Фридрих Незнанский - Опоздать на казнь
…Их оттесняли, сгоняли в средний зал, подгоняли прикладами автоматов. Сорхед, тот самый, из компании, которая нашла обгоревший труп в лесу, не понимал, что происходит. Он же торопится на самолет, в чем причина задержки? Состояние, в котором он пребывал, и так было близко к «полету». Эйфория. Сегодня его великий день. Звездный час. Он получил стипендию в Калифорнийском университете. Поступил туда в аспирантуру и даже получил стипендию. Вся эта круговерть случилась с ним в последние три дня. Ему пришло письмо с положительным ответом. а он уже и позабыл, что посылал запрос с указанием своих результатов тестирования. И началось какое-то безумство — оформление документов, получение визы, покупка билета. И вот сегодня он уже должен был улетать.
На занятые деньги Сорхед устроил своим друзьям роскошную «отвальную». Полкило свежих «грибочков» и целый стакан афганской анаши. Друзья явились провожать его в Пулково. Камушка сосредоточенно и вдохновенно пела:
И если есть в кармане пачка сигарет,
И билет на самолет с серебристым крылом…
Лаки хохотал беспрерывно, иногда пуская ртом пузыри, как младенец. Один Крис был молчалив и серьезен.
Сорхед только собрался сказать прочувствованную речь, чтобы проститься с друзьями, как вдруг появились какие-то бородатые кавказцы, начали стрелять, орать что-то непонятное и гнать их пинками и прикладами куда-то.
Может, теперь таковы правила регистрации? Сорхед и вся компания послушно двинулись вместе с толпой в средний зал. И тут Крис взял его за руку и горячо зашептал:
— Слушай, братан! А место-то мы перепутали. Это же Пулково-1. А в Штаты отсюда не летают. Нам другой аэродром нужен.
Услышав слово «аэродром», Камушка затянула другую песню:
По аэродрому, по аэродрому
Лайнер пробежал, как по судьбе.
И тут же получила прикладом в спину.
— За что, дядя? — воскликнула она.
— Иди-иди, не разговаривай!
Чеченца, толкнувшего Камушку, окликнул другой:
— Что там у тебя?
— Да вот, девка, песни поет!
— А давай ее к нам. Нам певуньи нужны.
Камушку подхватили под руки и поволокли куда-то в другую сторону, отрывая ее от друзей…
Боевики собрали людей в зале, который не имел выходов на площадь или на летное поле. Так было проще их контролировать. Несколько жалких рядов кресел было недостаточно для того, чтобы усадить всех. Чеченцы отобрали двух мужчин, покрепче на вид, и велели таскать им ряды кресел из других залов, все это, разумеется, под прицелом автоматов. Трое боевиков обходили всех людей, требовали отдать мобильные телефоны, из рук женщин вырывали сумочки, высыпали их содержимое прямо на пол. Мужчин заставляли выворачивать карманы. Весь несданный багаж было велено оставить у дальней стенки и не приближаться к нему под страхом смерти.
Когда обыск окончился и все заложники были усажены в кресла, в зал вошли чеченские женщины — «сестры».
Они были в черных одеждах, с закрытыми лицами, их тела опоясывали «пояса шахидов». Они встали возле стен по периметру зала, удерживая приблизительно равную дистанцию.
Гордеев с Леной оказались в передних рядах. Они стояли возле самой стойки регистрации, когда это началось. А теперь место симпатичной девушки — сотрудницы «Аэрофлота» — занял бородатый кавказец в камуфляже и с автоматом наперевес.
Девушка была насильно выволочена и усажена в кресло рядом с Гордеевым, с другой стороны к нему жалась Лена. Он попытался успокоить их:
— Ничего, девочки, главное, без паники!
Его слова тут же нашли отклик в речи боевика, занявшего место регистраторши. Видимо, этой стойке суждено было стать импровизационной трибуной.
— Слушайте меня, люди! Ваша задача — сохранять спокойствие. Мы не собираемся вас убивать, если вы будете себя правильно вести и не мешать нам. Правильно себя вести — это слушаться нас и сохранять спокойствие. Любая истерика будет пресекаться.
Кавказец поднял автомат и направил его на толпу. Толпа ахнула единым вздохом, некоторые повалились с кресел на пол. Но боевик не собирался стрелять, по крайней мере сейчас. Он просто показал людям, каким именно методом будут пресекаться истерики. Потом он продолжил:
— Вы у нас в заложниках. Сколько это продлится — неизвестно. Нам надо изложить свои требования властям и дождаться их ответа. Позже с вами будет говорить командир.
Девушка, сидящая рядом с Гордеевым, тихо заплакала. Юрий обнял ее:
— Ну-ну, спокойнее… Надо держать себя в руках. Вас как зовут?
