Андрей Дышев - Два шага на небеса
– Не спать! – орал я.
– Не хочу… умирать… – все слабее произносила Алина.
Она боролась с собой, зрачки ее находились в постоянном движении, то закатываясь под веки, оголяя страшные мертвецкие белки, то фокусируя полный мольбы взгляд на мне. Ей стало по-настоящему страшно, игра со смертью, которую она сгоряча затеяла, оказалась слишком опасной и все глубже затягивала ее за черту, за которой начиналась пустота. Она корчилась над раковиной, пытаясь избавиться от отравы, со стоном кусая мои пальцы, а я продолжал бить ее по лицу, поить с ладони и давить на язык. Она находилась в пограничном состоянии между сознанием и бессознательностью, и в те мгновения, когда она переставала реагировать на мои команды и ее голова безжизненно сваливалась под шипящую струю воды, я с ужасом думал, что это конец.
Я поставил ее на колени перед раковиной – она не могла самостоятельно стоять, и кинулся в коридор. Каюта Виктора была заперта, и я едва не выломал ее, обрушив град ударов.
– Доктор! – кричал я. – Доктор, откройте!
Я выбежал на палубу, ногой раскрывая перед собой двери. Яхта казалась крохотной и тесной, как клетка для птиц. Я ударился плечом о стойку под тентом на корме, а мгновение спустя налетел лодыжкой на кожух лебедки на носу. Виктор сидел в шезлонге, глядя на горизонт по ходу яхты. Он только увидел мое лицо, как сразу же вскочил. Мне казалось, что для объяснений потребуется слишком много времени, и произнес только одно слово:
– Клофелин!
Он побежал вслед за мной. Я оглядывался, убеждаясь, что доктор не отстал, не потерялся, не отвлекся на какую-нибудь чепуху. Передо мной появлялись, как быстрые кадры, лица капитана, Дамиры, генерала и исчезали после взмаха моей руки. Распахнув дверь каюты, я остановился в прихожей, не смея подойти к лежащему на полу телу Алины, чтобы не мешать врачу.
– Мою сумку! – крикнул он, приседая перед Алиной, лежащей на порожке душевой кабины, и протянул мне ключ от своей каюты. Я уловил и понял его быстрый взгляд. Врач словно хотел спросить, нужен ли мне этот ключ или же я справлюсь своими силами. Сейчас можно было обойтись без этого отступления, без этой скрытой иронии, потому как каждое мгновение надо было потратить только на спасение Алины, и я, с трудом погасив в себе взорвавшуюся злость, выхватил ключ и выскочил в коридор.
Игнорируя приказ капитана, живая начинка яхты торопилась заполнить зрительный зал, чтобы не пропустить очередное зрелище. Я столкнулся с плечом генерала; кажется, он выронил барсетку. Мои злость и поспешность выделяли меня среди всех как человека действия и наделяли привилегиями: мне безоговорочно прощалась грубость, как безусловно прощается пожарному агрессивная разрушительность, с которой он врывается в охваченное огнем здание. Сумка Виктора была тяжелой, больше напоминающей кофр с фотоаппаратурой, нежели походную аптечку. Дымящаяся госпожа Дамира отскочила в сторону, освобождая мне путь, как курица из-под колес трактора на проселочной дороге. Где-то за кадром чувствовалась безмолвная тень Стеллы. Золотой россыпью поблескивал рот Мизина; студент рассказывал девушке о том, как кто-то где-то выпил тормозной жидкости и все закончилось летально.
– Жива?
Виктор не ответил мне. Кивнул на ноги Алины, и мы подняли девушку с пола и перенесли на кровать.
– Она при вас пила таблетки? – спросил он, раскрывая сумку и выкладывая на стол шприц, упаковку со спиртовой салфеткой и ампулу коричневого стекла.
Я испытывал непреодолимое желание схватить Виктора за плечи и хорошенько встряхнуть, будучи уверенным, что это обязательно поможет ему прийти в себя и начать адекватно реагировать на ситуацию. Для спасения Алины принципиального значения не имело, при мне она выпила снотворное или в одиночку. Уместнее было бы поинтересоваться, успел ли я промыть ей желудок.
– Чем это было вызвано? – продолжал допрос Виктор. Он жаждал мести, но для полномасштабной операции не располагал достаточно сильным оружием и оттого выглядел жалко. – Вы поругались? Может быть, принуждали ее к суициду?
Он стянул Алине руку чуть выше локтевого сустава резиновым жгутом и ввел иглу в вену.
Я не счел нужным отвечать на его вопросы. Собственно, ответы ему не были нужны. Он даже не замечал, что я молчу. Он слышал только себя и, должно быть, со стороны находил свой психологический натиск внушительным и беспощадным.
