Чингиз Абдуллаев - Уйти и не вернуться
– Ну, это еще не известно, – махнула рукой женщина. – И потом, не нужно спорить. Будет так, как я сказала.
– Вы поднимаетесь наверх, – упрямо произнес Елагин.
– Капитан Елагин, – разозлилась Падерина, – выполняйте приказ старшего по званию. Мы на войне.
– Я останусь, – бубнил молодой капитан.
– Слушай, Альберт, – вздохнула женщина, поняв, что приказами здесь успеха не добьешься, – пойми меня, дурачок. Сверху должен кричать мужчина. Чтобы они слышали его крик. Иначе они все поймут. Ты хочешь, чтобы они услышали мои бабьи крики?
Елагин вынужден был признаться, что она права. Но все равно уходил он с тяжелым сердцем, оставив Падериной еще одну свою гранату.
Расщелина между камнями, не видимая с дороги, была такой глубокой, что в ней могли укрыться сразу три человека.
Елагин, убедившись, что ничего не заметно и расщелина полностью скрывает подполковника, принялся подниматься в горы. Он прошел около восьмисот метров и занял позицию наверху, чтобы видеть все происходящее перед ним.
Шестеро появились почти через полчаса. Падерина была права, решив принять бой. Бандиты явно догоняли выбивающихся из сил офицеров. Чувствовалось, что эти горы для преследователей не так сложны, как для уходящих офицеров. Елагин замер, заметив, как уверенно идут шестеро боевиков. Автоматы блестели на солнце.
Он точно рассчитал момент. И, когда шестой, последний, прошел мимо расщелины, громко крикнул:
– Эй, вы, ублюдки, – и выстрелил в первого бандита.
Тот покачнулся, но не упал, видимо, пуля пистолета на таком расстоянии уже не обладала убойной силой, и первый бандит был всего лишь ранен.
Громкий треск автоматов слился в один протяжный гул.
А затем раздались взрывы гранат. Одной, второй, третьей. И сразу наступила тишина.
Елагин, боясь, что произошло ужасное, осторожно выглянул из-за камней. На камнях лежало шесть человек. Ни один из них даже не шевелился. Взрывы гранат сделали свое дело. Все шестеро бандитов лежали перед ним. Они даже не успели обернуться, чтобы понять, откуда свалились им на головы эти гранаты.
Падериной нигде не было видно. Он не знал, что сейчас, сидя в расщелине, она глотает злые обидные слезы, как бывало всегда, когда ей приходилось стрелять и убивать других людей. Она была профессионалом, хорошо подготовленным разведчиком, опытным офицером. Но она была и женщиной, не готовой видеть разорванные внутренности и вытекшие мозги после своих столь удачных бросков.
Елагин нерешительно начал спускаться вниз, боясь, что случилось худшее.
Но подполковник, уже вытерев слезы, поднималась сама, грустно улыбаясь шедшему ей навстречу капитану. В этот момент один из бандитов, тяжело раненный осколком в грудь, вдруг поднял свой пистолет.
– Ложись! – крикнул Елагин, бросаясь вперед.
Пистолет выстрелил.
Пуля попала в цель.
Но в последний момент, чисто машинально, бандит выстрелил не в стоящую перед ним Падерину, а в крикнувшего Елагина.
Пуля пробила правое легкое и вышла из спины, оставляя большую рваную рану. Он упал на землю, чувствуя, как намокает его спина от собственной крови.
– Елагин! – закричала в отчаянии женщина, выпустив в умирающего бандита всю свою обойму.
Она бросилась к своему товарищу.
– Альбертик, родной, не умирай, – просила она его, наклонившись над уже побледневшим лицом, – не умирай, родной, – просила она, сознавая, что все это бесполезно.
Ресницы Елагина дрогнули. Он сумел открыть глаза.
– Все хорошо, – прошептал он, – все…
– Подожди, я тебя перевяжу, – попыталась поднять его женщина.
Он застонал от сильной боли.
– Не нужно, – сумел прошептать он, – я… бы… хотел…
– Говори, говори, – трогала она его волосы, его лицо.
– У… меня… была бы… такая… жена.
Он выговорил наконец всю фразу и сразу умер, как будто с последним словом из него вышел весь воздух. Земля вокруг него, камни, песок жадно впитывали его кровь.
Она наклонилась над ним, целуя его в лоб.
Падерина вдруг, сама не зная отчего, огляделась, словно устыдившись того, что она собиралась теперь сделать, и вдруг заголосила над телом, как плачут бабы в деревнях над своими родными и близкими. Бледный, почти белый, капитан Альберт Елагин лежал на камнях, а над ним голосила Катя Падерина, позволившая себе еще раз стать женщиной. А вокруг лежало шесть разорванных трупов, и уже слетались стервятники, иногда появлявшиеся в этих горах.
