Андрей Воронин - Беспокойный
– Умник, – помолчав, проворчал Борис Иванович. – Ненавижу, когда вы, умники, оказываетесь правы. Ладно, будь по-твоему. Тем более что прав у тебя на эту информацию, считай, столько же, сколько и у меня. Ты ведь его, наверное, тоже знал.
– Кого?
– Серегу Казакова. Помнишь, капитан… – Командир третьей роты, – вспомнил Николай. – Он меня однажды за штаны с забора снял, когда я в самоволку шел. Нормальный был мужик, дал по шее и отпустил.
– В самоволку?
– Ага, сейчас! В расположение…
– Значит, помнишь… – Рублев вздохнул. – Плохо. Если бы ты его вообще не знал, было бы легче.
– Кому?
– Да тебе же! В общем, тут такая история. Во Вторую Чеченскую попал он под обстрел, получил тяжелую контузию и был, сам понимаешь, списан вчистую. Потом попал с семьей в автомобильную аварию, жена и сын погибли на месте, а он вбил себе в голову, что виноват в их смерти. Запил, потерял работу, жил на пенсию – не столько жил, сколько пил…
– Надо было мне позвонить, – сказал Николай. – Я бы ему и работу подыскал, и врача…
– А ты подумал, каково бы ему было на тебя, своего вчерашнего подчиненного, работать? Да не просто работать, в работе как таковой ничего зазорного нет, а, как ни крути, из милости… Да и не о том сейчас речь, это ведь только присказка, а сказка еще впереди. Да и сказка-то, честно говоря, не шибко оригинальная. Ну, одно слово – пил человек. А ты представляешь себе, что это такое – одинокий пьяница в трехкомнатной московской квартире?
– Законная дичь, – мгновенно отреагировал Подольский. Глаза у него стали как две темные щелочки, на скулах заиграли желваки.
– Верно, дичь. Легкая добыча. А там, у меня дома, сидит охотник. Пробует на прочность батарею и Богу молится – про себя, конечно, пасть-то я ему законопатил…
– Так это ж отлично! – воскликнул Николай, делая движение, чтобы встать.
– Сиди, – остановил его Комбат. – Была такая песня, ее Пугачева на заре своей карьеры исполняла: хорошо-то хорошо, да ничего хорошего… Он божится, что Казак жив, но куда его увезли, хоть убей, не знает.
– А может, врет? – предположил Подольский.
– Сомневаюсь, – ответил Борис Иванович. Николай вспомнил ссадины на его кулаке.
– Понятно, – сказал он. – Ну и что ты намерен предпринять?
Рублев вкратце объяснил ему свой план. Посвящать Николая в подробности этого дела, подвергая немалому риску, ему по-прежнему не хотелось, но парень был прав: конструктивная критика еще никому не вредила. Да и так называемый план, честно говоря, был весьма далек от совершенства, а Подольский с его быстрым и гибким, поднаторевшим в схватках с конкурентами и чиновниками умом действительно мог подбросить пару-тройку дельных мыслей.
– Ну, Иваныч, – дослушав до конца, сказал Николай, – ну ты даешь! Извини, конечно, но, если б ты в свое время так же командовал батальоном, мы бы с тобой сейчас тут не разговаривали, а лежали бы где-нибудь в горах в разрозненном виде и зубы на солнышке сушили.
– А что тебе не нравится? – огрызнулся уязвленный Рублев. – Нормальный план, по-моему.
– Нормальный, – согласился Подольский. – Для того, кто затеял самоубийство. Они тебя там либо укокошат, либо упакуют, как Казака, и отправят по тому же маршруту. Папка твоя – курам на смех, а не страховка. Да еще по истечении двухнедельного срока, который ты мне тут установил. После того как твой риелтор раскололся, да еще и сделал письменное признание, у него один выход – испариться, исчезнуть. Умереть и родиться заново, в другом месте и под другой фамилией. Денег у него на это наверняка хватит, так что папочке твоей грош цена. Кому она будет нужна через две недели после твоей смерти? За это время он успеет до Сатурна пешком добежать, а не то что до Америки самолетом добраться. Плевал он на твою папку, она для него опасна, только пока ты жив. То есть не она – ты для него опасен. И он сделает все, чтобы эту опасность устранить. А что ты знаешь об их банде, кроме того, что он сам тебе рассказал?
– Придумай что-нибудь поумнее, раз мой план никуда не годится, – обиженно проворчал Борис Иванович. Он понимал, что Николай прав, знал, что на правду не обижаются, но ничего не мог с собой поделать: ему таки было обидно. – Критиковать-то все умеют…
– Как и преследовать за критику, – хладнокровно парировал Подольский. – Я не сказал, что твой план никуда не годится. План дерьмовый, это верно, но в качестве основы сойдет. Самое слабое его место в том, что ты собрался идти туда один, без прикрытия…
Это Борис Иванович знал и без него, но это была именно та правда, которую он меньше всего хотел бы услышать от Николая Подольского. – Ну, вот что, – сказал он решительно. – Вижу я, к чему ты клонишь. Так вот тебе мой ответ: пошел отсюда. Пошел, пошел! Я такой грех на душу не возьму, твои детишки передо мной ни в чем не провинились, чтоб я их сиротами оставил! А жене твоей я что скажу – я, мол, его не заставлял, он сам?
