Данил Корецкий - «Сандал» пахнет порохом
– Ничего, дядя Якуб, – успокаивающе произнес Джамалутдин, не понимая – чего так боится бывший фельдшер, а ныне инструктор-психолог. – Все будет хорошо…
– Да, да, я собираюсь применить морфин, он, конечно, тяжелый, но какая ей разница, ведь правда?
– Правда, правда, – кивнул Джамалутдин, но тут же будто вынырнул из забытья. – Что значит: какая разница? Зачем морфин?
– Ну, ее же все равно разорвет на куски… А кокаин закончился… Он, конечно, легче, но его уже нет. И не потому, что я его вынюхал сам – это ложь!
Якуб двумя пальцами схватился за кончик носа и тут же провел по коротко подстриженным усам. Так делают люди, у которых кокаиновый насморк.
Горячая волна ударила Джамалутдину в голову: эта сволочь уже считает Мадину мертвой и собирается посадить на тяжелый наркотик! Под взглядами Саббаха и его псов он с трудом сдержался.
– Ладно, завтра поговорим, – сказал он и сумел сохранить голос спокойным. – Мне тоже надо кое-что усовершенствовать в системе подрыва.
– А я так боюсь этих ваших подрывов, этой взрывчатки! – замахал руками бывший фельдшер. – Но у каждого своя работа! Хорошо, что ты согласен со мной по схеме обработки…
Якуб оживленно потер сухие ладошки.
– Мы подготовим ее в нужное время – никуда не денется! Не она первая, не она последняя…
Джамалутдин до боли в пальцах сжал кулаки, но спросил обычным, спокойным голосом.
– Вы живете по-прежнему в Бабай-Юрте?
– Да, дом у меня там… Хотя, в основном, ночую здесь, так удобней. Но сегодня хочу сходить домой… Ну, я рад, что мы договорились. Тогда до завтра…
– До завтра, – сказал Джамалутдин, отводя взгляд.
* * *Зимой в горах рано темнеет. Только что стоял светлый день, как вдруг небо посереет, сумерки сгустятся, и на землю падает ночь. Впрочем, еще час продержится светлое время, так что Якуб должен скоро появиться: в темноте плутать по горным тропам нет резона даже тому, кто родился и вырос в этих краях. Джамалутдин сидел на большом камне за пределами минного поля. Он с первого раза запомнил расположение мин, и теперь не нуждался в проводнике.
Якуб, конечно, за много месяцев тоже выучил схему расстановки наизусть. Вначале Джамалутдин думал устроить ему сюрприз: переставить «пээмэнку»[40] на новое место, или проволоку какой-нибудь растяжки протянуть в другом направлении… Потом решил, что это слишком рискованно: и взрыв услышат, и прибегут быстро, и следствие проведут тут же. Установят – кто ходил через минное поле, да кто мог с минами такие штуки устроить? А выйдет, что кроме Джамалутдина и некому! Так что он от первоначального плана отказался и теперь сидел на камне у разветвления тропинок: одна поворачивает на Мамут, а вторая идет прямо к дороге, где можно поймать попутку до Бабай-Юрта. Сидел и терпеливо ждал. Из «Гнезда» это место не просматривалось – вокруг все заросло лесом и кустарником, в конце дня тут, обычно, никто не ходит, короче – позиция выбрана удачно. За спиной – небольшой рюкзак, из которого торчит отполированная ручка малой саперной лопатки. Он не представлял, как сделает то, что собрался, но знал наверняка, что сделает!
Небо уже начинало сереть, когда он увидел высокую согбенную фигуру с длинным, почти в свой рост, то ли посохом, то ли шестом. Фигура продиралась сквозь кусты, на всякий случай прощупывая длинной палкой дорогу перед собой. Когда она подошла вплотную, Джамалутдин спрыгнул с камня и вежливо поздоровался. Якуб шарахнулся в сторону и схватился за сердце.
– Уф, как ты меня напугал! Я думал – это враги!
– А кто у тебя враги, дядя Якуб?
– А-а-а… Жизнь устроена так, что у каждого живого существа кругом враги. Одних он ест, другие хотят его съесть… Вот и ходят с опаской, спиной друг к другу не поворачиваются, – Якуб засмеялся дребезжащим смехом.
Очевидно, он принял свою дозу и находился в хорошем состоянии и настроении. Но смех тут же оборвался.
– А ты здесь что делаешь? – настороженно спросил бывший фельдшер. – Договорились завтра встретиться, а сейчас еще сегодня… Зачем здесь сидишь – ночь скоро?
– Да просто так, дядя Якуб, – добродушно ответил Джамалутдин. – А раз тебя встретил, так и провожу до дороги, на попутную машину посажу.
– Так разве я сам не сяду? Меня здесь все знают!
