Владимир Гриньков - Министерство мокрых дел
Несоизмеримо было то, что он сделал, и то, что в результате сделают с ним. Так бывает несправедлив судебный приговор мальчишке, укравшему из погреба две банки консервированных огурцов.
– Да, это я, – сказал он, пряча глаза.
– Неужели? – дурашливо изумился я. – Ну кто бы мог подумать! Хорошо, что сказал. А то бы я мучился в неведении!
– Прости, – промямлил Толик.
– Да чего уж! – Я откровенно ерничал. – Свои люди. Ладно, вали отсюда. И чтобы я никогда в жизни тебя больше не видел.
– Мне некуда ехать.
– Вот это уж не моя забота. В крайнем случае, двигай в партизанскую деревню. У них там цены за постой смешные.
Он взялся за ручку двери.
– Но ты хоть скажешь – зачем? – не выдержал я.
– Посмотреть хотел. – Он взглянул мне в глаза, впервые за последние пять минут. – Как ты прореагируешь.
– Ну и как? Достойно?
– Нервничал, – буркнул Толик.
– Нервничал, – признал я. – А паспорт где взял?
– Какой паспорт?
– Который в редакции газеты предъявлял. Когда текст некролога подавал.
– Нашел. Давно. Лежал без пользы.
– И наконец сгодился. За паспорт-то тебя и хлопнут, дурашка. Мало не покажется.
* * *Наутро приехали два человека. Оба в штатском, оба под два метра ростом и оба такие неулыбчивые, будто еще в далеком детстве кто-то нехороший очень сильно их чем-то расстроил и до сих пор они не могут прийти в себя.
Они позвонили мне от охраны, я заказал на них пропуска, но здесь случилась заминка. У них обоих оказалось при себе оружие, с оружием охрана не пропускала никого, и они, помявшись, разделились. Один остался снаружи, забрал у товарища пистолет, второй прошел в здание. Пищалка на входе все-таки сработала, и ему пришлось предъявлять упрятанные в карман наручники. Наручники пронести ему разрешили.
Двухметрового звали Николаем. Едва мы вошли в лифт, он выдернул из кармана фотоснимок и показал его мне:
– Это и есть тот самый человек?
На фото был Толик. Снимок, судя по всему, сделали с экрана телевизора. Быстро же обзавелись подручным материалом.
– Да, – подтвердил я.
– Он сейчас на месте?
– Еще не приходил.
Я очень надеялся, что и не придет.
– Как его фамилия?
– Вы имеете ордер на его арест и даже не знаете фамилию человека, которого арестовываете?
– Ордера нет, – флегматично ответил Николай. – И это не арест, а задержание.
Вы бы много наработали, если бы в помещении, в котором вы находитесь, была устроена засада? Я придумал для себя причину покинуть офис. Николай остался нести службу. Я почти на сто процентов был уверен в том, что он потратит время впустую, но не хотел расстраивать своего неулыбчивого знакомого.
До обеденного перерыва Толик так и не появился. Я вошел в офис и обнаружил там сидящего в одиночестве порядком заскучавшего Николая.
– Не появился? – участливо осведомился я.
– Нет.
– Сочувствую.
– Вас просил позвонить Мартынов.
Я позвонил. К сожалению, Мартынов был на месте. К сожалению потому, что он был взбешен и кипел так, что в далекой Арктике, наверное, началось таяние льдов.
– Ты решил с прокуратурой потягаться? Про свои розыгрыши на время забудь, тут дело серьезное!
– Что случилось? – изобразил я кротость.
– Где этот твой составитель некрологов?
– Я и сам его жду с нетерпением! – воспылал я благородным гневом. – Хочу поквитаться с мерзавцем!
– Не юродствуй!
– Да как вы могли подумать! – вознегодовал я.
– Женя! – поумерил пыл Мартынов. – Отдай нам его!
Он говорил, как злодей в одном известном фильме. Я хотел ответить: «Не дождетесь!», но не мог этого сделать.
– Ваши люди здесь, – сказал я. – Все готово к встрече. И как только тот молодец появится…
– Ты предупредил его, да?
– Еще чего! – отверг я гнусные инсинуации.
– Почему же он не вышел на работу?
– Здесь не его работа. Он числится в каком-то рекламном агентстве. Я даже не знаю, в каком именно. А к нам прибился из любви к телевидению. На общественных началах, так сказать.
– Телефон!
– Что – телефон? – изобразил я тугодумие.
– Телефон его дай! Рабочий, домашний.
– Чего не знаю, того не знаю.
Я услышал, как он шумно вздохнул. Злился на меня, наверное. Я надеялся, что это ненадолго.
– Как работа? – попытался я перевести разговор на другое. – Про Жихарева никаких вестей?
