Андрей Поповский - Третий раунд
Глава 19
Егор, попавший в карцер сразу после драки, находится здесь уже более трех суток. Небольшое, вытянутое узкое помещение с вечно сырыми стенами, покрытыми грубой цементной «шубой», пристегнутые к стене деревянные нары, которые раскладываются только ночью на время сна, а в остальное время суток одинокий узник должен либо стоять, либо, если уж совсем невмоготу, а вертухай не видит, сидеть на холодном бетонном полу. Время, которое в тюрьме и так тянется как тугая резина, здесь кажется просто вечностью. Чтобы согреться, Егор, превозмогая боль в избитом теле, несколько раз в день тренируется, чередуя отработку ударных связок с отжиманиями приседаниями и изометрическими упражнениями на развитие силы. Потом он надолго замирает в позе человека обхватившего руками толстый ствол дерева и концентрируется на дыхании. Но все равно ему кажется, что время застыло на месте, и сколько ему еще здесь находиться, и что уготовано судьбой дальше — он не знает. В голову лезут разные мысли, шальными табунами мечутся обрывки воспоминаний, а перед глазами всплывает такая далекая Лина, которая до сих пор так и не знает, где он и что с ним. Что она о нем думает? Наверное, ничего хорошего. Прошло несколько месяцев, а от него ни звонка, ни весточки…
Вязкую тишину разрывает тихий шепот:
— Эй, Каратила, как ты там, не околел еще?
Егор встрепенулся и подошел к двери.
— Ты кто?
— Это Бесо, я из хозобслуги. Привет тебе от Антона, братишка. Тут весь дом сейчас шумит о том, как ты в одиночку разделал этот гадский козлятник. Ты у нас теперь знаменитость.
— Да какая там знаменитость, сам не знаю, как жив остался.
— Тебе, может, что нужно, сигарет, чаю или сахару. Ты только скажи, а я тебе попозже занесу.
— Сигарет не надо, поесть что-нибудь, если можно.
— Да какой базар. Сделаем.
— Послушай, — Егор приник к самой двери и понизил голос, — ты это, Антону передай, что кум под него сильно копает. Он меня специально меня подсадить к нему в хату хотел, чтобы я ему обо всем докладывал. А когда я отказался, видишь, чего гад учудил.
— Хорошо, передам. Ладно, давай, там по продолу кто-то идет, я к тебе потом попозже еще загляну.
Посыльный неслышно исчез, а Егор, до глубины души растроганный тем, что о нем не забыли, стал нетерпеливо мерить шагами камеру. Пять шагов вперед, разворот на месте и пять шагов в обратном направлении. Десятки шагов складываются в сотни, а потом в тысячи. Никакого видимого результата, но взбудораженные нежданным посещением мысли и надежды успокаиваются и все приходит в норму. Егор уже начал корить себя за этот неожиданный для него самого всплеск эмоций. «Дурак! Ты по жизни одиночка, и, по большому счету, ты никому не нужен. Если даже ближайшие друзья тебя предали и подставили, то чего же ждать от едва знакомых тебе людей. Лучше ни на кого не надеяться, тогда и не будет боли разочарования от несбывшихся надежд». Но у него в глубине души все же теплится светлая надежда, что о нем не забудут.
Через несколько часов кормушка на двери тихо, без лязга, откинулась, и в ней возникла незнакомая растрепанная голова.
— Слышь, брателла, это опять я, давай быстрей сюда. Тут тебе грев от общака и малява от Антона. Прочитаешь — сразу сожри. Продукты тоже сразу все сожри, чтобы если пупкари будут шмонать, ни одной крошки не нашли. Я потом тебе еще притараню.
Егор быстро подскочил к двери, и в его руки упал маленький сверток, завернутый в бумагу. Кормушка тут же захлопнулась, и за дверью послышался звук удаляющихся легких шагов. Егор нетерпеливо развернул сверток. В нем оказались белый хлеб, колбаса и кусок сала, а также записка, свернутая в тугой рулончик. Отложив продукты в сторону, Егор нетерпеливо развернул записку. Там твердым, немного угловатым почерком было написано: «Все понял. Не тухшуй, все будет тип-топ».
На следующий день из СИЗО «ногами» — через сменившегося со смены контролера, который, за деньги обеспечивал связь с волей — в город ушла неприметная записка. Контролер занес записку по указанному ему адресу, получил оговоренную мзду за услугу и, довольный существенным приработком к нищенской официальной зарплате, отправился домой. Через некоторое время, уже под вечер, из этой квартиры вышел молодой человек, который, тщательно проверившись на предмет слежки, отнес маляву от Антона по уже другому адресу, находившемуся на противоположном конце города. На следующее утро из конечной точки вышел солидный мужчина в дорогом черном пальто, который направился не куда-нибудь, а в здание городской администрации, где он пробыл всего-то минут десять, немного пообщавшись с неприметным серым человечком — секретарем куда более важного человека — Чиновника городской администрации.