– Знаешь, Иваныч, – даже не думая куда-то идти, задумчиво произнес Подольский, – если бы ты был похитрее, я бы на тебя сейчас крепко обиделся. Вот, подумал бы, каков стервец! Сначала рассказал все как есть, хотя мог бы и не рассказывать, а теперь в благородство играет: не надо, я сам, у тебя дети! И точно при этом знает, что все пути назад мне отрезаны…
– Чего?! – с угрозой протянул Рублев.
– Я же говорю: если бы. Но ты не дипломат – что думаешь, то и говоришь. И иногда – редко, но бывает – говоришь раньше, чем успеваешь хорошенько подумать. Так подумай хотя бы теперь, как я должен поступить. Ты говоришь: пошел вон. И вот я встаю и ухожу. Сажусь в «лексус», возвращаюсь к себе в офис и до шестнадцати ноль-ноль делаю деньги. Потом еду домой, к жене и детям, и там, дома, начинаю, как обычно, любить жену и воспитывать детей. После того, как встал и ушел из этой рыгаловки. А? На моем месте ты бы, конечно, именно так и поступил. Верно, товарищ майор?
– Да пошел ты, – пристыженно буркнул Борис Иванович. – Угораздило меня с тобой связаться… Неужели непонятно, что ты и я – не одно и то же?
– Конечно, понятно, – кивнул Подольский. – Наверное, я хуже тебя. Возможно, даже намного хуже. Но – не настолько.
– Вот урод, – обреченно пробормотал Рублев, чувствуя, что безнадежно уступает оппоненту в искусстве ведения словесных дебатов.
– Возможно, – снова согласился тот. – Но не полное дерьмо, каким ты мне сейчас предлагаешь стать. Поэтому хватит болтать ерунду, давай-ка лучше поговорим по делу.
Поняв, что окончательно проиграл спор, и испытывая по этому поводу смешанное чувство досады и облегчения, Борис Иванович внял разумному совету, и они стали говорить исключительно по делу. Разговор получился недолгий, поскольку оба были людьми действия, а действовать предпочитали по обстановке. К тому же, после того как главная проблема, заключавшаяся в катастрофической нехватке личного состава, благополучно разрешилась, обсудить им осталось лишь некоторые мелкие, второстепенные детали. Уже через четверть часа они расстались, не вполне ясно представляя себе, когда увидятся вновь, и отправились готовиться к назначенной на завтра операции.
Глава 10
Сергей шел по кажущемуся бесконечным коридору жилого сектора, толкая перед собой накрытую простыней каталку и чувствуя затылком тяжелый, равнодушный взгляд охранника. В коридоре было почти пусто, только в дальнем конце уныло возил шваброй по цементному полу испытуемый в серой робе, подле которого, расставив ноги и положив руки на висящий поперек живота автомат, неподвижно, как изваяние, торчала черная фигура еще одного охранника.
Обычно уборкой в местах общего пользования занималась целая команда уборщиков, состоявшая, как минимум, из трех человек. Но сегодня уборщик был один – видимо, неспроста. Сергей вспомнил нечеловеческие вопли, доносившиеся со стороны тестовой камеры, и подумал, что доктор Смерть, похоже, опять израсходовал почти весь доставленный ему с Большой земли материал для экспериментов.
В течение почти целой минуты Сергей размышлял, хорошо это или плохо. Простой здравый смысл подсказывал, что эксперименты в такой ситуации следует приостановить или хотя бы сделать не такими интенсивными до тех пор, пока не придет подлодка с новой партией подопытных. По идее, это сулило Сергею и всем остальным, кому посчастливилось дожить до сего дня, безопасность – пусть временную и весьма относительную, но все-таки безопасность.
Вот только логика в этом странном месте срабатывала далеко не всегда, а здравый смысл, судя по некоторым признакам, не относился к числу достоинств людей, которые всем здесь заправляли. «А может, они сами сумасшедшие? – подумал Сергей. – Может быть, микроскопические дозы излучения все это время просачивались через защитные экраны, потихоньку, исподволь выжигая господам экспериментаторам их ученые мозги? И они один за другим съехали с катушек – все, от доктора Смерть до последнего охранника, – и теперь сами не ведают, что творят, по старой памяти нажимая кнопки и вертя ручки… А на Большой земле об этом не догадываются, потому что сумасшедшие – народ хитрый, и все продолжают возить сюда безответных бедолаг, которых никто не хватится…»
