Дмитрий Харитонов - Репортаж не для печати
Мы отравились за свой столик.
2
– Тебе понравилось? – улыбаясь, спросил я.
– Очень. Ты заказал мелодию специально? – осведомилась она.
Глаза Мишель сияли. Я подумал о том, что сейчас она казалась очень уязвимой и хрупкой.
– Нет, – искренне сказал я.
– Силы небесные?
– Не иначе.
– Я только сейчас поняла, что мы перешли на «ты».
Я заметил это несколько раньше, но старательно изобразил на своем лице изумление.
– В самом деле? – «поразился» я. – Мне хотелось бы, чтобы ты не настаивала на возвращении к предыдущей форме общения.
«Ах ты маленький пройдоха», – читалось в ее взгляде, лукавом и смешливом. Так смотрит девочка-отличница на неуспевающего одноклассника, небрежно спрашивающего, сделала ли она домашнее задание.
Мне пришлось призвать на выручку все свое самообладание, чтобы вести себя естественно. Я по-прежнему невинно смотрел на Мишель.
– Ты так и не сказал мне, зачем летал в Египет, – вспомнила она, давая тем самым понять, что прощает мои маленькие хитрости.
Итак, Мишель придумала для меня меру наказания в виде короткого рассказа о египетских приключениях. Но как можно было упустить из повествования главное – задание Тэда подготовить репортаж о Ковчеге Завета, что и послужило основанием поездки в Египет?
Внезапно, я поймал себя на мысли: не будь того разговора с Тернером и его поручения, я не вылетел бы в Каир. Я не мог, в этом случае, оказаться в аэропорту Нью-Йорка, где, благодаря причудливому повороту судьбы, мне довелось познакомиться с Мишель.
Она призналась, что имела представление о Ковчеге в общих чертах, но не подозревала, что это может быть столь интересно. Особенно ее потрясла история с мумиями в Каирском музее.
– Невероятно, – выдохнула она, когда я поведал ей о событиях, связанных с поисками Ковчега. – Слушай, Стив, у тебя очень насыщенная и увлекательная жизнь.Я хотела бы быть журналисткой.
Я как раз допил кофе, и в руках у меня оказалась пустая фарфоровая чашка.
– Да, нас на каждом шагу окружают удивительные вещи, – ответил я. – Вот взгляни на эту чашку.
– Обычная фарфоровая чашка, – удивилась Мишель.
– О ней можно сделать детективный репортаж. И он будет поувлекательнее некоторых высосанных из пальца триллеров. Секрет приготовления фарфора был в течение многих веков одной из самых тщательно оберегаемых тайн. Промышленный шпионаж тогда только превращался в подлинную индустрию. Охота за чужими секретами была настолько доходной и увлекательной, а шпионы – настолько бессовестными, что они не колеблясь соблазняли дочерей фабрикантов.
Мишель не могла понравиться подобная бесцеремонность.
– Неужели владельцы фабрик не понимали причину любезности подобных женихов? – огорченно спросила она.
– Шпионы были знатоками мужской и женской психологии, неотразимы внешне и холодно расчетливы внутри – настоящие Джеймсы Бонды своего времени. Тюрьмы были заполнены мошенниками, которые продавали фальшивые секреты производства фарфора, и рабочими, наперебой предлагавшими подлинные секреты.
– Но тайна, о которой знает больше чем один человек, не может быть долго секретом.
– Поэтому и большинство секретов производств фарфора сегодня хорошо известны. За одним исключением
– Каким?
– Неизвестен, по-прежнему, секрет изготовления розового фарфора. Старая легенда гласит, что китайцы окрашивали фарфор в розовый цвет, примешивая к нему кровь девственницы.
Я поставил чашку обратно на стол.
– Плащаница, – сказала Мишель, – та плащаница, в которую завернули Жака де Молэ… Это не рисунок, изображающий распятого человека? Рисунок, сделанный искусным художником?
– Нет. Плащаница прекрасно сохранилась, и на ней действительно отпечаток трупа, а не искусный рисунок. Отпечаток с реального мертвого тела, которое могло быть при жизни только полным энергии телом Великого магистра тамплиеров.
– Ты уверен, что не Христа?
– Абсолютно. Один из главных аргументов в пользу де Молэ – это отсутствие любых исторических упоминаний о существовании плащаницы в течение тринадцати веков с момента распятия Христа. Я понимаю, допустим, что о Ковчеге тоже ничего не говорится после того, как он был в храме царя Соломона.
– Ну вот, ты сам и отвечаешь на свои сомнения.