ГЛАВА 9
Казалось, что после вывода советских войск из Афганистана эта тема будет навсегда закрыта. Наджибулла сумел удержаться в Кабуле, моджахеды по-прежнему контролировали большую часть территории страны, но это были уже внутренние проблемы афганцев. Однако оказалось, что история умеет мстить за себя, и раз пролившаяся кровь обладает странным свойством несворачиваемости, притягивая к себе другую кровь, словно всегда поддерживая этот кровавый ручей на должном уровне.
Через два года развалился Советский Союз. За эти два года процесс обвала неумолимо нарастал, и кровь, пролитая в соседней стране, странным образом стала катализатором невиданных потоков крови, пролитых уже в самой империи.
Между Арменией и Азербайджаном началась настоящая война, в которой было захвачено свыше двадцати процентов всей территории Азербайджана. При этом война велась с применением танков, самолетов, современной артиллерии и… афганских ветеранов войны, словно просто вернувшихся домой продолжать воевать.
Примерно такая же ситуация была в Абхазии, где поддерживаемая Конфедерацией горских народов, маленькая Абхазия вела войну против Грузии, оттесняя грузинские отряды и силы самообороны. В Приднестровье только вмешательство армии генерала Лебедя предотвратило дальнейшую бойню. А в соседнем с Афганистаном Таджикистане бойня состоялась. Она называлась гражданской войной и унесла сто тысяч жизней. Сто тысяч жизней! За все десять лет войны в Афганистане потери советских войск не превысили пятнадцати тысяч человек. За полгода войны в маленьком Таджикистане погибло сто тысяч людей, среди которых были женщины, дети, старики. Но мир не содрогнулся. Тот самый мир, который кричал о неслыханных зверствах советских воинов в Афганистане, единодушно осуждал ввод войск, широко освещал грандиозные потери Советов в этой войне, не захотел заметить ста тысяч погибших. Как не заметил тысяч погибших в карабахской, осетинской, абхазской, приднестровской войнах.
Советский Союз развалился, и моджахеды, спокойно переходившие некогда грозную границу, начали действовать в Таджикистане, в других республиках некогда «единого и могучего». Но это уже никого не волновало. Преданный и брошенный своими союзниками Наджибулла спрятался в миссии ООН в Кабуле, а активистов его партии вешали, расстреливали, рубили без всякой жалости. Их семьи истребляли, а доктор Наджиб иногда даже умудрялся говорить со своей семьей, заблаговременно эвакуированной в Индию. Его предшественник авантюрист Бабрак Кармаль уже давно жил со своей семьей в Москве, как будто его не касались афганские события.
Вообще такого количества предательств не знала ни одна страна. Взорванная страна показала миру не только звериный оскал войны, развязав военные действия сразу в нескольких местах, но и трусливый облик шакала, предающего своих бывших союзников, так веривших в могучего северного соседа, в нерушимость его дружбы. Бывших активистов Народно-демократической партии даже начали вылавливать по городам, отправляя на расправу в Кабул. Это был даже не цинизм, это была последняя грань низости. Потом был выдан смертельно больной Эрих Хонеккер. Независимо от идеологической оценки его поступков, выдавать нашедшего убежище смертельно больного старика на расправу было актом недостойным и подлым. Более того, врачи даже подделали заключение о его здоровье, не заметив столь очевидного прогрессирующего рака. Но это уже никого не волновало. В Германии начались процессы против бывших агентов «Штази», которых пачками выдавала советская разведка. В Белоруссии пошли по стопам «старшего брата», выдав находящихся на ее территории лидеров компартии Литвы на осуждение в Вильнюс. Общая вакханалия бесов, вакханалия предательств, начатая развалом великой страны, продолжалась. И уже не столь важно было, до какого предела дойдут те или иные люди. Предела подлости не бывает. После крушения страны это стало ясно всем. И во имя сохранения собственной власти можно пойти на любые преступления, можно расстрелять из танков собственный парламент, можно бомбить собственные города, где скрываются бандиты, можно проливать кровь, ибо она поистине обладает странным свойством несворачиваемости.
Но именно осознание краха вынудило руководство России наконец принять принципиальное решение и разрешить двести первой многострадальной дивизии принять участие в боевых действиях в Таджикистане. Границу, превратившуюся в рваную дыру, сквозь которую мог пройти кто угодно, начали спешно латать, и снова, как десять-пятнадцать лет назад, уже младшие братья из Москвы и Санкт-Петербурга, Ростова и Новосибирска, Твери и Тулы шли умирать за непонятные им интересы на далеких южных рубежах, воюя все с тем же противником – афганскими моджахедами, к которым прибавились многочисленные отряды непримиримой таджикской оппозиции. Словно получив эстафету от старших, десять лет просидевших в этом аду, достойно выдержавших тяжелые испытания и ушедших, но не проигравших войну, младшие братья продолжали стоять насмерть, защищая границы некогда единой империи.
