Владимир Гриньков - Министерство мокрых дел
Обзор книги Владимир Гриньков - Министерство мокрых дел
Владимир Гриньков
Министерство мокрых дел
* * *
Я не знаю в жизни ничего более неожиданного, чем неприятности. Никогда не успеваешь к ним подготовиться – они возникают внезапно, не заботясь о том, что ты еще не оклемался от предыдущих. Со счастливыми случайностями как-то не так удачно получается: они приходят не часто, не так неожиданно и быстро растворяются в потоке суеты. А вот у неприятностей удар точный – они бьют сразу и наотмашь.
Мы сидели вдвоем со Светланой в офисе нашей студии. Если вы решили, что мои мысли о неприятностях – это о Светлане, то ошиблись. У нас с ней полное взаимопонимание, крепкая любовь (в далеком прошлом) и столь же крепкая дружба (это сейчас). Такими подругами мужчины не разбрасываются, их ценят, и я не исключение. Так что Светлана для меня – друг, почти сестра и заодно коллега.
Светлана разбирала поступившую почту. Я же творил. Творческий процесс протекал следующим образом. Я сидел развалившись на диване и смотрел в потолок. У нас на носу была съемка очередного выпуска программы «Вот так история!». Сценарий готов, участвующие в сценах люди замерли в положении высокого старта, герой программы уже давно созрел (хотя лично он о том даже не догадывался), а я все тянул. Не могу точно определить причину внезапно охватившего меня ступора, но «добро» на съемку я не давал. Что-то мне в сценарии не нравилось.
– У нас график, – спокойно напомнила мне Светлана. – Сроки.
Сказала без укора и нажима. Надо, мол, снимать – только и всего.
Я оторвался от тяжких дум и посмотрел на нее. У Светланы сейчас был вид делопроизводителя какой-то заштатной государственной конторы. Только черных нарукавников не хватало для полного сходства.
– Что с почтой? – спросил я, только чтобы не отвечать на хотя мягко, но прозвучавший в ее словах укор.
– Пишут, – ответила она неожиданно резко.
– Подбрасывают новые идеи? – Я попробовал придать своему вопросу игривость.
– В каждом втором послании, – коротко отозвалась Светлана.
– Озвучишь? – не унимался я.
– Соседа вот своего предлагают разыграть. У него машина, и в эту машину прямо на его глазах въезжает «КамАЗ»… – печально ответила она.
– Да, это свежо, – заскучал я.
Светлана вздохнула и одарила меня взглядом, в котором читалось бесконечное сочувствие.
– У тебя нехорошее настроение, Женька… – осторожно сказала она.
– Ты чертовски проницательна, – машинально ответил я. Больше всего мне хотелось, чтобы меня все и навсегда оставили в покое.
Светлана с хрустом вскрыла очередной конверт. Видимо, она все-таки разозлилась.
– Все нормально в нашем сценарии, – сказал я примирительно. – Все хорошо. Все гладко. Это-то и не нравится!
– Сценарий как сценарий, – монотонным голосом ответила Светлана, читая свежевскрытое письмо.
– Изюминки нет.
– А вот еще! – сказала Светлана, пробежав глазами текст очередного послания. – Предлагают закатать в банки с этикеткой «Тушенка» красную икру.
– И что?
– И так продавать.
– А смысл?
– Ну, покупает человек якобы тушенку, приносит ее домой, открывает, а там вместо тушенки…
– Как же мы это снимем? – Я не дал ей договорить. – Ну, купил, бросил в сумку, принес домой. Как снимать его, если он сидит за бронированной дверью своего жилища? Откроет втихаря нашу «тушенку» и помчится за следующей банкой. Этак на него красной икры не напасешься. Хотя… – Я развеселился. – Если вот только эту икру продавать не в жестяных банках, а в стеклянных…
– В прозрачных, что ли?
– Ну! Видно же, что икра. А на этикетке написано большими буквами: «Тушенка говяжья». А? И цена – не как у икры, а как у тушенки. То есть почти даром. Вот это нормально!
– Неплохо, – оценила Светлана, вскрывая очередной конверт. – Камеру прячем где-нибудь за спиной продавца и снимаем лица покупателей крупным планом.
– Покупатели продавцу: «Это все-таки икра или тушенка?»
– А он им в ответ: «Читать умеете? Написано же!» – Было видно, что и Светлану развеселила эта идея.
– Ага! И на ценнике тоже печатными буквами крупно: «Тушенка говяжья».
– В общем, не верь глазами своим, – резюмировала Светлана и развернула присланную по почте газету.
– Да, из этого сюжета что-нибудь можно вытянуть… – Кажется, эта идея мне начинала нравиться.
– Жень! – вдруг всполошилась Светлана. – Как твое отчество? Иванович?