В каюту зашел капитан. Лицо его было встревоженным, причем тревога деформировала лицо вопреки воле, и это было символично: он не контролировал уже не только собственную физиономию, но и ситуацию на яхте. Молча взглянув на пачку из-под таблеток, на стакан воды, стоящий в лужице, капитан спросил меня:
– Это очень опасно?
Я не ответил. Во-первых, потому, что не знал ответа. А во-вторых, мне было стыдно за капитана. Пусть он был трижды обижен на доктора, но если считал унижением своего достоинства задать вопрос врачу о здоровье своей пассажирки, значит, у него были большие проблемы с самооценкой. Виктор тоже проявил себя как мальчишка, требующий реванша за былые поражения. Сейчас он был на коне, он был безусловным монополистом в деле спасения Алины и мог диктовать капитану любые условия. Мы все об этом знали, и потому предложение врача прозвучало как омерзительная игра в поддавки:
– Простите, господин капитан, что мне пришлось нарушить ваш приказ, но я сейчас немедленно вернусь в свою каюту и не выйду из нее до самого Кипра.
Он закрыл замки на своей сумке и закинул лямку на плечо.
– Не прикидывайтесь идиотом, – процедил капитан, бледнея от ненависти. Он стегал свою ладонь медной цепочкой, словно болью сдерживал в себе страшного зверя. – Никто не может запретить вам выполнять свой долг.
Не желая больше разговаривать, он круто повернулся и вышел из каюты.
– Я вас тоже не задерживаю, – изменившимся голосом произнес Виктор. Он удовлетворил амбиции сполна и, балансируя на грани превращения в объект насмешек, поспешил избавиться от меня.
Я видел, что лицо Алины порозовело, дыхание стало отчетливо выраженным, но она все еще не приходила в сознание. Виктор уже не суетился, морщины на его лбу разгладились, что могло быть хорошим признаком, и все-таки я должен был увериться, что Виктор более не нуждается ни в чьей помощи и не оставит Алину в беспомощном состоянии.
– Вы останетесь здесь?
– Я должен отчитываться перед вами? – вопросом на вопрос ответил Виктор, и тон, с которым он произнес эти слова, лишал дальнейший разговор всякого смысла.
Я обошел врача, присел у кровати и просунул руку под подушку. Виктор, полагая, что удивление обязательно унизит его достоинство в моих глазах, смотрел на пистолет подчеркнуто безразлично. Я снял с гардеробной полки обойму и вогнал ее в рукоять «макарова», затем затолкал оружие за поясной ремень под рубашку и вышел из каюты.
Пусть думает обо мне что хочет! Ровным счетом плевать на мнение окружающих! Ровным счетом!
Глава 33
При всех моих комплексах поверженного соперника я готов был снять шляпу перед Алиной, разумеется, при наличии шляпы. Хрупкая на вид девушка ассоциировалась в моем воображении с бронированной машиной, предназначенной для прохождения сквозь стены. Разве что мать кинулась бы спасать свое дитя столь же самоотверженно, как это сделала Алина, спасая Виктора от неминуемой изоляции в трюме. Я нашел объяснение ее поступку, хотя если рассматривать его здраво, то следовало бы крепко усомниться в здравости ума девушки. Виктор для нее перестал быть человеком в нормальном понимании этого слова. Врач превратился в средство для спасения чести и удовлетворения тщеславия. Только с его помощью Алина смогла бы доказать мне, что в вопросах логического мышления, наблюдательности и сообразительности я ей не ровня. Я готов был голову дать на отсечение, что она не задумываясь кинулась бы вытаскивать Виктора из тюрьмы, попади он туда раньше времени и без ее участия.
В общем, я ей слегка сочувствовал. Алина слишком высоко подняла планку своих качеств, она держалась со мной неоправданно самоуверенно; загнав саму себя на столь захватывающую дух вершину, Алина уже не могла спуститься вниз. Ей ничего не оставалось, как добиваться своей цели, используя для этого даже самые безумные средства.
Чтобы уединиться и избежать встреч с незваными гостями, я заперся в душевой кабине. «Макаров» был новеньким, крепко пахнул оружейной смазкой и вызывал острое желание взвести затвор и выстрелить в собственное отражение в зеркале. Я разобрал его и протер детали чистым платком. Потом долго смотрел на него, испытывая необъяснимую притягательную силу, которой обладает всякое оружие.
Пистолет, по-видимому, принадлежал Валере, но было странным то, что Нефедов предпочел доверить его Алине, а не мне. Может быть, Валера предполагал мою нежелательную реакцию на оружие и последующий за ней отказ присоединиться к нему? Я не задумывался над тем, в достаточной ли степени морален мой поступок, и не собирался в обозримом будущем отдавать оружие Алине. Я придумал себе оправдание, что оружием предпочтительнее пользоваться мужчине, и это оправдание меня вполне устраивало.
