Вячеслав Денисов - Презумпция виновности
– Так ведите нас, завсегдатай клоак!
Георгиев не обиделся. К шуткам столичного следователя он уже привык. Если уж Желябина в минуты хорошего настроения Кряжин именует «внучатым племянником мисс Марпл», тогда почему ему не быть… Одно непонятно – с чего бы ему иметь хорошее настроение.
Коптильное ООО представляло собой наиболее омерзительное в антисанитарном смысле производство из ему подобных. Здесь не было только крыс размером с собаку и куч, которые они оставляют, перебираясь от цеха копчения к цеху готовой продукции. Рабочие узбекской, таджикской и туркменской национальностей – те, кто море видел только в букварях во времена застоя и кто о рыбе и способах ее приготовления знал столько же, сколько русские знают о тонкостях приготовления жаркого «по-шанхайски» из кошатины. Руководитель – цеховой мастер в кожаной куртке и норковой шапке, не похожий ни на рыбака, ни на кулинара. Тачки для рыбы, похожие на те, в которых во времена «культурной революции» китайские коммунисты отгружали трупы оппозиционеров – скользкие, смердящие, липкие на вид.
И рыба. Кряжин, любитель морепродуктов, когда увидел, что ел Головацкий, стал подумывать о том, что профессор сам перерезал себе горло, когда у него началась отрыжка. И пальцы он тоже себе изувечил, чтобы хоть чем-то себя отвлечь во время икоты. За окном стоял почти февраль, а рыба, казалась, выловлена была в марте. Только так можно объяснить и бордовый цвет ее жабр, и мутные, как у только что проснувшегося алкоголика, глаза, и душок, который издавал язь, готовясь к копчению.
– Это не коптильня, Желябин, – глухо воскликнул Кряжин. – Это кремация после эксгумации!
Узбекские руки, созданные всевышним для уборки хлопка, и руки таджикские, приспособленные нечистым для сбора опия-сырца, ловко орудовали ножами, похожими на мачете, и производили вскрытие трупов. Кишки сваливались в поддон, в который заглядывали две обожравшиеся до помутнения рассудка кошки, выбирали глазами, но так ничего выбрать не могли. Их стоящие тела, похожие на клизмы, свидетельствовали о том, что животных здесь любят и не возражают, когда они копаются в отходах.
– Позови этого… директора, – попросил Георгиева Кряжин, вынимая из кармана пачку сигарет.
Разговор был недолгим. Все, что нужно было советнику, это адреса магазинов, куда поставляется эта (Кряжин так и сказал) падаль. Ответ был еще короче: улица Героев, дом три. Это был исчерпывающий список организаций, принимающих для сбыта эту продукцию.
– Надо же, – сатирический тик поразил левую щеку советника, – как символично: улица Героев! Но мне что-то подсказывает, что даже самый последний герой на острове, помирая от голода, не стал бы лакомиться этой копченой мертвечиной, если бы узнал, как она выглядела до копчения.
– Это здесь же, в ста метрах от коптильни, – сообщил «завсегдатай клоак». Смотреть на него было страшно. – Будь все проклято! Я, когда сюда приезжаю, всегда рыбку беру… Слаще, казалось, нет ничего…
– А ты никогда не задумывался над тем, запах от чего называют сладковатым? А еще «убойник»! – заметив проступившую синеву под глазами опера, Кряжин смилостивился: – Шучу, шучу. Кроме того, если как следует прокоптить…
Георгиев развернулся и, отчаянно вертя головой, куда-то пошел. Третий дом по улице каких-то Героев находился, по-видимому, недалеко.
Хотели завести «Волгу», но Георгиев с трагическим пафосом, переживая личную трагедию, махнул рукой – тут рядом! – и все двинулись пешим ходом.
Где-то между первым и вторым домом искомой улицы Желябин стал извиваться, как раненый, и ерзать по телу рукой, словно его заела вошь. На самом деле, когда раздалась знакомая трель, он вспомнил, что еще в кабинете сунул телефон под свитер в карман рубашки, потому что тот не входил в карман джинсов. Звонок застал его врасплох, но жест майора никого, кроме выглядывающих из окон граждан с синюшными лицами, не испугал. Еще бы – идет по дороге мент (а кто еще, если не мент?!) и вдруг резко ныряет рукой куда-то под мышку! Ясно, что не за деньгами…
– Что? – коротко поинтересовался советник, улавливая знакомый запах от порога магазинчика с тошнотворным названием «Свежая рыба».
– Начальник вызывает по одному делу. Я еще вчера доложить должен был, а тут…
А тут – хотел он сказать, но не решился – Кряжин со своим контейнером. Желябина понять было можно – помимо убийства Головацкого на его отделе висят еще несколько десятков серьезных дел, и, хотя майор и входит в следственную группу, приезд из Москвы следователя из Генпрокуратуры еще не означает, что теперь вся работа отдела по раскрытию тяжких преступлений должна остановиться.
