Большая игра - Сапожников Борис Владимирович

Игнатьев в ответ лишь махнул рукой и отъехал на некоторое расстояние, сделав вид, будто следит за тем, как причаливает пароход.

– Зря вы затеяли эту игру, – покачал головой я, проводив взглядом графа. – Вы можете нажить весьма опасного врага.

– У Игнатьева после Хивы просто нервы сдают, – ответил Обличинский. – Он, конечно, человек жесткий, но другому бы и не доверили миссию. Ему не стоит так уж закручивать гайки. В нашей экспедиции каждый отвечает за свое дело, и раньше граф не лез в чужую работу. Теперь же, когда все пошло не так, как он рассчитывал, Игнатьев пытается понять, где допустил ошибку, а потому хватается разом за все, хочет всех контролировать. Вот мы его слегка с небес на землю и опустили.

– И все же зря вы это затеяли, – снова покачал я головой.

– В сложившихся обстоятельствах так будет лучше, – отмахнулся Обличинский, и на этом наш разговор угас как-то сам собой.

Погрузка на корабль много времени не заняла – в этом сильно помогли матросы из команды Можайского. Не прошло и часа, как лошадей и верблюдов завели в объемный трюм парохода, драгун же вместе с экспедиционной обслугой разместили прямо на палубе.

Разумеется, палатки разбивать не разрешили. Не вбивать же колышки прямо в палубный настил, этого уж точно не позволит ни один капитан. Но навесы соорудить получилось приличные. От сильного дождя такие не спасут, а вот от палящего солнца они защищали неплохо. Графу Игнатьеву, офицерам, сопровождавшим экспедицию ученым и моей команде, конечно, выделили более удобные места. Каюта на «Перовском» была всего одна и досталась Игнатьеву. Остальным же пришлось довольствоваться просторными кубриками на несколько человек. Команде парохода пришлось сильно потесниться.

Когда все поднялись на борт и «Перовский» был готов отчалить, к Можайскому подошел молоденький мичман, лицо которого украшали тонкие усы. Он отдал честь старшему по званию.

– Докладывайте, Панин, – кивнул ему Можайский.

– По приказу капитана Бутакова, – отчеканил молодой мичман, – передаю вам командование над пароходом на время вашего присутствия на борту. – И снова отдал честь – четким, отточенным движением, будто на параде.

– Командование принимаю, – ответил Можайский, столь же торжественно салютуя в ответ.

Так начался наш короткий, но оказавшийся весьма насыщенным сплав вниз по Амударье.

В первую же ночь короткого путешествия произошло то, чего так опасался граф Игнатьев, – Якуб-бек умудрился сбежать. Места в кубрике главарю разбойников никто выделять не собирался, поэтому его устроили на палубе вместе с драгунами. Казалось бы, оттуда он уж точно не сбежит, окруженный врагами, связанный по рукам и ногам. Даже чтобы поесть или сходить в нужник, его не освобождали полностью, а лишь ослабляли путы. Однако, как оказалась, этого было недостаточно, чтобы остановить Якуб-бека. Утром первого дня плавания по Амударье драгуны обнаружили одного из своих задушенным, а вот Якуб-бека не нашли. По всей видимости, он дождался, когда все крепко уснут, умудрился каким-то образом, не разбудив никого, задушить драгуна, используя как удавку собственные путы, а после, разрезав их, прыгнул в воду. За шумом гребных колес, постоянно шлепающих плицами по воде, этого никто не услышал.

Игнатьев с утра был в ярости. Он замер над мертвым драгуном, как будто хотел лично еще раз прикончить его или кого-нибудь, лишь бы хоть как-то умерить свой гнев.

– Граф, – обратился он ко мне, – Якуб-бек был на вашем попечении, и он сбежал.

– Очевидный факт, – кивнул я. – Однако, заметьте, я в это время спал вместе с командой в нашем кубрике. Предлагал поселить Якуб-бека вместе с нами, но мне в этом было отказано. Не вы ли, граф, вчера весьма резко высказались по этому поводу?

Тут ему крыть было нечем. Сам высказался против того, чтобы главаря разбойников я забрал в свой кубрик. Даже непонятно почему: как мне показалось в тот момент, чтобы показать свою власть хоть в чем-то или же это была такая мелкая месть. Но в последнее я отказывался верить – слишком уж скверно выглядел в таком случае наш посланник в Бухару. А вот насчет показать власть – более реально, ведь это подтверждало слова Обличинского.