Я даже не сообразил, что у нее изменился тон, и ответил беспечно:
– Иванович.
Она опустила газету, и только тогда я увидел ее лицо. На нем не осталось и тени недавней улыбки, лишь какая-то гримаса.
– Что за чушь? – сказала она с досадой и почему-то со смущением.
Если бы не выражение ее лица, я бы не сдвинулся с места. Но лицо уж больно было нехорошее. Я подошел к столу и взял газету из Светланиных рук. Светлана вроде бы пыталась мне ее не отдать, но у нее не получилось.
«Это» я увидел сразу. Небольшое, окаймленное траурной рамкой сообщение было обведено красным фломастером. Чтобы, значит, долго не искали.
«Трудовой коллектив и друзья скорбят о безвременной кончине своего товарища – Колодина Евгения Ивановича и выражают искренние соболезнования родным и близким покойного».
Подобных сообщений я перевидел тысячи, но это было особенное, потому что Колодин Евгений Иванович – это я.
– Может, речь не о тебе? – неуверенным голосом предположила Светлана.
– Тогда почему эту газету прислали в конверте именно к нам в офис? Да еще обвели сообщение фломастером? – Я не нуждался в Светланином сочувствии.
И вдруг мне стало по-настоящему плохо. Да, обо мне речь. Я умер. Вот так дела!
* * *У Кости Жихарева было удивительное и редкое по нынешним временам свойство. Он давал деньги, ничего не требуя взамен. Жихарев был бизнесменом средней руки, имел в Москве три фирменных мебельных салона и на нашем горизонте появился совершенно случайно. Я познакомился с ним при подготовке съемок очередного сюжета. По сценарию предполагалось разыграть одну очень небедную даму. Дело должно было происходить как раз в мебельном салоне. Дама приезжает туда, чтобы купить спальный гарнитур по совершенно сумасшедшей цене – этот гарнитур она присмотрела уже давно. Продавцы вьются вокруг нее, лепеча комплименты ее вкусу.
Дама, зная цену льстивой вежливости алчных продавцов, пропускает все мимо ушей, деловито оформляет покупку, и вот тут-то, когда она уже отдала деньги, начинается самое интересное. За те пять минут, пока ей выписывали чек и пересчитывали толстенные пачки купюр (а гарнитур, скажу вам, стоил никак не меньше трех новеньких «Мерседесов»), выставочный образец гарнитура подменили. Внешне он, конечно, был как и прежний, но только внешне. И когда покупательница идет к выходу из мебельного салона (гарнитур в разобранном виде ей должны доставить чуть позже, прямо со склада), она проходит мимо выставочного образца, а там крутится один из продавцов. Продавец будто бы случайно открывает дверцу платяного шкафа, и внутри наша дама вместо виденного ранее великолепия видит грубого изготовления нешпонированные полки из древесно-стружечной плиты и прочие безобразия. Не веря увиденному, она приближается, продавец пытается прикрыть дверцу, а та дверца вдруг отрывается и – ба-бах! – об пол, при этом разлетается вдребезги зеркало. Еще бы дверце не оторваться, если она держалась на еще тех петлях да на кривых гвоздях вместо шурупов. Продавец заливается краской от смущения и бормочет что-то об этих чертовых поляках, которые мебель делать не умеют и вообще… Тут багровеет и наша дама, потому что о польском происхождении гарнитура она слышит в первый раз. До этого речь шла об итальянской мебели, и на ценнике ведь было ясно написано: «Производство: Италия». Дама метнулась к ценнику, а там: «Производство: Польша». Зато цена прежняя – эквивалент трех «Мерседесов». Ну, внутри гарнитура, вы понимаете, обнаруживается сплошной ужас, совсем не то, что пять минут назад видела наша покупательница, и стоить этот набор древесно-стружечных плит таких больших деньжищ никак не может, но деньги покупательнице возвращать никто не собирается, потому как: «Уважаемые покупатели! Купленные в нашем салоне товары обмену и возврату не подлежат» – выведено крупно на стене печатными буквами.
Понятное дело, истерика, скандал… Вы видели когда-нибудь разъяренную русскую бизнес-леди? Пахнет она, конечно, «Паломой Пикассо», но свои интересы отстаивает стойко, имея в генах память о битве за жизнь в коммунальной квартире, о грызне в очередях за хозяйственным мылом в семьдесят восьмом году и опыт борьбы за единственную на сто пятьдесят семь желающих путевку в дом отдыха в поселке Суходядьково. В общем, зрелище получилось не для слабонервных. В тот раз мы отсняли превосходный материал.
А разворачивалось это действо в мебельном салоне, который как раз и принадлежал Косте Жихареву. Костя в тот раз даже не взял с нас денег. То есть договор мы подписали, и сумма там была проставлена, но Костя, после того как понаблюдал за нашей работой, неожиданно сказал мне:
