Петр Катериничев - Игра теней
С этой бодрой считалочкой заруливаю в комнату Али. Естественно, предварительно постучав.
— Ну как с хлебом? Принес?
— С хлебом — хорошо, без хлеба плохо.
— Ой… У тебя куртка в крови…
— С мясом возился. Аля, у меня к тебе вопрос…
— Задавай.
— Ты с кем-нибудь общалась из своих прежних знакомых с той поры, как живешь у меня?..
— Вообще-то… Один раз звонила по телефону.
— Кому?
— Ну… одному шировому. Витьку.
— Зачем?
— Да просто поболтать. Нужно же с кем-то общаться…
— О чем болталось?
— Да так, ни о чем. Просто сказала, что живу у одного хорошего человека…
— И адресочек оставила?
— Да что я, дура, что ли?
— Лисенок… Этот Витек тебя сдал…
— Витек? Да я же говорила, он безобидный, как рыба.
— С голубой кровью… Чудо-юдо рыба скат…
— Погоди… Как это — сдал? Это тогда?
— Это теперь. Ребятки подходили. По твою душу. Девочка побледнела:
— Сегодня? К тебе?
— Ага.
— И — что?
— Ушли. Вернее — уехали.
— Но я же не говорила, у кого я, честно.
— Верю. Но местонахождение любой персоны можно узнать в справочной службе по номеру телефона.
— Да? Но я и номер не называла…
— Телефоны с определителем — нынче не роскошь а средство выживания…
Особливо у наркош, даже таких тихонь, как эти Шура и Витя…
— А кто подходил?
— Бычата. И в племенные им не выбиться при таких куцых мозгах.
— Олег… Наверное, они теперь не отвяжутся.
— Уже отвязались…
— Ты их не знаешь.
— Этих — нет. Да и знать не хочу.
— Чего они хотели?
— Позаботиться о моей добродетели.
— В смысле…
— В смысле — продать тебя мне.
— Продать?..
— Ага.
— А ты что? — Девочка смотрит на меня, широко раскрыв глаза, и, кажется, не видит.
— Эти ребятки классику не знают…
— Чего?
— Продаются только мертвые души. Живые — нет.
— А я — живая?
— Да. Только замерзла сильно.
— Я отогреюсь, правда?
— Правда.
…Сижу перед мерцающим экраном компьютера, и голове — ни одной мысли.
Только их составляющие: обрывки слов, понятий, символов… И вместо пустых и никчемных умствований хочется погрузиться в сиреневый мир Врубеля, плавать во влажно-мерцающем тумане Эдгара Дега или попросту заблудиться в красных виноградниках Винсента Ван-Гога…
— Не спишь?
— Сплю. И даже сны вижу.
— Не помешаю раздумьям?..
— Красивая девочка не может помешать ничему.
— Прекрати называть меня девочкой. Я давно взрослая.
— Все мы в чем-то дети…
— Да?
— Вот тянет меня сейчас искупаться в заливе Ла-Плата…
— Это где?
— Да разве это важно? Название красивое. «А что везете капитаны, издалека-далека, а везете вы бананы и ковровые шелка, виноградное варенье, анашу и барбарис разноцветные каменья, апельсины и маис…» — Экзотика.
— Дронов, а ты романтик.
— Я вам больше скажу, милая барышня, я — последний романтик в этом мире.
— Ископаемый Дрон?
— Читала «Алису в стране чудес»?
— Не-а. Пластинку слушала. И в энциклопедии про дронов есть.
— В детской?
— В нормальной. «Брокгауз и Ефрон». Съел?
— Рад бы, да пока нечего. Так что там пишут эти сиамские близнецы насчет дронов?
— Это был полезный ископаемый.
— Ну да?!
— Причем совершенно беззащитный. Жили они на острове Маврикий. И ученые считают, что последнего дрона убили примерно лет триста назад.
— Крайнего…
— Какая разница?
— Тебе, может, и без разницы, а мне на душе легче.
— Ну, как знаешь. Так вот, после того, как убили последнего… крайнего дрона, на Маврикии стали сохнуть деревья, целые рощи, а потом — высыхать ручьи, выгорать травы… Оказывается, дроны как-то очень были важны для всего на острове…
— Понятно. Биоценоз.
— Что это такое?
— Замкнутая природная система, внутри которой сохраняется равновесие.
— И всем — хорошо?
— Ну да… Как водится… Антилопы кушают траву, львы кушают антилоп…
— А люди бьют львов… Даже не из-за шкур: просто показать, что сильнее. Я права?
— Ага. И особенно противно, что бьют ради удовольствия, из снайперских винтовок, сами не подвергаясь ни малейшей опасности.
— Или — друг друга.
— Или — так.
— Знаешь, Олег, а Маврикий был очень мирный остров… Там не было хищников.
