Вячеслав Денисов - Презумпция виновности
Щеки опера сделались пунцовыми, и он взглядом стал искать помощи у Желябина. Из всего, что перечислил московский «важняк», в его сейфе не было только разорванной кобуры, а вместо тушенки – килька в томатном соусе. «Приму» заменял «Беломор», но даже при условии такого чудовищного несовпадения холмский сыщик не мог понять очевидного. На начальном этапе службы сейфы у следователей районной прокуратуры и оперативников из РОВД различаются только одним – у первых в верхнем отделении расследуемые уголовные дела, у вторых – дела оперативные и оперативно-поисковые. Нижние отделения сейфов содержимым не отличаются.
– Так что придется освободить для меня нижнее отделение, гражданин мент. – Кряжин подошел к двери, что должно было стать для Георгиева сигналом следовать в его кабинет. – И ключ придется отдать мне. А дверцу я опечатаю своей печатью. Если контейнер исчезнет – я выведу тебя, старший лейтенант, во внутренний двор ГУВД и расстреляю. Извини, если обидел.
Георгиев опешил. Ночевать здесь все время нахождения в Холмске Кряжина ему не улыбалось. А чего стоит старшему следователю Генеральной прокуратуры России подняться на третий этаж управления и попросить начальника поместить контейнер в его сейф? Хотел бы Георгиев посмотреть, как генерал-майор Коптев ему откажет. Хотя еще больше, конечно, хотелось бы посмотреть, как Кряжин поведет генерала во внутренний двор.
– Конечно, – сказал оперативник, чувствуя, как ставится под вопрос присвоение ему через месяц очередного звания, – если в Холмске только один надежный сейф…
Но даже после этого ему пришлось встать, зайти в свой кабинет, громыхнуть металлическим шкафом и очистить нижнее отделение.
Но вдруг Кряжин остановил процесс и заявил, что пусть лучше контейнер находится с делами Георгиева. Георгиеву было совершенно безразлично, за какое из отделений он отныне будет бояться больше всего – за нижнее или за верхнее. А потому, уложив обратно вынутые на пол вещи, он закрыл его, открыл дверцу сверху и уложил блестящий цилиндр между папок.
Глядя, как ключ от сейфа утопает в кармане следователя, Георгиев захотел сесть на стул и смотреть на дверцу, за которой лежало сто миллионов долларов в виде наследия убиенного профессора. Георгиев перестал уважать ученых. Он их ненавидел.
Когда Кряжин вернулся в свой кабинет вместе с опером, ежесекундно оглядывающимся, Желябин вел с кем-то по телефону отрывистый разговор. По обрывкам фраз и по лицу начальника отдела советник догадался, что случилось событие, имеющее значение больше для повседневной деятельности майора, чем для их совместной работы.
– Я могу идти? – шепнул Мацуков.
– Конечно, – спохватился Кряжин. – Не забывай выходить на связь.
Проводив младшего коллегу отеческим взглядом, советник подождал, пока за ним закроется дверь и затихнет шум ворвавшейся в кабинет майора коридорной суеты. В это время майор положил трубку и доложил:
– Странное событие произошло нынче ночью в одной из квартир на улице Дзержинского.
– Не переименовали еще, что ли? – Пожевав губами, советник чуть дернул веком.
– Что не переименовали? – отрешенно поинтересовался майор. – А-а, улицу… Да кому она нужна. Для меня главное, что на ней происходит.
– И что там произошло, позвольте полюбопытствовать? – Кряжин нахально зевнул и посмотрел в окно.
– Неизвестные проникли в одну из квартир, перевернули все вверх дном и выворотили все подоконники. Хозяева этой квартиры, возвратясь из путешествия по Средиземноморью, будут очень удивлены сим фактом. Глупость, правда? – Желябин, смеясь, адресовался к Кряжину, и тому ничего не оставалось, как отвечать:
– Квартира не тринадцатая?
Георгиев, переживающий за свой сейф, фыркнул.
– Нет, двадцать шестая.
– Пошутили, и будет. Готов выслушать предложения по поиску нашего героя.
Выслушав мнение Георгиева и его начальника, выкурив несколько сигарет, Кряжин дождался того момента, когда Желябин проговорил: «…цена риска велика, и не исключен вариант вооруженного сопротивления…» Советник резко качнул головой и положил сигарету на край пепельницы.
– Ошибка в заключении. Пикулин не будет сопротивляться.
Желябин уставился на московского следователя. И выдавил через силу:
– А как же…
– Его бегство вызвано естественным чувством самосохранения. Я уверен, он уже давно бы явился к нам, если бы не атаки бандитов. Сейчас он вполне может быть уверен, что следствие с ними заодно. Кому же охота ни за что погибать? – Взяв сигарету, он выпустил к потолку густую струю дыма. – Лучшим подтверждением тому служит его приход в ГУВД с кейсом.
