Наталья Троицкая - Сиверсия
«Хреново дело…» – вздохнул он.
По мере того, как они осматривали людей, убеждались все больше и больше, что Сомов был прав насчет термотравм. Признаки гипоксии в той или иной степени были практически у всех пострадавших. [36]
«Бедолаги… Им бы в больницу срочно. Не выживут ведь», – то и дело думали спасатели.
Что они могли? Обработать ожоги да сделать по дозе перфторана.
Но больница пока отменялась.
– Сань, ты девушку смотрел? – спросил Скворцов.
– Ожоги на ногах и рваная рана на лбу. Она, молодец, кофту сняла и через нее дышала. Тихону, что с ожогом лица и раной на спине, сделай максимальную дозу перфторана. Очень мне этот ожог и эта рана не нравятся. Надо за Тихоном присматривать. И еще, Олег, дай ему, пока он в сознании, две таблетки аспирина и одну димедрола.
– Сейчас сделаю. Сань, девушку посмотри. Рана на лбу сильно кровит.
Стараясь не наступить на чьи-нибудь ноги, Хабаров осторожно пробрался к Скворцову.
– Олег, посвети.
Фонариком Скворцов осветил и рану, и лицо девушки.
– Как вас зовут? – спросил Хабаров.
– Марина Шипулькина.
«Что-то знакомое…» – подумал Хабаров.
– Аллергии на новокаин нет?
– У меня на людей с автоматами аллергия.
– Делай анестезию, Олег. Немного потерпите, Мариночка. Больно не будет.
– Сань, может Лавриков? – Скворцов в дрожащей руке держал подготовленный шприц. – Женька по части уколов просто виртуоз.
Хабаров кивнул, сменил перчатки на стерильные.
Лавриков ловко и аккуратно ввел обезболивающее, обколов рану по периферии.
– Голова не кружится?
– Немного. Это от страха.
– Все будет хорошо.
Она вымученно улыбнулась.
– Женя, фонарем не дрожи!
Хабаров удалил рваную по краям кожу, тщательно повторно обработал рану.
– Вы-то как здесь оказались, Мариночка? – спросил он, стараясь придать голосу спокойствие и доброжелательность.
– Я же дежурный лаборант-технолог. Лаборатория в глубине производственных помещений. Чтобы в нее попасть, надо два цеха пройти. Двери все были закрыты: и в цех, и в помещение лаборатории, и в лаборантскую, где я была. Когда я запах дыма почувствовала, бежать было некуда. А окна с решетками…
Аккуратными выверенными движениями, ловко управляясь с пинцетом и иглодержателем, Хабаров ушивал рану. Лавриков не без интереса наблюдал за ним.
– Сань, – не выдержал он, – нас же этому не учили.
– Вас не учили. Как там у Маяковского? «Мы диалектику учили не по Гегелю, Бряцанием боев она врывалась в стих…» Все девять лет врывалась… Фонарем не дрожи!
Лязг запоров. Тоненький, противный металлический скрип. Не в меру яркое электрическое освещение.
– Ты! – охранник ткнул автоматом в сторону Хабарова. – Выходи!
– Рану ушью и пойдем. Два стежка. Полминуты.
Ни одно его движение не выдало волнения, только взгляд стал более сосредоточенным и в уголках рта залегли, став вдруг заметными, две глубокие морщинки.
– Я тебе повторять должен? На выход!
Дальше мат и лязг затвора.
Хабаров резко обернулся. Их глаза встретились. Так, наверное, волки смотрят друг на друга, когда голоден год, а добыча скудна и случайна и может насытить лишь одного.
– Даже на зоне «больничку» не трогают, – с укором сказал Хабаров и отвернулся к Марине.
Еще стежок, и работа была окончена.
– Женя, наложи стерильную повязку. Останешься старшим! Я надеюсь, Сева Гордеев уже наверху и рассказал, что здесь происходит.
Лавриков встал в дверях.
– Саня, ты об Алине подумал? Я пойду вместо тебя.
– Куда ты лезешь, щенок? – по тону было ясно, что Хабаров устал быть сдержанным и дипломатичным. – Хочешь мне всю жизнь виной за твою смерть испоганить?! – он отстранился, пристально посмотрел в глаза Лаврикову. – Благородство, достойное палача…
Никита Осадчий сидел за столом в массивном кожаном кресле.
– Присаживайся!
Хабаров не двинулся с места.
Осадчий бросил на стол перед Хабаровым его бумажник. Хабаров взял его, открыл. Деньги и документы были на месте.
– В этом районе есть неэксплуатируемая станция метро «Дмитрогорская». Диггеры ее называют «станция-призрак». Знаешь?
– Знаю.
– По подземельям раньше ходил?
– Ходил.
– Отсюда до нее подземельями провести сможешь?
– Это невозможно. Нет карты.
– Есть карта! Будешь проводником. Ты нас выводишь, я оставляю жизнь твоим ребятам и рабочим и тебе, естественно.
– Я похож на идиота?
Осадчий усмехнулся, потер затылок.