– Я доберусь, решу вопрос, а потом сразу сюда.
– Не стоит, – возразил советник. – Будь в управлении, думаю, ничего сногсшибательного мы здесь не услышим. Это я так, «концы зачищаю».
Кряжин кривил душой. Он рассчитывал услышать нечто, что помогло бы ему если не найти Пикулина, то хотя бы понять, где всю ночь провел Головацкий.
– Вот оно, речное богатство Холмска, – выдохнул он, входя в магазин. Помимо язя цвета потускневшего золота, лежащего на блюде под витринным стеклом, магазин торговал вполне безопасной продукцией: семгой, минтаем, давно исчезнувшим хеком и блестящими карасями. Последние плавали в огромном аквариуме, и любой желающий мог подойти и сказать: «Этого!» И продавец, вооружившись самодельным сачком, лез на табурет, чтобы выловить понравившегося.
Удача сама плыла в руки, только Кряжин об этом пока не догадывался: в магазине присутствовал и директор, и продавщица, и ее сменщица. Меж двумя последними происходил яростный спор относительно недостачи, случившейся поутру, и для выяснения подробностей оной обе труженицы «Свежей рыбы» находились на своем рабочем месте. Вида спорившие были внушительного, круглые лица их лоснились, и не от голода, и как-то сама напрашивалась мысль о том, куда уходит продукция, когда ее недостает.
– Тайм-аут, тайм-аут! – призвал Кряжин, видя, что от спора до мордобоя осталось секунд пять-шесть. Нахально откинув вверх перегородку прилавка, он вошел внутрь. – Музыкальная пауза…
– А тебе-то, толстомордый, какого хера надо? – взвилась та, что обвинялась.
– А вот за такой базар, сударыня, не долго и лещом по толстолобику получить, – обиделся советник. – Вам в голову не пришло, что можете разговаривать со старшим следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры России?
Все три тетки (а директор тоже оказался женщиной) обмякли.
– Из-за чего вы хотите убить эту милую даму? – спросил Кряжин, к которому после лицезрения глупого выражения на лицах женщин возвратилось хорошее настроение.
– Недостача, – сказала директор с таким серьезным видом, словно следственная бригада почти в полном составе прибыла именно по этому поводу.
– Ну, недостача – это не беда, – как-то не по-прокурорски возразил советник. – Это означает, что тетя просто недоглядела за товаром. Вот когда излишек – это серьезнее, ибо это означает, что тетя за товаром присматривает настолько хорошо, что ей даже некогда выбивать на кассе чеки. А каков размер спора?
– Двести рублей! – громогласно объявила цену иска та, что обвиняла.
– Двести рублей… – пробормотал Кряжин, заползая рукой за отворот куртки. Мысль о том, что разговор возможен только в одном случае, подтолкнула его к неадекватным действиям. – Как здорово, что все вы здесь сегодня собрались… Кто проштрафился?.. Вы? Получите и расплатитесь. – Втискивая деньги в вялую руку удивленной продавщицы, Кряжин подумал о том, насколько легко иногда бывает разговаривать с людьми, не испорченными крупными мегаполисами. – Хотелось бы, так сказать, обратной реакции…
В магазин зашел какой-то подозрительный тип, который, комкая в руке несколько десяток, напоминающих промокашки, сразу двинулся к витрине. Судя по устремлению зрачков, расширенных до копеечной монеты, его интересовал огромный таз с мороженой мойвой.
– Сидельников, объясните, пожалуйста, товарищу… Я хотел бы, чтобы вы вспомнили одного человека, который три дня назад покупал у вас рыбу… – За спиной советника раздался грохот, возмущенный хриплый клекот и звук, похожий на тот, когда по отшлифованному бетону волокут мешок с цементом. Кряжин, хотя и стоял спиной, хорошо понимал, что происходит – Сидельникову нельзя говорить «нет». Для местных же коммерсантов зрелище было, вероятно, в диковинку. Дождавшись, пока восторг в их глазах сменится вниманием, советник продолжил: – Три дня назад человек лет около пятидесяти пяти на вид, в дубленке, в норковой шапке и нетрезвый, покупал у вас рыбу…
– Моя была смена, – пробасила та, что обвиняла. – Порядочный мужчина: «спасибо», «пожалуйста», «будьте добры»… Я разрешила ему даже выпить у столика. Он меня приглашал, но я на работе не пью.
Прозвучало это так, что Кряжин непроизвольно почесал в ухе: «А вот вне работы – хоть ведро».