– Может все, а может, и нет. Глянут, а у тебя в руках палка. Ну, скажут, пусть идет себе и дальше пешком! А у меня автомат, со мной другой разговор…
Они пошли по тропинке, ведущей к дороге, Якуб все время оглядывался и норовил сбавить шаг, чтобы идти рядом, не оставляя бывшего пациента за спиной. Чувствовалось, что он насторожился.
– А домой чего не поспешил? – вкрадчиво спросил он. – Отец, мать, заждались… Умар, правда, на дежурстве, мы с ним только что прощались. Хороший парень вырос. Да и вообще у вас вся семья порядочная…
– Спасибо, дядя Умар…
– А помнишь, как ты ногу сломал, и я тебе гипс накладывал?
– Не ногу сломал, а колено разбил. И не гипс, а швы… А почему вдруг вспомнил, дядя Якуб?
– Не знаю, – печально ответил Якуб и машинально осмотрел руки своего спутника. Но они были пусты. Только автомат висел на плече.
– Вспомнилось почему-то…
«А он чувствует, – понял Джамалутдин. – Как барашек, которого везут на шашлык…»
Тропинка круто пошла вниз. Якуб безропотно шел впереди, уже не оглядываясь. Видно, смирился… Сутулая спина, худые плечи. Абдаллах показывал, что если ударить сверху в левую ключицу, то попадешь в сердце. Беззвучная мгновенная смерть…
Джамалутдин сунул руку под куртку и осторожно, чтобы не заскрежетал, вытащил кинжал из ножен. Медленно поднял руку, прицелился, и, закусив губу, ударил! Но в этот самый момент Якуб поскользнулся, ноги проехали по мокрой земле, и он плюхнулся на свой тощий зад. Кинжал не попал в нужную точку, а проехался по спине, распоров ее от плеча до лопатки. Раздался протяжный крик смертельно раненного зайца, старенький пиджак мгновенно пропитался кровью. Джамалутдин коршуном налетел сверху, и принялся бить кинжалом куда попало, словно гвозди забивал. Все пошло не так, как планировалось. Якуб корчился, кричал, хрипел, теплые капли попадали на одежду и брызгали в лицо. Но он не останавливался. До тех пор, пока не довел начатое до конца.
Потом встал. Ноги и руки дрожали. Растерзанное тело бывшего фельдшера лежало в темной луже, кровь была везде: на руках, на лице, на одежде… Быстро смеркалось, над головой клекотали орлы. Суровые горные вершины молча смотрели на влюбленного минера-убийцу. То ли с осуждением, то ли с уважением. Джамалутдин был уверен, что поступил правильно, но не испытывал гордости. Ведь ему предстояло заметать следы. А герои этого не делают. Это делают преступники.
* * *– Где Якуб? – спросил Абдаллах, как только Джамалутдин утром появился в «Гнезде».
– Не знаю, – пожал плечами тот.
Джамалутдин соврал: на самом деле Якуб лежал в расщелине у тропы, ведущей к дороге, засыпанный окровавленной землей и присыпанный листьями и ветками. Он сам его туда положил.
– А что он тебе вчера говорил? Вы долго шептались!
– О деле. Как Мадину готовить. Он жаловался, что кокаин кончился, и уверял, что не он его вынюхал.
– Грязная собака! – разъярился иорданец. – А кто? Может, я? Или ты?
– Я сегодня здесь второй раз…
– Да знаю, знаю… А куда он идти собирался?
– Не знаю. Сказал, что у него какая-то важная встреча.
– Важная встреча! За наркотой скорей всего поехал. И обдолбался в хлам!
Джамалутдин изобразил изумление.
– Не может быть! Дядя Якуб очень порядочный человек!
Абдаллах скривился.
– Много ты знаешь! Пока его нет, сам выполняй его работу, – могучая волосатая рука протянула несколько ключей на короткой цепочке. – Вон там его каморка, все лекарства, дурь… Делай, что хочешь, амир сказал – ты за все отвечаешь!
Джамалутдин растерянно взял ключи и направился к врезанной в скалу стальной двери. Такого оборота он не ожидал.
– Слышь, а чего ты так вырядился? – ухмыльнулся охранник. – Хочешь Мадину разложить на столе? Так здесь это нельзя, вот когда в Москву приедете, если поторопишься – успеешь проскочить в последний раз…
– Что ты ерунду всякую несешь? – буркнул Джамалутдин и, не поддерживая скользкую тему, пошел своей дорогой. Повседневную рабочую одежду – зеленую куртку из прочной ткани со множеством карманов, такие же штаны и высокие ботинки пришлось тщательно отстирать и сейчас все это сохло дома. А ему ничего не оставалось, как надеть потрепанный коричневый костюм – еще со школьного выпускного вечера, светлую рубашку и черные узконосые туфли. Надо сказать, что такой наряд выглядел здесь довольно странно.
Мадина сегодня выглядела лучше, чем вчера: зрачки уже не были расширены, да и безысходность с лица исчезла. На Джамалутдина она теперь смотрела с надеждой.
– А где этот… Якуб? – напряженно спросила она, оглядываясь по сторонам.
