Лев Пучков - Полигон смерти
Мужики тоже были все в пуху и в крови, возбуждённые, страшные, с жаждой убийства во взорах. Они били Коробова всей толпой, жестоко, зверски, явно желая убить. А он всё никак не убивался, просто невероятно живучий экземпляр попался: извивался и дёргался под ударами и трубным голосом выкрикивал всякую ахинею про вечное супружество и любовь к Кате.
— Я сделал это! — В его воплях бесновался истовый фанатизм свято верующего, слившегося наконец-то со своим воплощённым божеством. — Я сделал это!!!
В общем, зрелище, скажу я вам, было не для слабонервных. Гадкая, тягостная сцена. В руках у меня дрожал окровавленный молоток, с прилипшими волосами Коробова, но я стоял в стороне и не пытался приблизиться.
Не было у меня ненависти к этому безумному животному, я просто хотел, чтобы всё побыстрее кончилось, а от молотка, как показала практика, он не умирает…
Избиение продолжалось недолго: вскоре в прихожую вбежала Нинель, вооружённая небольшим кухонным ножом, растолкала мужиков, и дважды, коротко и вроде бы несильно, резанула Коробова по шее и по внутренней поверхности бедра.
Тугими фонтанчиками брызнула кровь, орошая стены и всех присутствующих, Коробов прекратил орать и стал на глазах слабеть.
— Ты… Ты что сделала?! — ошеломлённо пробормотал кто-то из присутствующих, утирая с лица кровь.
— Порезала артерии, на шее и на бедре. — Нинель была бледной, губы её дрожали, во взгляде плескалась подступающая истерика. — Теперь он умрёт. Тащите его во двор и собирайте лыжи, все, какие есть… Потом — все бегом сюда. У Катьки, похоже, перитонит, надо срочно её в больницу… Бегом, я сказала!!!
* * *При комплектовании санитарной команды возникла неизбежная сумятица, вызванная опять же местным «совковым» менталитетом.
Все присутствующие, в том числе и старики-инвалиды, единодушно выразили желание сопровождать Катю в больницу, хотя для этого было достаточно четырёх человек «тягловой силы», чтобы тащить волокушу без остановок, поочередно меняясь, и руководителя, то есть Нинели.
Пока люди спорили за право участия в экспедиции и вязали волокушу, я под шумок тихонько попенял Нинели, готовившей Катю к путешествию:
— Грузовой лифт, лоджии, широкие «клетки»… У Кати мать на коляске, у Ивана отец… Куча стариков-инвалидов… Получается, это дом для инвалидов?
— Угу… Специальный проект…
— А почему мне не сказали об этом, когда мы Катю провожали?
Нинель пожала плечами: сейчас она была всецело сосредоточена на Кате, другие вопросы её не волновали.
В общем-то всё понятно. Девчата полагали, что избалованный московский гость испугается трудностей и шарахнется от отягощённой матерью-инвалидом девушки, какой бы она ни была красавицей.
А может, и правильно полагали, сейчас уже трудно сказать, как бы там всё получилось в мирное время.
— А у Коробова…
— Мать-инвалид, — отрезала Нинель. — Но она не пропадёт, у неё ещё дочка есть. Нормальная баба.
Вскоре всё было готово — команда, Катя, волокуша.
Катю вынесли во двор и уложили на волокушу. Иван категорически заявил, что всех желающих взять не получится, поскольку большая часть жильцов должна остаться «в обороне». Дескать, время тревожное и в любой момент можно ожидать нападения «курков».
На мой взгляд, это был явный гротеск и спекуляция на ситуации, но что характерно, никто с Иваном не спорил. То есть люди всерьёз полагали, что такое нападение возможно.
В итоге команда получилась такая: Иван на правах главаря всей банды, Денис в качестве левой руки главаря (и это не метафора), трое крепких мужиков специально для транспортировки волокуши, Нинель и ещё две женщины, со всякими сумками, Шаляпин, окончательно заскучавший в подъезде, и ваш покорный слуга.
В принципе, ваш покорный мог бы и не ходить. Такая толпа, и без меня прекрасно справятся.
Однако если уйти прямо сейчас, будет нехорошо и некорректно. Тут такая проблема, Нинель вся «на измене», а я, получается, брошу её и пойду решать свои шкурные проблемы. Нет, нехорошо так.
Ладно, до больницы доберемся, сдадим Катю с рук на руки врачам, а там уже можно будет и распрощаться.
Вот так я себя успокаивал, хотя некие внутренний голос подсказывал, что всё это может изрядно затянуться.
Когда во дворе укладывали Катю, заметил, что люди избегают смотреть в левую сторону от подъезда, где виднелась кровавая дорожка, убегающая за угол.