К Ираклию Шалвовичу Тетрадзе — высокому чину из республиканской прокуратуры, среди прочих обязанностей надзирающему за соблюдением законности в местах лишения свободы — обратился очень уважаемый им человек из городской администрации. В доверительном разговоре, протекавшем в маленьком уютном ресторанчике, где особо уважаемые гости сидели вдали от посторонних глаз, в отдельном кабинете, за роскошным столом, между несколькими бокалами с прекрасным французским коньяком, важный чиновник между делом пожаловался на то, что в вверенном Ираклию Шалвовичу СИЗО творится полный беспредел, и что виновником этого беспредела является никто иной, как тюремный опер Манткулов, который организовал у себя в изоляторе самую настоящую пресс-хату, где здоровенные бугаи издеваются над бедными заключенными, которым и так несладко. А совсем недавно там произошел совсем вопиющий случай: в камеру к этим отморозкам кинули вполне нормального пацана, который является сыном его хорошего знакомого. Пацан этот и не бандит даже, а так себе, мелкий бизнесмен, который не смог вовремя вернуть банку кредит. Этот парень добровольно сотрудничает со следствием, ни в чем не отпирается, и причин оказывать на него подобное давление не было никаких. И вот, когда Манткуловские прихвостни попытались ни за что ни про что реально опустить этого пацана, тот, не будучи дураком и слабаком, первый раз за все время дал им достойный отпор, в результате чего все трое нападавших попали в тюремную больничку, а этот избитый до полусмерти парень уже неделю парится в карцере. Теперь его дальнейшая судьба повисла на волоске, потому как им, как знающим людям, прекрасно известно, сколько подлянок может подстроить бесправному зеку ушлый тюремный опер.
— Что ты говоришь, дорогой!? — возмущенно покачал головой Ираклий Шалвович, прекрасно, впрочем, осведомленный о том, какими путями иногда выбиваются показания из подследственных. — Это же просто возмутительно! Чтобы такое происходило не где-нибудь, а в исправительном государственном учреждении — это позор! А этот твой пацан, вообще то, молодец. Так отмудохать троих амбалов, что они оказались в больничке, это еще надо суметь!
— Так и я же о том, Ираклий, этот пацанчик когда-то каратэ занимался, вот и пригодилось, — важно кивнул гость и с намеком немного прижмурил левый глаз. — Ты уж разберись, пожалуйста, в этом деле по справедливости. Пацан-то и в самом деле неплохой. Не босяк какой-нибудь, а спортсмен-каратист, и вообще, он попал в тюрьму по недоразумению, а тут его еще и беспочвенно травить начали. Совсем грустно получается. У нас с тобой ведь тоже сыновья растут, глядишь, и им в трудной ситуации кто-нибудь неравнодушный поможет.
— Ну, многого я тебе обещать не смогу, следствие, сам знаешь, не в моей компетенции, — огорченно развел руками Тетрадзе.
— А я и не прошу, Ираклий, чтобы ты его из СИЗО выпустил, или надавил на его следователя. Ты просто прижми хвост этому Манткулову немного, так чтобы он больше собак на этого пацана не спускал, и этого будет более чем достаточно.
— Это сделаю, не вопрос.
— Тут у меня к тебе еще маленькое дельце… — немного понизил голос чиновник.
— Слушаю, дорогой!
— Есть у тебя в СИЗО еще один человек. Антон — знаешь такого?
— Это рэкетир Чельдиев, что ли, которого недавно взяли за вымогательство? — показал свою осведомленность Тетрадзе.
— Ну, во-первых, он не рэкетир вовсе, а уважаемый бизнесмен и меценат, которого несправедливо оклеветали, — живо возразил чиновник, — сам-то заявитель, который побежал жаловаться в шестой отдел, тоже ведь не ангел. За ним столько тянется, что по нему самому давно тюрьма плачет. Может, он просто счеты с Антоном таким образом сводит. Нехорошо это, на самом деле. Надо бы помочь хорошему человеку. Сам понимаешь, я в долгу не останусь…
Ираклий Шалвович даже крякнул от полноты чувств. Про Антона он слышал многое такого, за что того можно было бы смело законопатить в места не столь отдаленные лет эдак на пятнадцать-двадцать. Но, с другой стороны, может это все только слухи, распускаемые недоброжелателями, да и к тому же неплохо бы заручиться поддержкой горадминистрации в вопросе о строительстве бензоколонок, которыми занимается его старший сын…