– Ротмистр, ваши драгуны проспали врага, – тут же напустился на Обличинского Игнатьев.

– Кого следующего вы обвините в побеге Якуб-бека? Кого захотите повесить, чтобы сорвать злость? Я ведь отлично знаю историю Раимского укрепления, откуда в прошлый раз бежал Якуб-бек.

Я был удивлен, даже больше – ошарашен резкими словами и тоном Обличинского. Никогда прежде тот не позволял себе разговаривать с начальником экспедиции подобным образом.

– Оттуда сбежал не он один, – отрезал Игнатьев, а гнев его, казалось, рос на глазах. – Вы не знаете и десятой части произошедшего в форте, лишь поэтому я прощу вам эту дерзость. А виновный в побеге Якуб-бека – вот он, – Игнатьев указал на задушенного драгуна, которого уже накрыли куском белой ткани, – и он уже получил по заслугам.

В тот день, до самого вечера, граф не покидал капитанской каюты.

За исключением этого досадного происшествия, первый день нашего сплава вниз по Амударье прошел спокойно. «Перовский» мерно хлопал плицами по воде, мимо проплывали уже привычные глазу пейзажи. Если по правому борту раскинулась покрытая зелено-желтым ковром травы степь, то по левому – снова вступала в свои права пустыня, и уже ближе к полудню каменистая земля сменилась барханами, тянущимися от горизонта до горизонта. А уже на следующее утро пустыня раскинулась по обоим берегам.

В тот же день нам на глаза показался Якуб-бек. Ранним утром вахтенные заметили всадников, лихо выехавших прямо на берег Амударьи. Первым среди них был Якуб-бек – это и без бинокля хорошо видно. Он снова оделся в роскошный халат, надел на голову стальной шлем с тюрбаном и перепоясался саблей. Ею он и грозил нам, потрясая в воздухе обнаженным клинком и выкрикивая какие-то угрозы. Их и слышно-то не было, что уж говорить о понимании.

– Смотреть по сторонам! – прокричал вахтенный офицер, тот самый мичман Панин, что сдал Можайскому командование пароходом. – Внимательней быть!

Даже мне, проведшему в этих краях не столь много времени, было понятно, что сейчас глядеть надо куда угодно, но только не на машущего саблей и испускающего пронзительные вопли Якуб-бека. Опасность явно придет вовсе не от него. И точно, не прошло и минуты, как с мачты раздался крик впередсмотрящего:

– Две шлюпки прямо по курсу! В каждой – до взвода бойцов!

А следом его поддержал товарищ, еще один матрос из вахтенных.

– Справа по борту – вражеские баллисты! Три единицы! Готовятся к залпу!

– Расчеты к баллистам! – тут же скомандовал Панин, не дожидаясь Можайского, – сейчас пароход был полностью под его ответственностью, пока капитан снова не примет командование. – Всем отойти от бортов! Драгуны, готовиться принять стрелковый бой!

– Есть! – отсалютовал ему ротмистр Обличинский. Пускай он был и выше чином, но отлично понимал, чьи команды сейчас лучше выполнять. – Против кого нам лучше драться?

– Вы нам понадобитесь, – на палубе появился Можайский, и тут же власть на «Перовском» перешла к нему без лишних докладов и церемоний, не до них сейчас, – если пароход начнут обстреливать с берега.

Тогда надо будет отвечать, а пока пускай ваши люди залягут, так будет лучше всего.

Почти следом за Можайским на палубе появился Игнатьев, он лишь на пару минут отстал от капитана корабля.

– Нас атакуют? – спросил он, оглядываясь по сторонам. Почти сразу заметил баллисты и идущие против течения на веслах и под косыми парусами шлюпки, полные людей. – Какие меры вы предпринимаете для отражения атаки? – тут же поинтересовался он у Можайского.

– Сейчас вы все увидите, ваше сиятельство, – заверил его тот и обернулся ко мне: – Вам и вашей команде лучше всего укрыться в кубрике, скоро на палубе станет жарко.

– Мы тут не кисейные барышни, Можайский, – отмахнулся я, – и сидеть вместе с экспедиционной прислугой в кубрике не станем. При абордаже может быть больше толку от моих бойцов, чем от драгун.