Сергей Донской - Жадный, плохой, злой
Я попросил Веру включить портативный телевизор, погнутая антенна которого исправно ловила все столичные программы. Как раз подводились итоги новостей за неделю. Благообразный мужчина с пшеничными английскими усиками на чересчур крупном лице посмотрел мне в глаза поверх явно мешающих ему очков и доверительно предложил:
– Давайте поразмышляем вместе… Можно ли… э-э… считать участившиеся нападки правоохранительных органов на частный бизнес цепью трагических случайностей? Что это: ряд недоразумений или… э-э… все же новая политика государства? Если предположить последнее, то не приведет ли такой курс к полному крушению… э-э… выстраданных народом идеалов?..
Прежде чем задать очередной вопрос, мужчина старательно пережевывал собственные губы вместе с усами. От этого казалось, что в паузах он обдумывает, как бы половчее соврать. Размышлять с ним вместе мне абсолютно не хотелось. Астрологический вещун Павел Глоба и то вызывал у меня больше доверия.
– Скучаешь? – осведомилась Вера, временно прекратив месить тесто на столе, который являлся для нас кухонным и обеденным одновременно.
На моей памяти это была ее вторая кулинарная попытка подобного рода. То, что получилось у Веры в прошлый раз, не пожелала есть даже приблудная кошка Дашка. Но Вера упрямо именовала сие подгоревшее безобразие кулебякой, потому что под таким названием оно, видите ли, проходило в домашней энциклопедии.
Руки надо повыдергивать сочинителям этих идиотских рецептов, подумал я и протяжно зевнул.
Пришла Светочка. Но выглядела она так непривычно, что меня будто холодной водой окатили, затем встряхнули и резко поставили на ноги.
– Что с тобой? – крикнул я, пересекая комнату в два прыжка. – Тебя обидели?
Я крепко держал ее за поникшие плечи, не позволяя отвернуться для того, чтобы спрятать навернувшиеся на глаза слезы.
– Нет, – прошептала Светочка, – меня не обидели. Только испугали очень.
– Кто? – Короткий вопрос еле протиснулся сквозь мое сдавленное горло.
– Дядя один. – Она прерывисто вздохнула. – Сам лысый совсем, а борода, как у разбойника. И вся щека исцарапана.
Душман, сообразил я, метнувшись к двери. Светочкин голосок остановил меня на пороге:
– Его там нет. Он велел передать записку, а сам сел в машину и уехал. – Новый вздох сотряс худенькую фигурку моей дочери.
– Где записка? – спросил я. – Давай ее сюда.
Эмоции, переполнявшие меня, внезапно куда-то подевались. В моей душе сделалось пусто, как в шарике, из которого выпустили воздух. Как в свежевырытой могиле, которая еще только ждет свой гроб.
Расправляя перед глазами лист бумаги, я слышал над ухом встревоженное дыхание Веры и едва сдерживал желание поддеть ее подбородок плечом. На листе виднелись следы многократных сгибов, как будто послание специально готовилось таким образом, чтобы оно могло уместиться в маленькой детской ладошке. Текст был набран четким компьютерным шрифтом и отпечатан на лазерном принтере.
«Бодров! Выйдешь на улицу в 21.00 и сядешь в машину, которая будет тебя ждать. До встречи».
– Прямо-таки послание Фантомаса, – прокомментировал я прочитанное, надеясь, что голос мой беззаботен и ироничен. – Просто обхохочешься! – Вспомнив, как проделывал это зеленолицый злодей из древнего французского фильма, я размеренно произнес: – Ха, ха, ха!
– Кто такой Фантомас? – спросили Вера и Света в один голос. Они обе были из другой эпохи, где ничего страшнее кариеса и несвежего дыхания не наблюдалось.
– Это такой импортный Карабас-Барабас, – пояснил я, обращаясь в основном к дочери, глазенки которой блестели уже не от слез, а от проснувшегося любопытства.
– А Карабас кто?
Ну да, имя этого персонажа тоже был для Светочки пустым звуком. Былые сказочные герои давно повымирали, как мамонты. Детворе осталось восторгаться кретинскими шуточками Бивеса и Батхеда, методично гонять по экранам 16-битных героев да мечтать, что однажды они все поголовно станут маленькими принцами или принцессами шоу-бизнеса. Все это машинально пронеслось в моей голове, но ответ я так и не успел придумать, потому что в глаза мне вдруг бросилась одна деталь, которую я до этого не заметил.
Толстая прозрачная леска слегка зеленоватого оттенка, способная выдержать на весу стокилограммового сома. Она была завязана в петлю, только узел соорудили не скользящий, а затянули его намертво. Петля охватывала тоненькую шею Светочки. Свободный конец свисал за ее спиной до самого пола.
– Дай нож, – велел я Вере и только потом обратился к дочери: – Откуда у тебя это украшение?
