Большая игра - Сапожников Борис Владимирович
На следующий же день я подъехал к ротмистру Обличинскому. Тот после совещания у графа то и дело ездил из начала колонны в конец и обратно, стараясь контролировать наше перемещение. Постоянно разговаривал с разведчиками и настоял, чтобы высылали передовое и тыловое охранение. Благодаря его усилиям наша экспедиция фактически перешла на военное положение. Поймать ротмистра оказалось не столь простой задачей, однако я справился с нею, перехватив его во время очередной прогулки из хвоста колонны в ее голову.
– Скажите, ротмистр, – аккуратно начал я разговор, – а откуда родом ваши драгуны?
– Оттуда же, откуда и ваш легкий боец, – усмехнулся Обличинский. – Его многие в эскадроне признали, земляки же.
– Так, выходит, у вас весь эскадрон из бывших казаков набран? – удивился я.
– А вы считаете, что все, кроме уральского генерал-губернатора Демидова-Антуфьева, идиоты, – еще веселей рассмеялся Обличинский. – Это на Дону и на Днепре идиотами оказались начальники. Сговорились с помещиками, чтобы наложить лапу на казацкие земли, а их самих закрепостить, как простых крестьян. У нас же, на линии, без казаков не обойтись никак. Вы представляете себе, граф, что сталось бы с русским Кавказом, если бы его станицы вспыхнули так же, как донские и запорожские, когда по указу императора распустили Сечь и область Войска Донского? Наше командование на Линии быстро сообразило, что к чему, и к первой же инспекции доложило о роспуске станиц, да к тому же предъявило проверяющим сразу несколько свежесформированных драгунских полков. Им присвоили номера и оставили на Линии. А после пришлось еще полдюжины полков формировать из беженцев с Дона и Днепра. Но уже не только драгунских – три полка были кавалерийскими, а еще три – пластунскими.
Слушал я Обличинского и диву давался. Выходит, с казаками вовсе не всюду поступили так же по-скотски, как это сделано было на Дону и Днепре. Но, с другой стороны, на Кавказе и Урале слишком близко граница, полно опасностей и никогда не знаешь, откуда придет очередная напасть, наверное, там к казакам относились куда серьезнее, чем в середине империи, где располагались область Войска Донского и Запорожская Сечь.
– В общем, мои ребята просили кланяться их куму, свату и бог знает кем он там кому еще приходится, – кивнул мне Обличинский, – что у вас легким бойцом теперь служит. Просили передать, что, если надоест, место в полку ему всегда найдется.
– Обязательно передам, – кивнул я.
Якуб-бек напал на нас через три дня после того, как экспедиция покинула Хиву. Так что меры, предпринятые Обличинским, стали далеко не лишними. Без них нас бы окружили, а мы поняли бы это слишком поздно, когда уже ничего не предпринять. Возможно, в этом случае не было б и поединка с Якуб-беком – его банда, оказавшаяся весьма многочисленной, попросту вырезала бы экспедицию за четверть часа. Вряд ли этим башибузукам нужно существенно больше времени.
Однако благодаря охранениям, высланным ротмистром, вовремя узнали о готовящемся нападении, и, когда из-за невысоких холмов вылетели лихие всадники в длиннополых халатах с тугими луками в руках, экспедиция была готова к этому натиску. Нас атаковали сразу со всех сторон, и потому пришлось превратиться в некое подобие ежа, только вместо иголок были драгунские сабли. Было и сходство с дикобразом – стреляли во врага длинными иглами арбалетных болтов. Каждый драгун в эскадроне Обличинского был вооружен легким арбалетом, и управлялись солдаты с ними превосходно. Но чего еще ждать от бывших казаков, оставшихся служить на Кавказской линии?
Прежде чем налетчики успели натянуть тетивы своих луков, первые из разбойников уже вылетели из седел, пораженные арбалетными болтами. Второй залп драгун не заставил себя ждать. Враги пытались закрываться легкими щитами, но они и от стрел их луков-то защищали не слишком хорошо, а уж от болтов так и подавно. После третьего залпа атака бандитов захлебнулась. На щедро политой кровью траве остались лежать несколько десятков тел людей и коней, да еще столько же, наверное, животных остались неприкаянными бродить среди трупов. Иные были ранены болтами и страдали от этого – их жуткие, почти человеческие крики оглашали окрестности.