– Времени мало. Давай быстро выясним, на кого ты похож.
В дверях появился автоматчик.
– Веди бабу сюда!
Сколько прошло времени? Минута? Три? Пять? Или все десять? Они молча смотрели друг на друга. Хабаров с удивлением спрашивал себя, почему у него нет ни страха, ни ненависти к сидевшему напротив бандиту. Спрашивал и не находил ответа. Что-то было не так. Их энергетика сошлась, точно пазлы в детской мозаике-головоломке.
«Видимо, те девять лет для меня не прошли даром…» – почти с сожалением подумал Хабаров.
Охранник втолкнул в кабинет Марину и взял под прицел Хабарова. Девушка упала на ковер, где еще не успела высохнуть кровь Брюса Вонга. Увидев кровь, она издала судорожный крик, вскочила и так застыла, не зная, что делать дальше.
Осадчий, между тем, подошел к Марине, схватил ее за волосы и приставил пистолет к виску.
– Так похож ты на идиота, спасатель?
Осадчий смотрел ему прямо в глаза.
В этом взгляде, как ни странно, не было ни превосходства, ни угрозы. Это был взгляд уставшего человека, взгляд безысходности и сожаления.
Теряя сознание, Марина стала медленно оседать.
– С кого-то надо начинать. Почему не с нее? После нее приведут другого, – бесцветным голосом произнес Осадчий. – Считаю до трех. Три!
– Я вас выведу.В полумраке пещеры у пробитой спасателями замуровки топтались Тагир и Емельянов. Рядом стояли шесть объемистых саквояжей.
Увидев Хабарова, несшего на руках бывшую без сознания Марину, Емельянов нервно присвистнул:
– С бабой-то куда?
– Вдруг наш проводник передумает, – сказал шедший следом Осадчий. – Он ведь из той породы людей, которые чужую жизнь ценят выше собственной. Следовательно, угрожая ему персонально, мы не достигнем желаемого.
– Гениально, босс! – воскликнул Емельянов.
– Пройдите в тоннель. Заминирую дверь, – сказал Осадчий.
– С «секреточкой», как обычно? – спросил Емельянов.
Осадчий кивнул.
– Чтоб испугаться не успели.
В тоннеле Хабаров опустился на колени и положил Марину на землю.
Несколько раз он легонько ударил девушку по щекам.
– Марина, ты слышишь меня?
– Мужик, давай я ее автоматом по уху звездану, враз очухается! – заржал Емельянов.
Девушка судорожно вдохнула и открыла глаза.
Хабаров снял теплую форменную куртку, приподнял Марину и помог ей эту куртку надеть. Грязный, местами обгоревший халатик, коротенькая юбка и тонкая шелковая блузка в сыром холодном подземелье ее вряд ли согревали.
– С-сп-па-асибо… – запинаясь, произнесла она.
Он помог ей сесть, вскользь коснулся щекой ее щеки, удовлетворенно кивнул: температуры не было. Значит, ушивая рану, свою работу он сделал чисто и правильно.
– Все хорошо, девочка. Сейчас домой пойдем. Идти можешь?
Она кивнула, всхлипнула, дрожащими руками вцепилась в комбинезон Хабарова и зашептала:
– Вы только им меня не отдавайте!
Ладошкой он вытер ей слезы.
– У меня бинты в кармане остались. Давай-ка я тебе ноги перебинтую. Будет что-то вроде рейтуз. В подземельях холодно. Градусов до 15 мороза бывает. Не надо меня стесняться. Замерзнешь с голыми ногами.
– Я, знаете, всегда жалела, что жизнь моя скучная и однообразная. Глупо, правда?
В тоннеле показался Осадчий. Он был хмур и сосредоточен.
– Емельянов, вперед. Дама следом. Потом спасатель. За ним ты, Тагир. Я замыкаю. В дороге ни звука. Саквояжи не ронять. Привал по моей команде. Пошли!
Хабаров помог Марине подняться. Она честно сделала несколько шагов, а потом рухнула, точно подкошенная, содрав об острые камни коленки в кровь.
– Я ног не чувствую, – в ужасе прошептала она. – Совсем…
– Босс, проблему надо решать!
Тагир снял пистолет с предохранителя.
– Не надо ничего решать. Это нервное у нее. Это скоро пройдет.
Хабаров подхватил Марину на руки. Внезапная резкая боль резанула по спине, отняла дыхание. В глазах потемнело. Он отпрянул к стене, уперся плечом в каменный выступ, сжал зубы. В ушах зазвенело, стало жарко.
«Что это? Поясница? Нет. Тогда что? – он сделал глубокий вдох, боль не повторялась. – Нервы ни к черту…»
Он прижал Марину к себе.
– Я понесу ее.
– Босс? – Тагир ждал ответа.
– Пусть несет. Пошли!
Холодный сырой воздух перехватывал дыхание. Под ногами скрипела крошка красного кирпича, которым когда-то, очень давно, была выложена подземная галерея. То тут, то там попадались заиндевевшие островки. Отражаясь от них, лучи фонариков били прямо в глаза, вышибая слезы.
