Андрей Дышев - Два шага на небеса
На ужине ни Алина, ни Виктор не появились, причем врач ни разу не зашел к себе – дверь под номером 2 я не выпускал из поля зрения ни на минуту, благо мог следить за ней из своей каюты, сидя в кресле, придвинутом к шкафу. Стелла до ужина и после ужина неоднократно появлялась в поле моего зрения. Я отрывался от журнала, который с деланым вниманием листал уже несколько часов подряд, поднимал глаза и натыкался на насмешливый взгляд.
– Пасешь? – наконец снизошла до вопроса Стелла, так и не дождавшись от меня примиренческой инициативы. Она встала в пустом дверном проеме, подняв руки над головой, упираясь в переборку, и добилась того, чего хотела: ее футболка с размашистой надписью «To kiss away tears» («Поцелуями высушить слезы». Надо же!) натянулась, как грот[9] при трехбалльном ветре, чудом удерживая то, что в ней было.
Я перевернул страницу и опять погрузился в «чтение».
– Ума не приложу, – продолжала изощряться в провокации Стелла, – чем можно полдня заниматься, запершись вдвоем в каюте?
Сейчас меня трудно было вывести из себя.
– А я понять не могла, отчего его мамаша за ужином от счастья куском давилась. Так ее сынок белобрысого Пыжика себе нашел! Вот это, понимаю, выбор! Пыжик – он и в Африке Пыжик!
Стелла проигрывать не умела. Видя, что все ее слова разбиваются о мое молчание, она подошла ко мне и опустилась передо мной на корточки.
– Отольются кошке мышкины слезки, – произнесла она, пытливо заглядывая мне в глаза. – Зачем ты делаешь вид, что читаешь? Ты же думаешь о том, как бы сохранить умное и невозмутимое выражение на лице. Верно?
Пришлось опустить журнал на колени.
– Что ты хочешь? – спросил я.
– Большой и страстной любви… Нет! Если бы ты видел сейчас свое лицо! Это же символ целомудрия и благопристойности!
Она все-таки заставила меня рассмеяться. Стелла поднялась на ноги, обхватила мою голову, и я ткнулся носом в ее мягкий живот.
– Ты мне мешаешь, – сказал я.
– Мешаю наблюдать за каютой врача? – уточнила Стелла. – Ты хочешь с совестливым прищуром взглянуть в глаза своему конкуренту? Или в глаза Пыжику? – Девушка взгромоздилась мне на колени. – Милый мой! Не жди от нее раскаяния. Женщины никогда не любят просто так. Земля – планета мужчин, и женщины любовью расплачиваются за право жить среди них. Таково наше грустное предназначение. И Пыжик сейчас старательно компенсирует физические растраты доктора, вызванные его интеллектуальной деятельностью.
Ее руки скользнули по моим плечам, по спине и невзначай прошлись по пояснице.
– Что там у тебя такое твердое? Твердое у мужчин должно быть не там…
– А тебе пришлось компенсировать его материальные затраты? – перевел я разговор на прежнюю тему, убирая руки девушки со своей поясницы.
– Такие вопросики задаешь, – нахмурилась Стелла, – что даже моя девичья стыдливость, как улитка, рожки спрятала. Позволь мне эту тайну унести с собой в могилу… Ой, а у тебя седой волосок над ухом!
– Подожди, – сказал я, вставая с кресла. – Мне надо выйти.
– Понимаю, – охотно согласилась Стелла. – Очень хорошо тебя понимаю.
Не имело никакого смысла просить ее освободить мою каюту – последняя превратилась в проходной двор и акустическую сцену: все, о чем говорилось в ней, легко становилось достоянием общественности, всякий мог без позволения зайти ко мне и не менее легко выйти. Но эти милые особенности меня уже не тревожили. Пытаться играть со Стеллой было в ущерб самому себе – это привело бы к лишней трате времени и засорению мозга новой ложью, которой обязательно пришлось бы покрывать предыдущую. А потому, ничуть не таясь, я подошел к каюте Алины, невольно мысленно называя ее Пыжиком, и громко постучал, словно был наделен властью стучать во все двери без разбору.
Открыл мне Виктор, причем мне не пришлось стучать еще раз, демонстрируя свое нетерпение и давая Стелле лишний повод для иронии. От врача исходило спокойствие и умиротворение профессионала, хорошо сделавшего свое дело. Ничего не объясняя и не спрашивая разрешения, я зашел в каюту, благо Виктор не пытался заслонить грудью проход, и приблизился к кровати Алины.
Девушка крепко спала, обнимая подушку так, как это делают во сне только молодые влюбленные женщины. На столе была расстелена большая карта Кипра и рассыпана стопка буклетов, зато исчезли шприц, тампон и обломок ампулы, способные наполнить даже самый оптимистичный антураж холодком беды и болезни. Виктор, принимая мою манеру общения, молча вернулся в кресло и якобы углубился в изучение острова.