– Я не понимаю…
– Не нужно ничего понимать, – резко перебил Кряжин. – У меня такое чувство, словно я работаю с недотепами. Заводи «Волгу», Сидельников!
– Куда мы едем? – решился Георгиев.
– К некоей Татьяне, подружке Пикулина.
Желябин мысленно махнул рукой. Ему надоели эти следственные игры человека, имеющего какой-то план. Поскорее бы он наигрался и убрался отсюда вместе с призом! «Мы все в руках человека, – думал, идя по коридору, «убойник», – у которого в голове есть какой-то план! Это самое страшное, что может произойти с людьми, – быть во власти непонятного типа, имеющего какой-то план!..»
Дома Татьяны не оказалось, они тут же поехали в библиотеку.
Татьяна сидела за высокой, отполированной сотнями тысяч локтей стойкой и раскладывала по деревянным ящичкам синего цвета какие-то формуляры. Сверяла с записями в толстой тетради и укладывала. Приход известных ей лиц она восприняла спокойно («стоически», – отметил про себя Кряжин) и даже не удивилась, когда ей предложили пройти в глубь помещения с целью подыскать более удобное для разговора место.
Этим местом оказалась небольшая по размерам комнатка, в которой стояли три стула, потертая по краям до малинового цвета софа, обитая черным дерматином, и столик кустарного производства. На столике стоял чайник, пачка индийского чая и две чисто вымытые кружки.
Усевшись на край софы, Татьяна поправила на переносице очки с большими линзами, моргнула и стала чего-то ждать. Так обычно ведут себя в женских колониях арестантки, которых для чего-то вызвала к себе начальница оперативной части.
– Вас, наверное, удивил ранний визит знакомых мужчин?
– Не скрою, – согласилась она. – Хотя, зная вашу профессию, удивляться нечему. Спасибо, что не разбудили четыре часа назад.
– Четыре часа назад я не собирался к вам ехать.
– А сейчас приехали.
– Сейчас да. И вот с какой целью. Я не расслышал в день нашего первого знакомства, когда вам позвонил Пикулин, чтобы предупредить о приходе.
– И хотите уточнить? Понятно… Не знала, что в Генеральной прокуратуре служат такие невнимательные люди. – Натолкнувшись на цепкий взгляд следователя, она решила повременить с иронией и снова поправила очки. – Он позвонил в районе восьми вечера.
– Еще раз подумайте и назовите точный час. Чтобы потом не говорить, что перепутали стрелки на часах.
– Господи! Я же говорю – около восьми! Это когда часовая стрелка почти на восьми, а минутная почти на двенадцати! Это так важно?
– Возможно. Значит, в районе восьми, – повторил Кряжин. – Сориентируйте в границах района.
– Господи, – не меняя выражения лица, пробормотала она. – От без десяти восемь до десяти минут девятого.
– А курица ваша не подгорела бы? С четырех двадцати до восьми в плите?
– В каком смысле? – Она поправляла очки без остановки и чем дальше, тем чаще. – Вы помните, что я готовила в тот вечер курицу?
– Хотелось бы забыть, да трудно, – проговорил Кряжин, разворачиваясь к Сидельникову. Тот подошел, вынул из кармана цифровой диктофон и бесшумно включил воспроизведение.
«Около пяти… Да, я уже закончила с курицей. Поставила ее в четыре двадцать, в пять вынула, а через несколько минут раздался звонок… Думаю, минут пять шестого…»
Желябин с Георгиевым беспомощно переглянулись. Такой предмет, как диктофон, в квартире этой женщины им на глаза не попадался.
– Так когда вы лгали? – загрохотал Кряжин, опираясь на стену над головой библиотекаря. – В ту ночь или теперь?
Она молчала.
– Так я расскажу, как было дело. – Отвалившись от стены, советник уселся на стол. Тот скрипнул, чашки клацнули. – Всю жизнь вы искали любовь и состояние. Вам не хватало ни того, ни другого. И вы уже почти отчаялись, когда появился Пикулин. Любит он вас или нет – это дело ваше, и оно недоступно вмешательству прокуратуры, хотя бы и Генеральной. Но кое-какие моменты в ваших отношениях я, ее сотрудник, пропустить не имею права. Труды Валлейтайна на вашей полке, Карнеги… Они зачитаны до ветхого состояния и изучены не один раз. Вы постоянно мучаетесь от неумения влюблять в себя, неяркую, мужчин. Я хочу заметить – состоятельных мужчин. Пикулин не мультимиллиардер, однако деньги у него водятся, и он не сволочь. И можно с этим смириться. Но однажды в вашей квартире появляется некто, кто предлагает новые условия отношений с холмским таксистом. Он говорит, что неплохо было бы заманить этого малого в квартиру – о Пикулине речь. После этого скромный библиотекарь Татьяна получит… ну, скажем, тысяч сто!