– Эх, животин-то почто мучаем? – протянул стоящий рядом со мной Корень. – Они-то ни в чем не виноваты!
Но никто ему не ответил. Смысла нет отвечать на риторические вопросы. Правда, вряд ли Корень знал о существовании таковых.
Новых атак, как ни странно, не последовало. Один раз получив серьезный отпор, налетчики предпочли затаиться. Быть может, командир их Якуб-бек решил, что мы расслабимся и спокойно продолжим путь, подставляясь под второй удар. Однако экспедиция и не думала двигаться с места. Мы стояли прежним порядком, ожидая нового набега.
Но его не случилось. Граф Игнатьев был полностью прав относительно Якуб-бека. Он выехал из-за гряды невысоких холмов в сопровождении ближнего круга таких же, как и он, бандитов, одетых куда лучше большинства атаковавших нас. Вслед за ними на небольшом удалении ехали остальные. Они сомкнулись вокруг нас в широкое кольцо. Ни один не переехал невидимую черту. Ту, за которой можно было поразить из арбалета.
Первый всадник – судя по богатству украшенного халата, обмотанному тюрбаном стальному шлему и самоцветам на кольцах, это и был Якуб-бек – остановил коня и громко обратился к нам. На каком языке говорил, не знаю, лично я не понял ни единого слова, однако насмешка в словах Якуб-бека чувствовалась.
Ответил ему граф Игнатьев. Он один выехал навстречу Якуб-беку и смотрелся весьма внушительно в мундире, при орденах и с правой рукой, спокойно лежавшей на эфесе сабли.
Они обменялись несколькими длинными фразами, и от каждой реплики графа лицо разбойника становилось все мрачнее и мрачнее. Уж не знаю, что там говорил Игнатьев, но слова его основательно цепляли Якуб-бека. Наконец тот вскинул руку, не дав графу договорить, махнул – мол, не желаю больше слушать. И тогда рассмеялся Игнатьев. Я ни разу ни до, ни после этого дня не слышал его смеха. Он хохотал, держась за бока, будто Якуб-бек отмочил такую шутку, лучше которой граф не слыхивал прежде.
И тогда Якуб-бек снова вскинул руку, но на сей раз в ней был зажат кривой кинжал. Он швырнул его под ноги игнатьевского коня – отлично обученное животное не переступило через холодное оружие копытами, как будто ничего и не произошло.
Я понял – графу удалось спровоцировать разбойничьего главаря на поединок. Что там говорил Игнатьев Якуб-беку, сейчас уже неважно, теперь осталось выяснить, когда именно будет сама схватка.
Граф возвращался к нам намеренно очень медленно. Для начала он, не спускаясь с седла, поднял кинжал Якуб-бека и сунул его за пояс. После распрощался с самим разбойничьим главарем и шагом направил лошадь обратно. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем Игнатьев спешился рядом со мной и моими бойцами. К нам тут же присоединились Обличинский с Можайским.
– И до чего вы договорились с Якуб-беком? – спросил я у графа, машинально покосившись на конные фигуры разбойников, оставшихся ждать неведомо чего.
– Он согласился драться не со мной лично, а с выбранным мной бойцом, – спокойно ответил тот, протягивая кинжал. – Это – кинжал вызова, – пояснил он, – вернете его Якуб-беку, когда выйдете биться с ним.
– Значит, вы хотите, чтобы именно я дрался вместо вас, – кивнул я – спрашивать тут уже было неуместно, да и глупо как-то.
– Именно, – подтвердил Игнатьев мои слова, хотя в этом и не было особой нужды. – Но, в общем, вы вольны выбрать любого бойца из своей команды. Якуб-бек станет сражаться саблей, так что, возможно, лучше выставить против него вашего казака.
– Стратегию и тактику поединка оставьте мне, граф, – отмахнулся я, но прежде чем взяться за чехол с секачом, неожиданно, в первую очередь для себя самого, задал Игнатьеву вопрос, мучивший меня последние десять минут: – Над чем вы так смеялись, граф? Что вызвало у вас тот приступ веселья?
– Якуб-бек обозвал меня трусом, когда я отказался драться с ним и сказал, что хочу выставить против него своего бойца. Я рассмеялся ему в лицо при его присных и спросил, он ли стоит один против отряда вооруженных до зубов воинов, готовых в любую секунду растерзать меня.
