Хождение по трупам - Оранская Анна
И Мэттьюз наконец отводит взгляд, заставляя меня усмехнуться, и так нейтрально присаживается на бортик ванной.
— Наверное, когда вернулась после этой встречи, жутко злилась на меня за то, что я вылил весь твой запас? Ну признавайся, Олли?
— Да нет, у меня ведь еще бар есть — ты о его существовании не знал, а я забыла и вот вспомнила на днях, но так к нему и не притронулась. Кстати, тебе бы надо в обществе анонимных алкоголиков главным консультантом работать — и излечивать людей такими вот жестокими способами. А что касается меня, то выпить, конечно, хотелось — признаю…
— Ладно, у меня подарок для тебя. Дюжина “Короны” — все равно она слабоалкогольная, да и я составлю тебе компанию — и куча мексиканской еды. Судя по тому, что ты все время встречаешься со своими друзьями в мексиканском ресторане, эта кухня тебе очень нравится. Угадал?
Так что остаток вечера провели за едой и пивом — не слишком пристойный напиток для леди, но в качестве сопровождения острейшей еды подходит, — обсуждая то, что имеем на сегодняшний день. И он согласился со мной, что если есть возможность потянуть с Ленчиком и дождаться, пока ФБР потеряет ко мне интерес, то так и надо сделать, потому что лучше уехать, а не бежать. А с паспортами он вопрос решил: в течение двух недель тот человек, про которого он уже говорил, сделает канадский паспорт для меня и на всякий случай для него, Рэя. И все, что надо еще, — права там, может, карточку социального страхования, я не уточняла. Уточнила только, почему канадский — услышав в ответ, что за мексиканку я, может, и могу сойти, но испанского уж точно не знаю. А к тому же канадский паспорт имеет массу преимуществ перед паспортами других стран. И канадцы чуть ли не по всему миру могут без виз разъезжать. И все, что нам останется, — это по пути из Лос-Анджелеса в Мексику — то есть до ближайшей границы — тормознуть в городе Сан-Диего, где живет этот приятель Рэя, и тот вклеит наши фото в уже готовые бумаги.
И ко мне опять вернулось хорошее настроение, и опять благодаря ему. И я настолько благодарна была, что ночью уже, когда собралась уходить к себе, сказала шутливо, но в то же время серьезно:
— Рэй, ты такими глазами все время смотришь на меня, голую, что я боюсь, что ожоги на теле появятся. Может, вызовем тебе девицу? Могу даже свою сексуальную комнату предоставить — она мне все равно не понадобится больше. Я плачу, соглашайся.
И он посмотрел на меня внимательно и потом качнул головой, заметив, что услугами проституток пользовался не раз и это совсем не так интересно, как может показаться. И все не отводил от меня глаз, и мне показалось, что я знаю, что он хотел бы мне сказать, но не решается, — и ушла, с деланным бессилием пожав плечами, чтобы не услышать, что хочет он именно меня…
— Я сказал — нет!
Черт, ну почему он такой идиот? Ведь так правдоподобно звучит все сказанное мной — на хрен ему риск? Но он, видно, не может терпеть больше — он, наверное, уже не раз мысленно представлял себя где-нибудь на Гавайях в окружении местных красавиц, миллионером, владельцем гигантской белой виллы на берегу океана и роскошной машины, человеком, которому не надо больше никого напрягать, а можно отдыхать остаток жизни. Он, наверное, уже не раз закрывал глаза и видел мешки с деньгами, и щупал их мысленно, и они хрустели у него в руках и пахли необычайно вкусно — как в детстве пахли конфеты, которые ему, малолетнему грязному оборванцу, маманя покупала раз в месяц в колхозной лавке.
Закуриваю, собираясь с мыслями, судорожно думая, как убедить его подождать еще немного, каких-нибудь двадцать дней. Но чувствую, ничего не выйдет — потому что он перенервничал уже, видно, натерпелся от меня, напрягался, ожидая в любой момент появления киллера, и два трупа на себя взял. И теперь, находясь в шаге от своей мечты, он просто ждать уже не может — и готов зарезать курицу, несущую золотые яйца, чтобы выхватить то единственное, на котором она сейчас сидит.
— Леонид, я еще раз говорю — ФБР меня дергает постоянно. Я же никуда не деваюсь, я здесь и готова платить — зачем рисковать и тебе, и мне? Кстати, мне сегодня опять с утра их спецагент звонил — встретиться хочет в неформальной обстановке. Хочешь, могу сегодня или завтра прийти с ним в тот ресторан, где с тобой были, — пусть твои люди понаблюдают, убедятся, что я не вру.
— Нет! Все, пустой базар идет! Отдавай Витюхе бумаги и чтобы завтра с утра была в своем банке и начала делать все, как он тебе расписал.
— Да нет у меня с собой бумаг! Я сюда приехала, рассчитывая на твой здравый смысл, — я-то знаю, что не хочу спалиться, и думала, что и ты не хочешь. Да пойми же — стоит мне двинуть деньги, они их тут же проследят и все проверят. Они же боятся, что я смоюсь.
Вижу, что Ленчик бесится уже — пытается это скрыть, но готов взорваться, прозрачный он, до Корейца ему далеко в этом плане. Тот бы слушал-слушал и говорил бы спокойно, а потом сделал бы один-единственный шаг — и все б было так, как он хочет. А этот…
— Леонид, вообще, она права, — слышу шепот нагнувшегося к нему Виктора. — И вправду стремно. Ты ж знаешь весь план — фирмы начнут валиться, эти начнут искать и на нас и выйдут…
— На тебя они выйдут — если херово все продумал! — громко отрезает Ленчик, уже не сдерживаясь. — А если хорошо думал, то хер найдут концы. Хватит мне мозги еб…ть — сказал завтра, и все!
Глаза его, и без того пустые, становятся похожими на черные дырки в черепе, да и вся рожа напоминает выдолбленную тыкву, атрибут Хэллоуина: такие же редкие и кривые зубы, такая же лысина, такой же желтоватый оттенок кожи. И мне кажется, что в голове у него, как и положено в Хэллоуине, зажгли свечку — которая поджаривает остатки крошечного, как у динозавра, мозга.
— Так что завтра езжай в свой банк — Это уже мне. — А послезавтра в двенадцать будь здесь, усекла?
— Да не поеду я завтра никуда, — тихо, но отчетливо произношу в ответ. — Я не дура — и бабки вам отдавать, и еще потом сесть по обвинению в отмывании мафиозных средств, или попытке скрыться от уплаты налогов, или попытке сбежать. Мне еще минимум три недели нужны — я за это время окончательно решу с ними вопрос, и через адвоката, и сама. А чтоб ты не думал что я свалила, приезжать сюда могу хоть каждый день — если, конечно, ФБР меня не пасет и кто-нибудь из их агентов не сидит сейчас в зале.
Виктор оглядывается так нервно, что сразу ясно, что он боится, и давно, видно, боится, и ФБР, и Ленчика — но попал коль, деваться некуда, пусть подергается. Вокруг никого, зал на кабинки поделен — и кажется то, что он не может охватить взглядом весь зал целиком, нервирует его еще больше.
— Да не гони — никто тебя не пасет, у меня пацаны у входа сидят в машине…
— Ну да — и сразу определяют, кто есть кто. Они у тебя по-английски-то говорят с трудом, как они могут в американцах разбираться?
— Леонид, она права, — говорит Виктор уже громче и смолкает, встретившись с тяжелым, изучающим взглядом. Ленчик смотрит на него как на насекомое, как на комара, осмелившегося потревожить большого, грозного человека, который этого комара может прихлопнуть в любую секунду одним движением. Я в Москве еще видела такие взгляды, пусть и не мне адресованные, — неприятно, не скрою. Но на меня такое не действует — надеюсь, что Ленчик уже убедился в этом. А вот на Виктора действует — он затыкается сразу.
— Короче — завтра…
— Нет, — смотрю ему в глаза и выдерживаю взгляд. — Я собой рисковать не буду.
— Завтра! — заключает он, опираясь на стол и готовясь встать и уйти. — Если завтра в двенадцать тебя не будет в ресторане, послезавтра будешь должна на пол-лимона больше. Включаю тебе счетчик, и каждый день тебе будет капать пол-лимона — за двадцать дней десятка. У тебя эти бабки есть — не последнее отдашь…
И встает, и застывает, слыша мои слова, медленно поворачивается всем грузным телом и плюхается обратно, и смотрит на меня так, словно не верит своим ушам.
