Сергей Самаров - Кроме нас – никто
Следственная бригада, которая разбиралась с причиной возникновения пожара в палаточном городке, пришла к однозначному решению, что имела место диверсия. Продуманная, аккуратная, рассчитанная на то, что огонь быстро перекинется с палатки на палатку и в итоге сгорит весь городок. Помешало отсутствие ветра. Даже в легкий ветер все могло бы быть именно так, как было рассчитано. Причем преступник действовал очень грамотно, и это, естественно, был не простой уборщик, каким оказался убитый часовым афганец, убегающий из палаточного городка. Второй афганец найден так и не был. Следственная бригада автоматически приняла в производство и второе дело. Хотя по убийству лейтенанта Степанкова должны были бы работать другие следователи. Но звонком из Кабула пришел приказ. Военная обстановка требует расширенной специализации…
Майор профессор Коновалов, написав целую папку протоколов после бесед с участниками пресловутой операции по уничтожению каравана, улетел раньше других, никому не сообщив своих выводов или даже предположений. Но, так сказать, завещал присматриваться к окружающей обстановке и в случае повторения похожих явлений просил немедленно сообщить ему. Координаты, естественно, оставил и Рауху, и Солоухину, и даже командирам десантников и мотопехоты.
Оставшиеся следователи проводили допросы обслуживающего персонала – больше четырех десятков работников. Долго, нудно, без пользы, хотя и с обильным потом, поливающим протоколы. Обслуживающий персонал, как ему и полагается по уровню образования, русского языка не знал. Следователи, как им полагается по тому же уровню, не знали языков народов Афганистана. Переводчика следственная бригада с собой не взяла. Использовали имеющихся в наличии переводчиков – штабного и спецназа ГРУ, которым приходилось общаться с подозреваемыми и по-таджикски, и по-узбекски, и по-пуштунски, и на фарси, и на языке дари.[27] Единственной зацепкой в этих разговорах могло быть ярко выраженное отношение к уничтожению имама Мураки, поскольку это уничтожение пока официально считалось состоявшимся. Но отношение у всех было отрицательным, если не сказать яростно-отрицательным. Подозревать было некого… То есть подозревать можно было всех…
Но зацепиться, как оказалось, не за что…
* * *Старший лейтенант Вадимиров получил еще одно письмо. Теперь от жены…
Письма военнослужащие обычно читают сразу, на ходу, едва только выйдя за порог почты, расположенной в торце штабного здания – настолько каждому не терпится побыстрее познакомиться с весточкой из дома. Александр Владимирович же сразу читать не стал, потому как не был уверен в том, что сумеет проконтролировать выражение своего лица. Он вообще не любил, когда посторонние наблюдают его личные эмоции.
Уединившись в своей палатке, старший лейтенант сел на кровать и положил письмо на колено, накрыв его рукой так, словно ладонью пытался прочитать что-то или, по крайней мере, ощутить то, что ощущал отправитель письма. Но никакого особого чувства не пришло. Тем не менее Вадимиров долго еще не решался вскрыть конверт. Потом все-таки вскрыл. Стал читать…
Что бы мать ни думала, что бы она ни говорила, старший лейтенант был уверен, что внутренние ощущения человека подделать невозможно. Можно подобрать слова, тщательно и продуманно выстраивая их одно за другим, но даже это не сделает письмо теплым. А он чувствовал от письма именно теплоту. Жена рассказывала, что отправила сына к матери в деревню, рассказывала о своем быте, о подругах, которых Вадимиров хорошо знал. Вроде бы все просто, обыденно и, наверное, скучно для человека постороннего. Но он чувствовал во всех этих простых словах и теплоту сердца, и тихость домашнего уюта. И никак не верилось в то, что писала ему мать.
Прочитав письмо дважды, он отложил его и перечитал свое, до сих пор не отправленное. Потом снова перечитал письмо жены. И дописал к своему целую страницу. И только после этого пошел на почту, чтобы отправить написанное…
Впервые за последнюю неделю Вадимиров радовался, что не надо вылетать на задание…
* * *Подозрения майора Солоухина, которые генерал Раух сначала посчитал необоснованными и сильно преувеличенными, быстро нашли подтверждение.
Полковник Омар снова позвонил ближе к вечеру, поблагодарил полковника Рауха за то, что его спецназовцы доставили в город бежавшего из плена полковника Тафиза, и в дополнение пригласил на маленький раут, посвященный освобождению утреннего похищенного. И не одного пригласил, а обязательно вместе с командиром спецназовцев майором Солоухиным. Причем приглашал очень настойчиво. Так, что иной и не смог бы отказаться.