– Ты не дослушала меня, Мишель. У Ковчега была подробно описанная история возникновения. Ковчег более двухсот раз упоминается в Библии и только затем растворяется в тумане истории. А у плащаницы не было никакой истории в течение тринадцати столетий, после смерти Иисуса. Кроме того, есть еще одно важное доказательство.
– И какое же?
– На всех без исключения средневековых изображениях тела Христа гвоздями пробиты не запястья, а ладони. Между тем, если гвозди будут вбиты в ладони, то тело никоим образом не удержится на кресте. Ткани ладони разрываются под тяжестью значительно меньшей, чем тяжесть тела. Только гвозди, вбитые в запястье, способны выдержать эту тяжесть.
– И как гвозди пронзали руки распятого на отпечатке плащаницы?
– Наверное, ты должна сама догадаться.
Мишель согласно кивнула головой.
– Готова поспорить, что гвозди проходят не через ладони.
Мне доставило удовольствие подтвердить ее правоту.
– Руки Жака де Молэ были пробиты в запястьях, что бы продлить муки рыцаря. И плащаница, не сомневаюсь, была той тканью, в которую завернули тело несчастного тамплиера.
Происхождение плащаницы как отпечатка тела Жака де Молэ не вызывало у меня сомнений в отличие, скажем, от «залитого кровью» Корана Османа. Мусульманские богословы почитали халифа Османа ибн аль-Аффана и называли его «обладателем двух светочей» за то, что он был женат на двух дочерях пророка Мухаммеда – сначала на Рукайе, а после смерти первой жены – на Умм-Кульсум.
Одной из главных заслуг Халифа Османа перед исламом было создание унифицированного текста Корана. Он собрал у учеников Мухаммеда тексты записей его поучений и размышлений и, с помощью личного писца пророка, составил единый текст, убрав то, что могло вызвать раздоры между мусульманами. Все другие тексты и записи откровений Мухаммеда были уничтожены, а со сводного Корана сделали пять копий, отосланных в Мекку, Медину, Куфу и Басру.
Подлинник Осман оставил себе, пока мятежники во время беспорядков не ворвались в его дом и не убили халифа. Его личный экземпляр Корана исчез, но спустя некоторое время в мусульманском мире появилось несколько десятков Коранов с окровавленными страницами, каждый из которых претендовал на то, чтобы считаться подлинным Кораном Османа. Вполне вероятно, что среди них действительно был подлинный экземпляр, принадлежавший Осману, залитый именно его кровью… Но доказать это, увы, уже было невозможно.
Подлинный экземпляр Корана Османа существовал, но в конце концов он смешался с пятью копиями, сделанными с него. А с копий Корана Османа снимали новые копии. В итоге – уникальная книга оказалась затерянной среди многих других. Шансов обнаружить именно оригинал Корана Османа практически не существует.
Своим следующим вопросом Мишель попыталась застать меня врасплох:
– Стив, а если бы ты жил в те времена, в период средневековья – то выбрал бы карьеру рыцаря? Это ведь так романтично – рыцарская жизнь, схватки на турнирах, любовные приключения…
Сейчас я тебя разочарую, моя девочка, подумал я.
– Скорее наоборот. Рыцарская жизнь была цепью непрерывных испытаний и очень часто таила в себе неудобства и смертельную опасность.
– А шикарные замки, в которых они жили?
Я усмехнулся.
– Замки были мрачными и насквозь продувались холодными ветрами. А на полях сражений рыцари мучились из-за холода или жары, тяжелой физической работы – ведь только доспехи весили шестьдесят-восемьдесят килограммов, не говоря уже о необходимости строить различные укрепления или копать рвы, мало спать или томиться долгим ожиданием перед сигналом для схватки с врагом.
– Они умирали молодыми? – наивно-трогательно спросила Мишель.
– Да. И очень часто, – ответил я со снисходительностью строгого учителя, на которого внезапно снизошло великолепное расположение духа. – А что касается замков… Рыцарь постоянно пребывал в поисках славы. А славу не завоюешь, сидя дома возле камина и глядя на мерцающий огонь. Рыцарские доспехи не должны были ржаветь. Зависть к чужой славе весьма поощрялась среди рыцарства и гнала настоящего мужчину из дома в поисках признания.
Я начинал чувствовать, что Мишель потихоньку разочаровывается в романтике средневековья.
– А как же рыцарские турниры? Сражения за один только поцелуй понравившейся дамы, за один только поощрительный взгляд, брошенный ею на победителя?
– Тамплиеры почти не были свидетелями таких сражений по одной только причине: турниры не пользовались популярностью вплоть до позднего средневековья. Но ты права в том, что рыцарь должен был проявлять благородство – не убивать безоружного врага и не наносить ему смертельного удара сзади.