Туда уволокли Коробова.
Люди были подавлены и переживали. Вроде бы организовались, ощетинились, приготовились обороняться от каких-то гипотетических «курков»… А тут свой же, тихий и культурный сосед, всю жизнь проживший среди них, сотворил такое, что никому даже в страшном сне присниться не могло. И теперь уже не важно, почему так вышло: то ли сошел с ума под гнётом хаоса и неопределённости, то ли раскрылись некие мании, не находившие выхода в мирное время…
Главное, что это сделал именно свой.
И теперь у каждого в этом доме есть повод коситься на соседа и ждать какой-то непредсказуемой пакости буквально от всех и каждого, включая женщин и детей.
Неплохое начало для совместной жизни в составе «коммуны»…
* * *До больницы добрались за час с небольшим. По дороге выяснилось, что тащить волокушу парами неудобно. Двигались кратчайшим путём, сильно срезая углы по плохо протоптанным узким тропкам, так что приходилось тащить по одному, с полным напряжением сил, часто меняясь. На лыжах тащить не получалось, только пешком, и когда очередь доходила до меня, я снимал лыжи и отдавал их Денису.
К концу пути я крепко пропотел, изрядно притомился и пришёл к выводу, что сегодня, пожалуй, мне снова не удастся одолеть мой заколдованный маршрут.
Впрочем, особых рефлексий эта мысль у меня не вызвала.
Я теперь не чувствовал себя одиноким и брошенным. У меня была Нинель и целая куча новых знакомых, сплотившихся для совместного выживания в условиях хаоса.
Правда, кое-кто из этих знакомых сошел с ума и страшно умер от ножа прекрасной дамы, но это уже, как говорится, издержки сложной обстановки.
В больнице всех ожидал шок, едва ли не больший, чем от дикой выходки Коробова. Хотя такое сравнение не совсем корректно: случай с Коробовым — это локальная беда, трагедия отдельно взятого двора, а в больнице всё было глобально, в масштабах всего Города.
После боя на центральной площади меня трудно было чем-то удивить, но при виде открывшейся картины даже я растерялся и впал в замешательство.
Видите ли, для любого горожанина или просто цивилизованного человека больница — это больше символ, нежели просто учреждение. Это незыблемый оплот гуманитарной концепции, а для многих последняя инстанция в жизни или последняя надежда, тут уж кому как повезет. Проще говоря, если с человеком случается что-то серьёзное, его экстренно тащат (везут, несут) в больницу.
«Слава Богу, вовремя успели в Больницу!»
«До Больницы довезти не успели…»
Больница была разгромлена.
Стёкла почти во всех окнах выбиты, мебель сломана и перевёрнута, под окнами валяются кроватные сетки, тумбочки, жжённые матрацы и стойки капельниц. По коридорам гуляет ветер, в выбитые окна намело целые сугробы…
И что самое страшное, кое-где видны окоченевшие трупы.
Нет, не кучами, слава богу, и вообще, если разобраться, не особенно много, но… напоровшись взглядом в одном углу на изящную синюю лодыжку, торчащую из задравшейся штанины ультрамаринового больничного комбинезона, отводишь глаза в другой угол, и там тоже лежит парочка, в домашних халатах, с замерзшими кровяными колтунами на голове.
Жуть…
Живых в больнице не было. А если и были, то никак не проявляли своё присутствие: в больничном дворе и в корпусах стояла мёртвая тишина, только слышно было, как каркают вороны, по-хозяйски разгуливающие по пустым коридорам.
Да, и так же, как в ДК, здесь повсюду тошнотворно воняло жжёными тряпками.
Нинель от всего увиденного буквально выпала в осадок и на какое-то время утратила разум. Все остальные ошарашенно молчали, озираясь по сторонам, а Нинель ходила по вестибюлю хирургии странной походкой, на подгибающихся ногах, временами приседала, как будто собиралась упасть или спрятаться за стул, прикрывала рот ладошкой и, часто-часто качая головой, тихо бормотала:
— Господи… господи, да что ж это такое…
Взгляд у неё был стеклянный, на нас она не реагировала, хватала и ворошила на «посту» какие-то бумажки и всё причитала «господи, господи»…
В общем, вид родной больницы, разгромленной и разбитой, крепко подкосил нашу бравую врачиху. Мне даже показалось в какой-то момент, что она сейчас сойдёт с ума и начнёт вытворять что-то непотребное.
Например, бросаться на всех с ножом.
Серьёзно так показалось, с «эффектом присутствия», до тянущей боли в мышцах шеи и бедер. И не то чтобы я очень впечатлительный, но, сами понимаете, имелись некоторые основания для таких ощущений.