Самыми мирными были дроны… И самыми беззащитными. Их истребили первыми. А потом все стало гибнуть само собой…
— По-моему, ты просто придумываешь себе сказку…
— А разве это плохо?..
— Хорошо.
— Правда?
— Ага.
— Человек должен верить в сказки. Только тогда он будет помнить себя ребенком — и любить… И каждый свою сказку придумывает себе сам.
— Жизнь — это и есть сказка. И называется она любовь.
— Думаешь?..
— Без любви все теряет смысл.
— Хотелось бы в это верить, — хмыкает Аля.
— А ты верь. Помнишь горьковского Луку?
— Это откуда?
— Из пьесы. «На дне». Раньше ее в школе проходил — Не помню. Если я в школе что-то проходила — мимо. Не задерживаясь. Да и в школе я была последний раз…
— Писать умеешь?
— А как же. И считаю хорошо. Если есть что. Tак чего тот Лука?
— Он сказал просто: «Во что веришь, то и есть». Аля наклонила голову чуть набок, задумчиво приз сила кончики волос:
— Знаешь, Олег, ты очень странный. Словно не от мира сего. Прямо настоящий «ископаемый дрон». Только…
— Что — только?
— Ты совсем не похож на беззащитного…
— Всякий романтик только тогда чего-нибудь стоит, если умеет защищаться. И защищать других.
«Романтик должен уметь защищаться». Эффектно сформулировано. Мы и защищаемся. Каждый в свое время — где-нибудь между семнадцатью и девятнадцатью» страдает комплексом сверхполноценности: сил с избытком, все удается и кажется, что так будет всегда. Потому что — очень хочется… Потом… Потом человек получает по башке — неудачная любовь, нескладывающаяся жизнь… И начинает такой человек строить вокруг себя «броню». Из цинизма, из наигранной веселости, из пьянства — что есть в наличии, что больше принято окружением, то и подойдет. В действительности — он просто хочет остаться ребенком и сохранить свою сказку…
Но и жить с ней порой бывает невмоготу…
«Броня» накрепко защищает душу от разочарований. Их больше нет.
Но…
Нет и очарований…
Человеку хочется поделиться своей сказкой и поверить в чью-то еще… Ведь на самом деле любому так немного надо — любить и быть любимым, заботиться о ком-то и чтобы заботились о нем…
Любой — это значит «любый», тот, кого любят…
И еще — дружить…
Жить другим — дружить…
Хуже всего, если «оболочка» съедает человека, стискивает его душу до пределов даже не пространства — плоскости, горько расчерченной квадратами похожих, изматывающих, пустых дней…
Душа погибает, и жизнь кончается… Остается лишь существование…
Закрываю глаза…
…По дорожке, усыпанной морским песком, идет девушка. На ней легкое платьице, ветер играет волосами. Девушка босиком, и я слышу шуршание песка, когда она касается дорожки ступнями…
Ее фигурка кажется почти невесомой… И цвет волос переменчив — то светло-русые, то золотистые, то каштановые… Волны добегают до ее ног и ласкаются бел ми кудлатыми щенками…
— О чем задумался?
— Скорее — размечтался. Привычка приятная, вредная.
— Почему?
— Быстро превращается в философические дебри интеллигентские бредни…
— Дебри и бредни… Звучит красиво… Почти как «бренди».
— Заумь.
— Почему?
— Ежик получится.
— Какой ежик?
— Шел себе ежик по лесу…
— А-а-а… Знаю. Забыл, как дышать, — и умер.
— «Потому что, если не любил, значит, и не пел, и не дышал…» Может быть, самое страшное для человека — разучиться любить?..
— Знаешь сказку про орла? — спрашиваю девочку.
— Тоже редкого?
— Ага. И — хищного.
— Расскажи.
— Однажды орел летел над вершинами гор, занесенных снегом. Тяжел был его полет — сгущались тучи, проносились тяжелые шквалы, с гор срывались обвальные лавины и с грохотом мчались в бездну, погребая под собой все живое… Орла сносило к земле, несколько раз ударяло об острые гребни скал, но он одержимо боролся со стихией и летел, невзирая на бурю… В когтях его была зажата добыча, но он не разжимал когтей, чтобы спастись, он знал: там, в заоблачной выси, в тесном, но таком родном гнезде его ждут орлица и двое. маленьких орлят, которых он должен выкормить, научить бороться с бурями и — царствовать в этом мире льда, камня и снега…
У него была цель, и ничто не могло заставить его свернуть с пути. И еще — он не имел права погибнуть и был готов бороться до конца и победить…
Но вдруг…
То ли порыв ветра занес эту шалую мысль, то ли тяжесть стала неодолимой…
«Зачем все это? — подумал орел. — Зачем я убил этого маленького зайчишку, который так весело скакал там, внизу… Зачем эти горы и эти снега, и все так безрадостно и темно вокруг… Зачем я, и есть ли в этом ледяном мире хоть какой-то смысл?..»