– Бегает твой Жихарев, – буркнул Мартынов. – Где-нибудь под пальмами.
– Значит, все-таки за границей?
– Где же ему еще быть.
– А Шмыгова нашли?
– Какого Шмыгова?
– Товарища его по институту. Того, что из преступной группировки. Про которого вы сейчас всех спрашиваете. Я в курсе.
– Кто спрашивает? – раздельно произнес Мартынов.
– Вы, – не очень уверенно ответил я. – Или из милиции кто-то.
– От кого ты это слышал? Когда? Что за новости?
И я понял, что никакая милиция Шмыговым не интересовалась. И прокуратура тоже. Иначе не был бы сейчас у Мартынова такой удивленный голос.
* * *Боярковы пригласили меня в гости. Инициатива исходила от Антона, Ольге мысль усадить меня за семейный стол и в голову бы не пришла. Мне казалось, что у нас с нею начинается жизнь, которой она жила с Жихаревым. Буйство любви и одновременно монашеская смиренность в рамках семьи при полном умолчании о той, второй, богатой событиями жизни. Ольга старательно вымарывала любое упоминание обо мне в их с мужем вечерних разговорах за ужином, но Боярков о нашем с ним нечаянном знакомстве помнил и был не против нашу встречу повторить. Ему, кажется, льстило знакомство со мной.
Я приехал к ним, не придумав причины отказаться. Антон излучал радость и с чувством жал мне руку. Ольга стояла подле него, улыбаясь приветливо и несколько настороженно. Взглядом я пообещал ей полное отсутствие неожиданностей.
– Оленька, собирай на стол, – проворковал Антон, препровождая меня в комнату с явным намерением занять разговором.
Он явно ощущал себя главой семьи, хозяином и повелителем близлежащих окрестностей. С достоинством справился о моих делах, поведал о собственной работе, причем, по нему было видно – гордится. Он казался мне актером, играющим одну и ту же давным-давно затверженную роль. Если бы не его самолюбование, ко всему этому можно было бы относиться без иронии – каждому человеку небезразлична его собственная судьба. Но не до такой же степени…
Появляясь в комнате то с одним блюдом, то с другим, Ольга вслушивалась в обрывки мужниных фраз, и мне казалось, что она едва заметно улыбается. Этот треп она слышала на протяжении многих лет, привыкла к нему и относилась со снисхождением, как обычно относятся женщины к рассуждениям своих подрастающих детей и в той же степени к рассуждениям собственных мужей, с которыми прожили десять и более лет.
Иногда мы с Ольгой встречались взглядами и тайком улыбались друг другу. У нас была общая тайна, одна на двоих. Антон здесь был третьим лишним.
– Сейчас прорабатываем контракт с корейцами, – вещал Антон. – Они заинтересовались, на днях встречаем делегацию.
Он ронял слова веско, значительно поджимая при этом губы. А я вдруг поймал себя на мысли о том, что любой успех мужа-рогоносца не стоит и выеденного яйца. Миф. Ноль. И этот ноль дает измена жены. Мужчина может полететь в космос или вывести какую-то мудреную формулу. Или выиграть бой с превосходящими неприятельскими силами. Или снять сумасшедше кассовый фильм. И тогда он победитель, герой и настоящий мужик. До тех самых пор, пока его успех не перемножат на ноль. Тот самый. А что получается в итоге, из арифметики знает каждый.
– Прошу к столу! – пригласила Ольга.
Мягкий голос и столь же мягкие движения. Как же все это было знакомо! Я узнавал ее каждодневно, в те недолгие часы, которые мы с ней похищали у судьбы. Как жаль, что Антон сегодня с нами и я могу прикоснуться к Ольге лишь взглядом.
Началось застолье. Обычное, русское. С короткими, только для проформы тостами. С размягчением душ и вязкостью разговоров, в которых фразы начинаются, но иногда не заканчиваются, и никто не обнаруживает ни отсутствия логики, ни смешной для человека трезвого бессвязности беседы. Антон, клянусь, менялся на глазах. Первое время еще пытался сохранять на лице пьяную многозначительность, но очень скоро вернулся к истокам. Стал смешлив и вполне непосредствен. Наверное, таким он был в юности. Когда все еще только предстояло совершить и ни перед кем форсить или что-то доказывать не было совершенно никакой надобности.
Я украдкой посматривал на Ольгу. Она была мила и маняща. В какой-то момент наши с ней руки на мгновение встретились. Удар молнии. Я все бы сейчас отдал за то, чтобы мы были с ней наедине. Мне не хватало ее – даже в те короткие часы, пока мы были вместе.
Когда Антон отлучился, я потянулся к Ольге и поцеловал ее долгим, безумно жарким поцелуем. Когда она отстранилась – прошептала:
– Сумасшедший!