– Может быть, принести ей что-нибудь поесть? – предложил я без обиняков, и Виктор с охотою ожил, взглянул на меня осмысленно, думая над моим вопросом, а не о том, как он будет выглядеть в моих глазах, отвечая на вопрос.
– Бесполезно, – ответил он, взглянув на спящую, и взгляд этот вызывал доверие. – Мы вряд ли сумеем ее разбудить, да это и ни к чему. Я вколол ей кофеин и глюкозу. До утра она будет спать, как обычно спит здоровый человек.
– Я могу вас подменить, – предложил я, мало надеясь на то, что врач примет предложение.
– Не думаю, – ответил Виктор, опускаясь спиной на спинку кресла, – что есть острая необходимость брать вам на себя ответственность за ее жизнь.
Я поднялся на палубу. Несмотря на движение воздуха, было очень душно, словно яхта очутилась в гигантской парной. Солнце зашло, но горизонт еще полыхал заревом, и черная вода повсюду была покрыта огненными штрихами, напоминая полотно Ван Гога с пульсирующими пастозными мазками. Госпожа Дамира, сидящая в шезлонге, одарила меня слабым кивком. Я приналег на поручень и некоторое время безотрывно смотрел на воду, похожую на отработанное машинное масло – черное, обволакивающее, позволяющее килю резать себя беззвучно и без пенных следов.
– Валерий Васильевич!
Капитан, показавшись из рубки, выставил одну ногу на палубу и облокотился на раскрытую дверь. Передо мной предстало как бы полкапитана. Он даже смотрел на меня одним глазом, словно Циклоп.
Я подошел. За минувшие дни капитан относился ко мне по-разному, перепробовав едва ли не все существующие между людьми отношения: и с коммерческим интересом, как к клиенту, и с добрым безразличием, как к футбольному игроку, от которого не стоило ждать ни сильных пасов, ни тем более голов, и с заискивающим почтением, как к частному детективу, и со скользящей подозрительностью, как к ненадежному единомышленнику, способному на предательство. Мне показалось, что капитан запутался в ярлыках, которые сам же навесил на меня, и забыл, с какой миной обращался ко мне в последний раз, отчего онемел и растерялся при моем приближении.
– Заходи! – пришел ему на помощь генерал, сидящий на стуле у радиостанции столь основательно и серьезно, что самого стула под ним не было видно, будто генерал присел на корточки, да радикулит скрутил его в этой позе.
Капитан прикрыл за мной дверь. На панели розовыми огоньками светились приборы. Датчики радиолокации ощупывали поверхность моря вокруг яхты. Электронный компас устремился на кипрский мыс Апостола Андрея сродни легавой, идущей по следу преступника.
– Как это случилось? – спросил капитан, сняв фуражку и платком протирая козырек с внутренней стороны.
Я не мог сказать даже что-то отдаленно напоминающее правду, ибо тогда подставил бы Алину, которая посмела охотиться на территории капитана и генерала и ухватила их добычу. Не знаю, отчетливо ли представлял капитан, насколько безнадежен я был в роли стукача, и все-таки я решил четко определить свое место:
– А у Мизина вы не спрашивали?
– А при чем тут Мизин? – спросил капитан, водворяя фуражку на место, и по тому, как он калибровал козырек относительно глаз, я понял, что с Мизиным он уже вступал в торговые отношения, но, видимо, информацией студента остался недоволен.
– Я ничего не могу сказать, – огорчил я капитана. – Мы разговаривали, потом ей стало плохо, и она попросила позвать врача… Интересно, а этот прибор способен распознать плывущего за бортом человека?
– И что – ей до сих пор плохо? – подключился к допросу генерал.
– Нет, ей хорошо. Но она до сих пор не может проснуться.
– А ты доктору случайно не проболтался о наших планах?
Я отрицательно покачал головой.
– Я больше не могу терпеть его выходок, – вслух подумал капитан и тотчас замолчал, так как по его глазам плетью прошелся взгляд генерала.
Они уже не доверяли мне так, как раньше, и это было очень хорошо. Доверие сковывает негласными обязательствами, иначе говоря, за него волей-неволей приходится платить, как за ненужный товар, который дали в нагрузку.
Я простился и вышел. Госпожи Дамиры уже не было в шезлонге. Бар на корме был пуст – ни посетителей, ни Лоры, только липкий густой ветер раскидывал по палубе треугольные салфетки, похожие на паруса.
Глава 34
Стелла уже забралась в постель и весело смотрела на меня, придерживая простыню у подбородка, чем напоминала клоуна, развлекающего зрителей из-за занавеса.