– Вы и ваш майор будете у нас главными героями. Вы непременно должны быть…
Полковник опять говорил заготовленными фразами, словно читая их. А там, где следовало импровизировать, подолгу подбирал слова и ужасно коверкал интонацию, и смысл того, что он хотел сказать, доходил не сразу.
Раух что-то неладное в голосе Омара почувствовал – некие железные нотки, звенящие откровенно злобно. Настолько злобно, что при всем желании Омару не удавалось их скрыть полностью. И все же нашел удобный и вежливый повод для убедительного отказа:
– Во-первых, я уже не полковник, а генерал. Завтра в торжественной обстановке мне будут вручать новые погоны… А сегодня я сам устраиваю маленький праздник для сослуживцев. У нас это называется – «обмыть»… Вам это слово трудно понять и перевести его так, чтобы стало понятно, тоже трудно. Чем-то это напоминает ваш раут с присущими национальными и армейскими атрибутами – много выпивки и мало закуски. Но у нас собирается только тесный круг близких друзей, поэтому я вас не приглашаю сегодня. Вот когда вернусь, тогда будет уже большой праздник… Тогда приглашу непременно…
– Я поздравляю, уважающий генерал… – полковник Омар, должно быть, хотел сказать «уважаемый генерал». Но он своей оплошности не заметил, и Раух тоже пропустил ее мимо ушей.
– Можете в дополнение поздравить и с утверждением меня в должности командира соединения. Я уже не исполняющий обязанности, а полноценный командир.
– Еще раз поздравляю. Кто-то приедет в город вручать вам погоны?
– Нет, я сам еду в Кабул.
– Я тоже собираюсь на днях в Кабул… А кто будет вручать?
– Сам командующий…
– Это почетно… Может быть, мне присоединиться к вам в поездке? Хотя у меня завтра много дел. В какое время вы отправитесь?
– Планирую перед обедом.
– Вертолетом?
– Нет, машиной… У вертолетчиков без меня много работы…
– Возьмите с собой сопровождение. Дорога опасна.
– Обязательно. Я всегда езжу с парой охранников…
– Этого мало.
– Хватит… У меня все люди заняты…
– Ну, это ваше дело. А что вы говорили утром про имама Мураки?
– Я хотел узнать, где он сейчас скрывается…
– У вас есть какие-то данные?
– У нас есть данные агентуры, – на ходу импровизировал генерал. – Согласно этим данным, среди простого народа ходят разговоры о какой-то провокации со смертью Мураки. Эту провокацию затеяли иностранные спецслужбы…
– Я хотел бы познакомиться с вашей агентурой…
– Это невозможно. Она засекречена…
– Тогда хотя бы с данными…
– И это невозможно. Данные выдадут агентуру…
– Тогда до встречи…
Последние слова прозвучали уже угрозой…
Такой разговор заставил генерала задуматься. И он вызвал к себе Солоухина, чтобы посоветоваться. Майор пришел быстро. Сначала советовались… Потом стали составлять план действий… Потом позвали офицеров, намеченных к участию в операции… Совещались уже вместе, просчитывали варианты…
* * *Пока старший лейтенант Семарглов вместе с Вадимировым выслеживал, а потом и похищал полковника Тафиза, его взвод, меньше суток отдохнув после последней операции, проведенной еще со своим командиром, трижды вылетал на операции в составе других групп. Но возвращению старшего лейтенанта к своим непосредственным обязанностям солдаты обрадовались, это Семарглов сразу заметил по оживлению лиц и по излишней разговорчивости. Зная его манеру говорить внешне слегка легкомысленно, они ее приняли и с ним позволяли себе разговаривать так же. Старший лейтенант подобную неуставную вольность воспринимал естественно. И сейчас даже очередному политзанятию в Ленинской комнате солдаты обрадовались, хотя это мероприятие никто среди солдат никогда не любил, впрочем, как и среди офицеров. Но разговор на политзанятиях опять пошел не о том, о чем говорить следовало в соответствии с тщательным и подробным планом, подготовленным политуправлением контингента и разосланным во все низовые звенья. У солдат были свои вопросы, и отвечать на них было необходимо, чтобы не получить непредвиденную ситуацию.
– А что, товарищ старший лейтенант, говорят, с подполковником Яцко из особого отдела опять Мураки расправился?
