через минуту капитану сообщили, что обшивка не повреждена, есть только вмятина.
– Ерунда, – отмахнулся Можайский. – Врежьте по ним напоследок, чтобы знали, с кем дело имеют!
Наши баллисты выстрелили еще раз в сторону берега – залп этот оказался удачней всех предыдущих. Пара чугунных ядер разнесла в щепу два вражеских орудия, прикончив нескольких человек. Третье же прошлось по расчетам оставшейся баллисты разбойников, оставив валяться на песке окровавленные тела и их части.
– Молодцы, баллистарии! – крикнул Можайский. – Всем по чарке от меня будет в Казалах!
Его мало кто слышал – лишь мы с Обличинским да рулевой, но это не имело значения, потому что сказано было не для красного словца, и я уверен, в Казалах Можайский свое слово сдержит.
– На том берегу Якуб-бек нас в покое не оставит, – заметил Обличинский, – и уж точно не купится больше на уловки Игнатьева. Вот тогда нас ждет уже настоящий бой.
– Боитесь его? – напрямик спросил я у ротмистра.
– Опасаюсь, – не стал юлить тот. – В лоб Якуб-бек больше не попрет – сам видел результат встречной схватки, а значит, постарается нас застать врасплох и захватить.
– Осталась мелочь, – усмехнулся Можайский, – не дать им сделать этого.
Из капитанской каюты на палубу снова вышел граф Игнатьев. Был он мрачнее тучи, несмотря на то что опасность миновала и из боя «Перовский» вышел, как ни крути, победителем.
– Вы отлично справились, – произнес он, ни на кого конкретно не глядя. – Идея протаранить разбойничьи баркасы была хоть и рискованной, но оправдала себя полностью.
– Спасибо, ваше сиятельство, – кивнул ему лейтенант. – Как вы считаете, Якуб-бек оставит экспедицию в покое на другом берегу Амударьи?
– Вряд ли, – покачал головой Игнатьев, – мы слишком сильно задели его. За живое, можно сказать. Да и мое присутствие подливает масла в огонь ненависти Якуб-бека, у нас с ним очень старые счеты, еще с форта Раим.
И сразу после этих слов Игнатьева в палубу вонзилась первая стрела.
Несколько десятков человек – наверное, все уцелевшие из банды Якуб-бека – вскочили на ноги, выстроившись вдоль берега. До того они укрывались за барханами, теперь же покинули свои убежища, чтобы обстрелять нас.
На палубу «Перовского» пролился настоящий дождь из стрел. Стальные наконечники рвали навесы, защищавшие только от солнечных лучей. На палубу повалились несколько драгун, зажимая кровавые раны. Все только начали приходить в себя после первого обстрела, и явно именно на это и рассчитывал Якуб-бек.
– Зажигательные снаряды товьсь! – тут же выпалил Можайский.
Но его команда на несколько секунд запаздывает, и мы своими глазами видим иллюстрацию слов лейтенанта о том, что во время боя он самый бесполезный человек на всем пароходе. Командиры баллистариев уже заряжают полые глиняные снаряды – при ударе они разлетятся на сотни осколков, а из нутра их прольется легковоспламеняющаяся жидкость. Две баллисты дают залп, и почти следом за ними стреляет носовая катапульта. Только вместо чугунного ядра или глиняного шара она швыряет объятый пламенем снаряд. Он падает на берегу прямо в лужу разлитой огненной смеси, и весь берег вспыхивает в единый миг.