– Тот бородатый дядя сначала дал мне записку, а потом надел на меня эту гадость. – Светочка с трудом втиснула палец между леской и горлом, подергала и призналась: – Никак не развязывается. Я старалась-старалась…
– Убери руку, – попросил я. Лишь когда лезвие ножа осторожно перерезало леску, я задышал полной грудью, словно до этого удавка находилась на моей собственной шее. Впрочем, когда я заговорил снова, голос мой звучал немного искаженно: – Этот бородатый дядя, этот… – С трудом проглотив эпитеты, которые так и просились на мой язык, я закончил: – Он что-нибудь передал мне на словах?
– Да! – оживилась Светочка. – Вспомнила! Если ты заупрямишься, меня подвесят на точно такой же леске. И предупредил, что петля отрежет мою славную головку. Разве такое может быть, папа?
Меня словно железным ломом в сердце саданули. Пока я безмолвно хватал ртом загустевший воздух, на помощь пришла Вера.
– Больше слушай всяких больных идиотов! – презрительно воскликнула она, увлекая Светочку к столу. – И не надейся, что из-за подобной ерунды я позволю тебе отлынивать от работы. Сейчас я займусь начинкой, а ты – тестом.
Вера всегда была твердо убеждена в том, что сюсюканье и всякие телячьи нежности только ослабляют людей, мешают им собраться в моменты опасности. Вот и ко мне она обратилась тоном, в котором трудно было заподозрить сочувствие:
– Ты поедешь?
Светочка гремела умывальником на веранде, разыгрывать перед ней невозмутимость и спокойствие пока что не было никакой необходимости, поэтому я мрачно процедил:
– Куда я денусь?
– Может быть, мы все-таки успеем скрыться?
Я посмотрел на валяющуюся у моих ног леску и медленно покачал головой:
– От таких приглашений не отказываются, Вера.
– Я бы поехала с тобой, – сказала она, – но ведь ты скажешь, что мне придется позаботиться о Светочке, да?
– Да. Считай, что уже сказал.
Повернувшись к Вере спиной, я отправился в соседнюю комнату, куда никто из нас обычно не заходил. В ней умерла хозяйка дома, и здесь всегда было темно и прохладно из-за наглухо зашторенных окон. В полумраке призрачно белела горка подушек, ни на одну из которых я не решился бы положить голову. В углу таинственно мерцали кустарные оклады дешевых иконок.
Я выбрал среди репродукций изображение Христа. Темный лик, пронзительный взгляд, маленький рот, незнакомый с улыбкой. У такого – сурового и отчужденного – невозможно было просить помощи и защиты. Оставалось уповать только на себя самого. Вернувшись в гостиную, я нацепил на запястье браслет часов, сунул в рот сигарету и приготовился ждать. Со стороны мое состояние походило на дрему. Но я никому бы не пожелал узнать то, что творилось в моей душе или виделось мне под сомкнутыми веками.
Глава 2
За всю дорогу мы не обменялись ни единым словечком – я и Душман. Он пялился на освещенную галогенными фарами дорогу, я в основном любовался его затылком, мысленно нанося по нему удары самыми разнообразными предметами, как тупыми, так и острыми. Наверное, он чувствовал мой убийственный взгляд, но петля, витающая над головой дочурки, связывала мне руки. Поэтому-то и надсмотрщиков ко мне не приставили. Я сам лез в пекло, как это водится на Руси. Добровольно и с песнями.
Езда по шоссе заняла около получаса. Потом начались окольные пути. Темный лес, не менее темные поселки. Каждый раз, когда мы выбирались на открытое пространство, ночное небо слева от меня наливалось болезненным румянцем. Это сверкала-переливалась миллионами огней невидимая Москва.
– Подъезжаем, – соизволил вымолвить Душман. Он произнес это таким торжественным тоном, словно намеревался показать мне все семь чудес света сразу.
Благоговение меня не охватило. Кем бы ни был человек, столь настойчиво желавший пообщаться со мной, я его заранее ненавидел. И не ожидал ничего хорошего от нашей встречи.
Финишная прямая оказалась заасфальтированной настолько скверно, что машину начало подбрасывать, как легкую байдарку на стремнине. Вскоре фары выхватили из темноты бесконечную ограду, увенчанную колючей проволокой. Очень похожие плиты мне доводилось видеть на взлетных полосах аэродромов. Только здешние торчали вертикально. Колония строгого режима? Я подозревал, что это так и есть, пока перед нами не открылись самые обычные на вид железные ворота. Охраняли их не представители доблестных внутренних войск, а двое молоденьких парнишек совершенно не бандитской наружности, хотя и коротко стриженные. Оба в оливковых рубахах с декоративными погончиками и нагрудными карманами, у каждого по черной повязке на рукаве. Если здесь объявлен траур, подумал я, то мое настроение придется очень кстати.