— Оля… — ответила она, не переставая плакать. — Я всего второй день работаю. Я хотела стюардессой стать. Мне сказали, что я месяц на регистрации должна отработать, а потом меня в экипаж возьмут. У меня муж летчик.
Оля выбалтывала свое напряжение, уцепившись за вежливое участие Гордеева, она стремилась найти хоть какую-то поддержку и защиту. И тот, конечно, постарался успокоить девушку:
— Оленька, ну что вы! Если вы хотите быть стюардессой, у вас должны быть крепкие нервы. Это же самое главное! Мало ли бывает нештатных ситуаций, вы должны себя держать в руках и уметь успокаивать других. Вот так-то! К тому же у вас муж — летчик. Стыдно плакать, соберитесь! Я вам обещаю, что все будет хорошо.
Юрий потрепал девушку по плечу и протянул ей платок, чтобы она вытерла слезы. Затем он повернулся к Лене:
— Ты как?
— Ничего, пока дышу — надеюсь, — сказала Лена, но голос ее звучал невесело.
Гордеев посмотрел прямо в глаза чеченцу, стоящему у стойки, и, как школьник на занятиях, поднял руку:
— Можно вопрос?
— Здесь никто вопросов не задает, здесь все просто слушаются, — проворчал боевик, но, противореча сам себе, добавил: — Спрашивай! Только сидя! Без разрешения никто не встает и не шевелится.
— Понятно, — сказал Гордеев. — А можно узнать, если это затянется надолго, будут ли нас кормить? Или хотя бы принесут нам воды? Будет ли установлена очередь в туалет и как нас туда будут сопровождать? Можно ли курить и прочее?
— Глупые ты вопросы задаешь, — мрачно сказал чеченец. — Ты сейчас должен сидеть и молиться своему богу, чтобы живым остаться, а ты жрать хочешь, курить и прочее. В туалет просишься.
— Вы же сказали, что не собираетесь нас убивать, — дерзко ответил ему Гордеев и сам подивился своей дерзости, откуда что берется. Но раз он начал разговор, то отступать глупо.
— Это мы сейчас не собираемся. Дальше все от ваших властей зависит. Если что, ты будешь первым, — так же мрачно пообещал террорист, ткнув кривым указательным пальцем в сторону Гордеева. Народ вокруг ахнул и даже чуть посторонился от него, как от прокаженного.
Однако бандит призадумался, затем поманил рукой пару других боевиков и начал с ними что-то обсуждать, после чего объявил:
— В течение первого часа в туалет отпускаются только женщины и дети, в сопровождении наших «сестер». Через час будем пускать мужчин — также в сопровождении «сестер». Не думайте, что это просто женщины, они вооружены, всякое сопротивление бесполезно. Лучше никому из вас и не пытаться. Курить нельзя! Анвар, иди еще раз всех обыщи — забери все спички и зажигалки.
Молоденький, еще безбородый боевик Анвар, более похожий на турка, нежели на чеченца, начал обходить ряды кресел с заложниками. Все безропотно отдавали ему зажигалки. Потом он вернулся к стойке и выложил на нее трофеи. Чеченец-оратор осмотрел их и, выбрав несколько золотых и позолоченных безделушек (преимущественно дамских), сунул себе в карман.
Многие из попавших в заложники действительно начали молиться. В зале стоял какой-то ровный монотонный гул, как в церкви за полминуты до начала службы.
Обкуренная компания, провожающая Сорхеда, находилась в задних рядах. Они толком так и не поняли, что же тут происходит, к тому же куда-то исчезла Камушка, их нетитулованный генерал. Без нее принимать какие-либо решения было непривычно. Крис мрачнел с каждой минутой. Потом его голову озарила загадка:
— Мы в кино попали!
— Какое кино?! — взвыл Сорхед. — Я на самолет опаздываю.
— А все рейсы отложены.
Лаки наконец-то перестал ржать, как идиот, огляделся и спросил:
— А где же камеры? Почему никаких камер я не вижу, если кино снимают?
— А это репетиция. Снимать позже начнут.
— А-а-а, ну тогда ладно, — утешился Лаки и захрапел.
К ним подошел Анвар, толкнул Лаки автоматом:
— Огонь давай, спички давай, зажигалку давай!
Лаки проснулся, и опять его пробило на смех:
— О! Я понимайт! Аэродром, аэродром! Да забирай, пожалуйста! Все равно последний косяк уже на улице скурили.
Он вывернул карманы, отдал боевику спички и снова захрапел, откинувшись на спинку оранжевого пластикового кресла.
Сорхед все больше нервничал, он уже начал грызть ногти, и без того безбожно обкусанные. Крис пнул его ногой:
